Афака

Афака
Тип письма:	слоговое
Языки:	джука
Место возникновения:	Суринам
Создатель:	Афака Атумиси
Дата создания:	1908 (по другим данным — 1910)
Период:	используется по настоящее время

Афака (afaka sikifi) — слоговое письмо, изобретённое в 1908 году для языка джука — распространённого в Суринаме креольского языка на английской основе. Письменность получила название в честь своего создателя, Афака Атумиси. Афака Используется до настоящего времени, однако уровень грамотности носителей языка низок и составляет менее 10 %. Письмо афака является единственным использующимся видом письменности, разработанным специально для креольского языка.

Происхождение

По утверждениям создателя, письменность была создана в результате божественного откровения. Она состоит из 56 символов, происходящих из латинских и арабских букв и цифр, а также традиционных африканских пиктограмм.

Происхождение многих символов письменности афака остаётся неясным. Некоторые из них могут являться символическими изображениями, берущими своё начало в Африке. В частности, знак для слога [be] может происходить из символического изображения ребёнка (англ. baby) в лоне матери (англ. belly). Два соединённых круга соответствует слогу [wi] (англ. we — мы). Две соединённые горизонтальные линии соответствуют слогу [tu] (англ. two — два), а четыре — слогу [fo] (англ. four — четыре). Слог [ne] записывается как + и происходит от слова name — имя (из-за неграмотности креолы вместо подписи ставили крестик).

Единственными буквами, соответствующими латинскому алфавиту являются знаки для гласных a и o, хотя последняя может происходить от условного изображения губ, произносящих этот звук.

Принципы

Письменность афака не отражает всей звуковой системы языка джука, в частности, системы тонов. Конечные согласные (например, носовой [n]) на письме не обозначаются. Долгие гласные записываются путём добавления после слога гласной. Преназализованные и звонкие согласные обозначаются одними и теми же символами. Слоги, содержащие гласные [u] и [o], как правило, обозначаются одинаковыми знаками, за исключением слогов [o]/[u], [po]/[pu] и [to]/[tu] (таким образом, название языка может быть прочитано как джука и джока). После согласных [l, m, s, w], слоги с [e] и [i] также не различаются. Один символ используется для записи [ba] и [pa], а также [u] и [ku]. Не существует символа для обозначения сочетания [gw] ([gb])

Ряд согласных имеет только один символ. Таковыми являются:

• [ty], содержащийся только в слоге [tya].
• [kw] ([kp]) в слоге [kwa ~ kpa]
• [ny] в слоге [nya]
• [dy] в слоге [dyu/dyo]

Таким образом, разночтений (за исключением тональных) не существует только для слогов, начинающихся с согласных [y] и [t].

Имеется единственный знак препинания (|), которые соответствует запятой или точке.

Письменность афака не поддерживается в Юникоде. Единственный существующий шрифт плохо разработан.

Литература

• Cornelis Dubelaar & André Pakosie, Het Afakaschrift van de Tapanahoni rivier in Suriname. Utrecht 1999. ISBN 90-5538-032-6.

Ссылки

• [www.omniglot.com/writing/ndjuka.htm Письменность афака на сайте Omniglot]

Отрывок, характеризующий Афака

Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.