Аулих, Людвиг

Людвиг Аулих
Aulich Lajos
Род деятельности:	военачальник
Дата рождения:	25 августа 1792(1792-08-25)
Место рождения:	Братислава
Подданство:	Венгрия Венгрия
Дата смерти:	6 октября 1849(1849-10-06) (57 лет)
Место смерти:	Арад

Людвиг Аулих (венг. Aulich Lajos; 25 августа 1792 или 1793 — 6 октября 1849) — венгерский революционер и военачальник.

Биография

Людвиг Аулих родился в 25 августа 1792 или 1793 года, в городе Братиславе.

Во время начала Революции 1848—1849 годов в Австрийской империи он был подполковником Австрийского пехотного императора Александра полка, с которым отличился в компании против сербов, у Сен-Томаша, вследствие чего произведён в полковники и назначен командиром названного полка.

В конце 1848 года Людвиг Аулих сражался на левом берегу Дуная против войск Шварценберга и Симонича.

7 марта 1849 года венгерский военный министр Месараш произвел его в генералы и поручил ему командование 2-м армейским корпусом. Победами, которые венгеры в марте и апреле одержали над Виндишгрецем, они отчасти обязаны Аулиху.

В то время, как Гёргей спешил на помощь Коморну, Аулих 24 марта вступил в очищенный императорскими войсками Пешт, где, как герой дня, был радостно принят жителями. С начала мая он принимал участие в осаде Офена, а потом и в овладении им.

В июле он вместе с Чаньи послан был в Коморн побудить Гёргея к повиновению мадьярским правителям; но поручение это не имело успеха. После отступления Гёргея Людвиг Аулих, хотя и избранный в военные министры, тотчас же признал его диктатуру и высказался в пользу сложения оружия.

6 октября 1849 года Людвиг Аулих по приказу австрийского главнокомандующего Гайнау был повешен в городе Араде вместе с двенадцатью товарищами по несчастью.

Отрывок, характеризующий Аулих, Людвиг

– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»