Ауэзов, Мухтар Омарханович

Запрос «Ауэзов» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Мухтар Омарханович Ауэзов
Мұхтар Омарханұлы Әуезов
Почтовая марка Казахстана, посвящённая Ауэзову
Место рождения:	урочище Шынгыстау, Семипалатинская область, Российская империя (ныне — в Абайском районе, Восточно-Казахстанская область, Казахстан)
Гражданство:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Род деятельности:	прозаик, поэт, драматург и учёный
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	роман
Язык произведений:	казахский
Премии:
Награды:

Мухта́р Омарханович Ауэ́зов (каз. Мұхтар Омарханұлы Әуезов; 1897—1961) — советский казахский писатель, драматург и учёный. Лауреат Ленинской (1959) и Сталинской премии первой степени (1949).

Академик АН Казахской ССР (1946), председатель Союза писателей Казахстана. Его двухтомный роман «Путь Абая» вошёл в «Библиотеку всемирной литературы».

Биография

Мухтар Омарханович Ауэзов родился 16 (28 сентября) 1897 года в урочище Шынгыстау Семипалатинской области Российской империи (ныне Восточно-Казахстанская область Республики Казахстан).

Семья Ауэзовых находилась в родстве с семьёй казахского поэта Абая Кунанбаева, дед Мухтара Ауэз был другом и почитателем творчества Абая. Отец Абая Кунанбай был женат на Нурганым, сестре Ауэза. Абай приезжал к Ауэзу на празднества по поводу рождения его внука Мухтара.

Мухтар Ауэзов рано лишился родителей: отец Омархан умер в 1900 году, мать Нуржамал — в 1912. Маленький Мухтар воспитывается у дяди Касымбека, который в 1907 году после года учёбы в медресе устроил мальчика в 5-классное городское русское училище в Семипалатинске на земскую стипендию Чингизской волости. В 1912—1913 году учебном году Мухтар с отличием закончил первый класс учительской семинарии, а завершил обучение в Семипалатинской учительской семинарии в 1919 году.

Молодой Ауэзов, по свидетельству педагогов, выделялся безупречным прилежанием, изысканными манерами, стройной фигурой. Незаурядный спортсмен играл за первую в городе футбольную команду «Жарыс».

В 1917 году в юрте жены Абая Айгерим в виде подарка по случаю выдачи замуж и проводов Акыш, внучки Абая, была поставлена первая написанная Мухтаром Ауэзовым пьеса «Енлик-Кебек». Первыми самодеятельными артистами-любителями были внуки Абая и близкие родственники автора пьесы.

Летом 1917 года по старинному обычаю и по воле близких родственников Мухтар женился на 15-летней красавице Райхан. В 1918 году у них родилась дочь Мугамиля (1918—2009), а через год — сын Чокан, рано ушедший из жизни. В 1920 году их брак распался, при разводе Мухтар забрал себе дочь, о которой заботился всю жизнь.

Впоследствии Мухтар сдружился с сыном Абая Турагулом и женился на Камиле, внучке великого поэта, дочери его сына Магауи, но и этот брак вскоре распался.

В 1918 году Мухтар Ауэзов и Жусупбек Аймауытов издавали в Семипалатинске журнал «Абай», который после выхода двенадцатого номера был закрыт по идеологическим мотивам. С 1 декабря 1919 года в Семипалатинске окончательно установилась Советская власть. В 1919 году Мухтар Ауэзов вступил в партию большевиков и продвинулся впоследствии по партийной линии до должности председателя Семипалатинского губисполкома и секретаря КазЦИКа в Оренбурге (тогда — столице Киргизской Автономной ССР), одновременно пробуя силы в драматургии и журналистике.

Осенью 1922 года за «нарушение партдисциплины» и «проявления национализма» Ауэзов был исключён из партии большевиков, в которой состоял три с половиной года. Он оставил свой пост в Оренбурге и поступил вольнослушателем в Среднеазиатский Туркестанский университет в Ташкенте, сотрудничая в журнале «Шолпан».

Весной 1923 года Мухтар Ауэзов по предложению крупного этнографа, историка и фольклориста Абубакира Диваева, выпускника Оренбургского кадетского корпуса, принимал участие в научной комиссии в Чингизскую волость Каркаралинского уезда «для сбора и приемки сохранившихся рукописей переводов работ Дрейпера, Льюиса, Спенсера» и оригинальных трудов Абая — философских заметок и стихов. Спутниками Ауэзова были бывшие известные алашординцы Халел Досмухамедов и Магжан Жумабаев, впоследствии это сотрудничество послужило поводом для обвинения Ауэзова в причастности к «Алаш-Орде».

В октябре 1923 году поступил на филологическое отделение Ленинградского государственного университета. Там произошло знакомство Мухтара Ауэзова и Валентины Николаевны Кузьминой, которая стала его третьей супругой. Но после первого курса он вернулся в Казахстан. Осенью 1925 года снова поехал в Ленинград и закончил учёбу в 1928 году. По окончании Ленинградского университета в августе 1928 года молодая семья переехала в Ташкент, здесь он поступил в аспирантуру Среднеазиатского университета, одновременно преподавая. В 1929 году родилась их дочь Лейла, впоследствии доктор исторических наук, директор Дома-Музея Мухтара Ауэзова.

В 1930 году Ауэзов был арестован по обвинению в связи с организацией молодых казахских писателей «Алка» и он провёл 2,5 года в заключении. Жена с дочерью вернулись в Ленинград.

Выйдя на свободу, Ауэзов преподавал в вузах Алма-Аты, продолжая писать пьесы. Его друг и поэт Ильяс Джансугуров советовал Ауэзову бросить политику и заняться исследованием творчества знаменитого родственника. И в 1933 году Ауэзов выпустил первое полное собрание стихов Абая «Абай Кунанбай-улы толык жинак» (латиницей) в Кзыл-Орде, готовил первое научное собрание произведений Абая, параллельно в Казахском музыкальном театре шли его пьесы. Семья воссоединилась, и в 1943 году родился сын Ернар, будущий биолог. К первому пленуму Союза писателей Казахстана, состоявшемуся в мае 1937 года Ауэзов являл собой самую яркую фигуру на литературном небосклоне Казахстана. Но и самую преследуемую: по старой памяти его труды запрещались местными органами НКВД, изымались из библиотек, сам он был уволен с работы.

Он уехал в Москву и много сотрудничал с писателем Л. С. Соболевым. Они написали трагедию «Абай», научное исследование «Эпос и фольклор казахского народа», выпустили сборник «Песни казахского народа».

С началом войны Ауэзов вернулся в Казахстан, работал в Институте языка, литературы и истории КазФАН СССР. В 1942 году выпустил первую книгу романа «Абай». Тогда же жил гражданским браком с Фатимой Габитовой, вдовой его расстрелянного НКВД в 1937 году друга Ильяса Джансугурова. В 1943 году у них родился сын Мурат, впоследствии учёный-культуролог, учредитель Фонда Мухтара Ауэзова.

В 1945 году, в год столетия Абая, Ауэзов написал либретто оперы «Абай», сценарий художественного кинофильма «Песни Абая», новый вариант биографии Абая и несколько статей о нём. В Москве вышла первая книга «Абай», его наградили орденом Трудового Красного Знамени. На следующий год он стал доктором филологических наук, профессором, академиком АН Казахской ССР. В 1947 году была опубликована вторая книга «Абай» на казахском языке, в 1948 году — обе книги на русском языке.

В 1947 году вышло Постановление ЦК Компартии Казахстана «О грубых политических ошибках в работе Института языка и литературы АН КазССР», писателя стали постоянно преследовать, не давая возможности спокойно работать. В 1952 году вышли в свет первая книга «Путь Абая» на казахском языке и в том же году на страницах «Правды» вновь было выдвинуто обвинение в недостатке гражданской бдительности у Ауэзова. Статью «Правды» от 30 января 1952 года на следующий день перепечала «Казахстанская правда». Профессор, академик М. О. Ауэзов был уволен за «буржуазно-националистические ошибки» из университета, выведен из коллектива авторов многотомной «Истории Казахской ССР». Он вновь вынужден, во избежание ареста, скрытно уехать в Москву и два года читает лекции по казахской литературе на кафедре литератур народов СССР МГУ.

В 1954 году в Москве он завершил тетралогию «Путь Абая», вошёл в состав редколлегий журналов «Иностранная литература» и «Дружба народов», выступил с докладом о творчестве Абая на торжественном собрании в Колонном зале Дома Союзов и триумфально вернулся в Алма-Ату, где был восстановлен во всех должностях.

В 1955 году избирался депутатом Верховного Совета КазССР IV созыва и начал совершать зарубежные поездки в составе литературных делегаций, одновременно работая над «Антологией казахской поэзии» и с переводчиками дилогии «Путь Абая».

В Дни казахской декады в Москве (1958 год) в центре внимания общественности были двухтомный роман-эпопея М. Ауэзова «Путь Абая», изданный на русском языке, солидная «Антология казахской поэзии» и мемуары Бауржана Момыш-улы «За нами Москва».

В 1959 году за дилогию «Путь Абая» М. Ауэзову присуждена Ленинская премия, он был избран депутатом Верховного Совета Казахской ССР V созыва.

С группой советских писателей в 1960 году посетил США. По возвращении работал над циклами очерков «Американские впечатления» и над новым романом «Племя младое».

Летом 1961 года уехал в Москву на лечение. 27 июня 1961 года умер во время операции. Похоронен в Алма-Ате на Центральном кладбище.

Драматургия

В литературе Казахстана Мухтар Ауэзов как драматург занимает почётное место. Первым и самым ранним произведением Ауэзова была пьеса «Енлик-Кебек», основанная на народном предании о трагической судьбе двух молодых людей. Сюжет аналогичен истории о вражде семей Монтекки и Капулетти в пьесе Шекспира «Ромео и Джульетта». Пьеса «Енлик-Кебек» впервые была поставлена в юрте жены Абая Айгерим и с тех пор не сходит с казахской сцены. Его драма «Кара-Коз», с изумительной чуткостью и исторической правдивостью восстановившая национальные и бытовые особенности народных певцов Казахстана, получила первую премию на конкурсе драматургов в 1926 году в Кызыл-Орде. Особое место занимает также его драма «Байбише-токал» (Жены-соперницы). Мухтар Ауэзов написал рассказы: «Судьба беззащитных» (1921), «Кто виноват?» (1923), «Женитьба» (1923), «Образованный гражданин» (1923), «Красавица в трауре» (1925), повесть «Выстрел на перевале» (1927) и другие. Ему принадлежит свыше 20 пьес, в том числе: «Айман-Шолпан» (1934), «Абай» (постановка 1940, совместно с Л. С. Соболевым), «Каракоз» (1926), «Кара кипчак Кобланды» (1943—1944), «Зарница» (1934), «На границе» (1937), «В час испытаний» (1942) и другие.

Роман-эпопея «Путь Абая»

Выдающимся произведением советской литературы является роман-эпопея Ауэзова «Путь Абая» о жизни великого поэта-просветителя Абая Кунанбаева. В романе показана сложная картина жизни казахского общества второй половины XIX века, когда рушился многовековой кочевой образ жизни казахов.

При жизни автора роман был переведён на русский язык целой бригадой переводчиков во главе с Л. C. Соболевым. На самом деле, перевод был сделан не Л.Соболевым, а репрессированным переводчиком Анной Никольской: ее перевод 1-го тома романа М.Ауэзова «Абай» (1945; при участии Т.Муртазина), осуществлен под наблюдением автора; именно с этого, выполненного на полу в землянке, русского перевода Никольской, выдержавшего около двух десятков изданий, роман был в дальнейшем переведен более чем на 20 языков, войдя в сокровищницу мировой литературы. Перевод Никольской был издан без упоминания ее имени на титульном листе. Подготовленный Никольской в конце 1940-х перевод 2-го тома был издан Гослитиздатом без упоминания ее имени — «перевод с казахского под общей редакций Леонида Соболева». После жалобы Никольской К.М.Симонову в 1949 была создана комиссия под руководством Евгенова, которая предпочла проигнорировать представленные бесправной ссыльной доказательства воровства, совершенного лицом, с середины 1930-х отвечавшим в секретариате СП СССР за руководство казахской литературой. Авторство Никольская было юридически подтверждено лишь в 1960-е, однако присвоенных Л.С.Соболевым гонораров она не получила (подробнее см.: Жовтис А.Л. 1995. С.48-49).

К 110-летию со дня рождения Ауэзова тетралогия переиздана в новом переводе Анатолия Кима.

Эпос «Манас»

Перу М. О. Ауэзова принадлежит первая после трудов Чокана Валиханова монография о киргизском эпосе «Манас», создание свободного варианта его текстов. Обоим казахским исследователям в Бишкеке были установлены памятники.

• Киргизский героический эпос «Манас». Алма-Ата, 1959.

Сочинения

В настоящее время идёт издание Полного собрания сочинений Ауэзова в 50 томах.

• [auezov.kz/ru/node/258 Тетралогия «Путь Абая»]
• [auezov.kz/ru/node/259 Романы]
• [auezov.kz/ru/node/265 Повести, рассказы]
• [auezov.kz/ru/node/261 Пьесы и сценарии]
• [auezov.kz/ru/node/262 Статьи, исследования]
• [auezov.kz/ru/node/264 Речи, очерки]

Награды и звания

• орден Ленина (28.09.1957) — в связи с 60-летием
• два ордена Трудового Красного Знамени (10.06.1945; 1956)
• орден «Знак Почёта» (1949)
• медали
• заслуженный деятель науки Казахской ССР

Премии

• Сталинская премия первой степени (1949) за роман «Абай».
• Ленинская премия (1959) за роман-дилогию «Путь Абая».

Семья

• Дочь — Лейла Мухтаровна Ауэзова (1929—1993) — казахский ученый, доктор исторических наук.
• Сын — Мурат Мухтарович Ауэзов (р. 1943) — казахстанский общественный деятель, культуролог.

Память об Ауэзове

• В 1961 году именем писателя названа одна из главных улиц Алма-Аты, ведущая к ВДНХ, а позднее один из районов Алма-Аты (Ауэзовский район). Также в западной части города, в микрорайоне "Калкаман" есть вторая улица Ауэзова, что приводит к путанице в городе.
• В 1963 году в двухэтажном доме писателя на улице М. Тулебаева в Алма-Ате был открыт Дом-музей М. О. Ауэзова, многие годы его директором была дочь Ауэзова Лейла Мухтаровна.
• На Центральном кладбище Алма-Аты на могиле Ауэзова в 1964 году установлен памятник-бюст по модели Е. В. Вучетича.

На мраморе высечено: «Вечно жив тот, кто миру оставил бессмертное слово».

• В 1965 году участники высокогорной экспедиции присвоили имя Ауэзова одному из пиков Тянь-Шаня высотой 5957 м.
• В 1967 году в сквере у Театра оперы и балета им. Абая в Алма-Ате открыт памятник М. О. Ауэзову. Скульптор Т. С. Досмагамбетов, архитектор М. Мендикулов. Отлит из чугуна, постамент — серый гранит прямоугольной формы. Стилобат ступенчатый. Портретная скульптура писателя выполнена в виде бюста.
• В 1970 году потомки М. Ауэзова передали его дачу в г. Чолпон-Ата (Кыргызская Республика) [www.auezov.kz/node/115 Фонд М.Ауэзова, г. Чолпон-Ата] для создания в ней дома-музея. Этот дом и на сегодняшний день является культурным центром для людей, интересующихся историей и наследием кыргызского и казахского народов.
• Имя Ауэзова присвоено Институту литературы и искусства, в котором он много лет проработал и Казахскому государственному академическому театру драмы в Алма-Ате. Каждый свой сезон он традиционно открывает пьесой Ауэзова «Айман-Шолпан».
• В 1980 году перед новым зданием Каздрамтеатра на проспекте Абая установлен третий монументальный памятник Ауэзову в Алма-Ате. Автором памятника является скульптор, заслуженный деятель искусств Республики Казахстан, Сергебаев Ескен Аманжолович, архитекторы — О. Ж. Баймурзаев, А. С. Кайнарбаев. Отлит из бронзы, постамент из темносерого гранита. Пластически памятник решен традиционно. Писатель в задумчивой позе сидит в кресле, с книгой в правой руке. Памятник хорошо передает сложный и многогранный внутренний мир Ауэзова, гармонично вписывается в окружающее пространство.
• Его именем назван город в Семипалатинской области, установлены памятники и названы улицы во многих городах Казахстана, а также в Бишкеке и Минске.
• Средняя школа № 143 Минска имени М. О. Ауэзова.
• Средняя общеобразовательная школа № 42 имени М. Ауэзова города Павлодара, школьный музей носит его имя.
• Южно-Казахстанский Государственный Университет (ЮКГУ) имени М. О. Ауэзова в г. Шымкент.

Литература

• Нурпеисов Р. Ауэзов и Алаш. — Алматы, 1995.
• Анастасьев Н. Трагедия триумфатора. — М., 2006. — (серия ЖЗЛ)
• Анастасьев Н. Трагедия триумфатора. — Алматы, 2007. — Издание 2-е, исправленное и дополненное.

Ссылки

• Ауэзов, Мухтар Омарханович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [www.isinaliev.ig.kz/ru/hisfeatures/auezov/Мухтар Ауэзов и Исиналиев]
• [www.spik.kz/?tpl=print&lan=ru&id=105&pub=543 Статья М. М. Ауэзова к 110-му юбилею М. О. Ауэзова]
• [auezov.kz/ Сайт посвященный творчеству писателя, произведения, архивные данные]
• [lit.kz/books/auezov-mukhtar Читать произведения Мухтара Ауезова]

Отрывок, характеризующий Ауэзов, Мухтар Омарханович

– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг: