Афанасьевский Символ веры

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Афанасиев символ веры»)
Перейти к: навигация, поиск

Афана́сьевский Си́мвол ве́ры (лат. Symbolum Quicumque) — древний христианский символ веры.





Авторство

Традиционно в католичестве приписывался св. Афанасию Александрийскому, жившему в IV веке и писавшему на греческом языке, чем и объясняется его название.

Впервые авторство свт. Афанасия Великого было поставлено под сомнение в 1642 году в труде голландского кальвиниста Г. Восса[1]. Это мнение было поддержано многими учеными.

Аргументы против авторства Афанасия были следующими: отсутствует греческий текст символа; никто из греческих отцов этот символ веры не цитирует и даже не упоминает, (первое упоминание у греков «Quicumque vult» относится к XII веку); сам Афанасий был строгим поборником только одного символа — Никейского; символ содержит филиокве, которое, хоть и встречается в творениях Афанасия[2], еще не вошло в ряд особо обсуждаемых догматов веры.

Символ веры имеет западное происхождение. В настоящее время существует множество гипотез принадлежности символа — Амвросий Медиоланский, Августин, Викентий Леринский, Иларий Пиктавийский, Евсевий Кесарийский, еп. Верцелльский (IV в.) и др.[1] однако вопрос авторства до сих пор не решён, так как в сочинениях вышеназванных авторов нет ни цитат из данного символа, ни его упоминания. Обнаружение в 1940 году неизвестной ранее работы Викентия Леринского, язык которой исключительно похож на язык Афанасьевского символа, породило версию о принадлежности символа Викентию Леринскому или его ученикам[3]. Также неизвестно время появления символа. Ряд исследователей предлагал датировки «не ранее 430 года», «период до появления несторианства», «533 год»[1].

Самая ранняя рукопись, содержащая «Quicumque vult», это рукопись «проповедей под именем Святого Анастасия». По мнению Г. Морэна её авторство принадлежит Цезарю Арльскому (Кесарию Арелатскому). Она находится в епархиальной Кельнской библиотеке (Г. Морэн датировал её IX веком)[4][5].

Symbolum Quicumque на Востоке

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Первые упоминания на Востоке относятся к XII веку. В Москве впервые Symbolum Quicumque, под именем «Символ преосвященного Афанасия патриарха Александрийского», был напечатан в 1644 году при царе Михаиле Феодоровиче в 47 главе сборника, составленном Стефаном Зизанием — в Кириловой книге (он издавался в Вильне на польском и на белорусских языках в 1596 году). В Кириловой книге фраза: «Spiritus Sanctus a Patre et Filio: non factus, nec creatus, nec genitus, sed procedens» переведена как: «Дух Святый не рожден, не создан, но исходящ»[6][7] . В Требнике Киевского митрополита Петра Могилы Афанасьевский Символ веры на церковнославянском языке (без заглавия) включен в «Чин како приимати возраст имущих от жидов, или от поган, или от еретик, неверующих в святую Троицу единосущную и неразделимую»[8][1]; и в этот же Требник, уже под названием «Афанасьевский», Символ веры включен в «Воследование молебное о избавлении недугающаго от обуревания и насилия духов нечистых и молитвы заклинательные тех же лукавых духов»[9]; в обоих случаях вхождения Символа в текст Требника во фразе «Дух Святый от Отца есть, не сотворенный, не созданный, ниже рожденный, но исходящий» отсутствует «от Сына», то есть филиокве. Под влиянием многочисленных выпускников Киево-Могилянской коллегии, приехавших в Москву со второй половины XVII века и возводимых на архиерейские кафедры, Афанасьевский Символ веры без Филиокве помещают на первые страницы многих изданий Псалтыри.[10][11][12][13][14][15][16]

Митрополит Димитрий Ростовский считал, что Символ принадлежит святителю Афанасию и писал:

Сколько всех символов? — Два:

   1) Никеоцареградский и

   2) святого Афанасия, патриарха Александрийского.[17]

Содержание

Символ содержит опровержение многочисленных ересей первых веков христианства, главным образом арианства, несторианства, монофизитства. В текст символа входит филиокве, что доказывает его появление в поздней Западной церкви.

Богослужебное использование

Практика литургического использования «Quicumque vult» восходит примерно к IX веку.

Текст Афанасьевского Символа веры используется в богослужении Римско-католической церкви в составе Литургии Часов. Кроме того его используют в богослужениях англикане и лютеране. В православной церкви Афанасьевский Символ веры не используется.

Текст

Латинский текст Русский текст
Quicumque vult salvus esse, ante omnia opus est, ut teneat catholicam fidem:

Quam nisi quisque integram inviolatamque servaverit, absque dubio in aeternam peribit. Fides autem catholica haec est: ut unum Deum in Trinitate, et Trinitatem in unitate veneremur. Neque confundentes personas, neque substantiam seperantes. Alia est enim persona Patris alia Filii, alia Spiritus Sancti: Sed Patris, et Fili, et Spiritus Sancti una est divinitas, aequalis gloria, coeterna maiestas. Qualis Pater, talis Filius, talis Spiritus Sanctus. Increatus Pater, increatus Filius, increatus Spiritus Sanctus. Immensus Pater, immensus Filius, immensus Spiritus Sanctus. Aeternus Pater, aeternus Filius, aeternus Spiritus Sanctus. Et tamen non tres aeterni, sed unus aeternus. Sicut non tres increati, nec tres immensi, sed unus increatus, et unus immensus. Similiter omnipotens Pater, omnipotens Filius, omnipotens Spiritus Sanctus. Et tamen non tres omnipotentes, sed unus omnipotens. Ita Deus Pater, Deus Filius, Deus Spiritus Sanctus. Et tamen non tres dii, sed unus est Deus. Ita Dominus Pater, Dominus Filius, Dominus Spiritus Sanctus. Et tamen non tres Domini, sed unus est Dominus. Quia, sicut singillatim unamquamque personam Deum ac Dominum confiteri christiana veritate compelimur: ita tres Deos aut Dominos dicere catholica religione prohibemur. Pater a nullo est factus: nec creatus, nec genitus. Filius a Patre solo est: non factus, nec creatus, sed genitus. Spiritus Sanctus a Patre et Filio: non factus, nec creatus, nec genitus, sed procedens. Unus ergo Pater, non tres Patres: unus Filius, non tres Filii: unus Spiritus Sanctus, non tres Spiritus Sancti. Et in hac Trinitate nihil prius aut posterius, nihil maius aut minus: sed totae tres personae coaeternae sibi sunt et coaequales. Ita ut per omnia, sicut iam supra dictum est, et unitas in Trinitate, et Trinitas in unitate veneranda sit. Qui vult ergo salvus esse, ita de Trinitate sentiat. Sed necessarium est ad aeternam salutem, ut incarnationem quoque Domini nostri Iesu Christi fideliter credat. Est ergo fides recta ut credamus et confiteamur, quia Dominus noster Iesus Christus, Dei Filius, Deus et homo est. Deus est ex substantia Patris ante saecula genitus: et homo est ex substantia matris in saeculo natus. Perfectus Deus, perfectus homo: ex anima rationali et humana carne subsistens. Aequalis Patri secundum divinitatem: minor Patre secundum humanitatem. Qui licet Deus sit et homo, non duo tamen, sed unus est Christus. Unus autem non conversione divinitatis in carnem, sed assumptione humanitatis in Deum. Unus omnino, non confusione substantiae, sed unitate personae. Nam sicut anima rationalis et caro unus est homo: ita Deus et homo unus est Christus. Qui passus est pro salute nostra: descendit ad inferos: tertia die resurrexit a mortuis. Ascendit ad caelos, sedet ad dexteram Dei Patris omnipotentis: inde venturus est iudicare vivos et mortuos. Ad cuius adventum omnes homines resurgere habent cum corporibus suis: et reddituri sunt de factis propriis rationem. Et qui bona egerunt, ibunt in vitam aeternam: qui vero mala, in ignem aeternum. Haec est fides catholica, quam nisi quisque fideliter firmiterque crediderit, salvus esse non poterit. Amen.

Всякий, желающий спастись, должен прежде всего иметь кафолическую христианскую веру.

Тот, кто не хранит эту веру в целости и чистоте, несомненно обречен на вечную погибель. Кафолическая же вера заключается в том, что мы поклоняемся единому Богу в Триединстве и Триединству в Едином Божестве, не смешивая Ипостаси и не разделяя Сущность Божества. Ибо одна Ипостась Божества — Отец, другая — Сын, третья же — Дух Святой. Но Божество — Отец, Сын и Святой Дух — едино, слава одинакова, величие вечно. Каков Отец, таков же и Сын, и таков же Дух Святой. Отец не сотворен, Сын не сотворен, и Дух не сотворен. Отец не постижим, Сын не постижим, и Святой Дух не постижим. Отец вечен, Сын вечен, и Святой Дух вечен. И все же они являются не тремя вечными, но единым Вечным. Равно как не существует трех Несотворенных и трех Непостижимых, но один Несотворенный и один Непостижимый. Таким же образом, Отец всемогущ, Сын всемогущ и Святой Дух всемогущ. Но все же не трое Всемогущих, но один Всемогущий. Так же Отец есть Бог, Сын есть Бог и Святой Дух есть Бог. Хотя они являются не тремя Богами, но одним Богом. Точно так же, Отец есть Господь, Сын есть Господь и Святой Дух есть Господь. И все же существуют не три Господа, но один Господь. Ибо подобно тому, как христианская истина побуждает нас признать каждую Ипостась Богом и Господом, так и кафолическая вера запрещает нам говорить, что существует три Бога, или три Господа. Отец является несозданным, несотворенным и нерожденным. Сын происходит только от Отца, Он не создан и не сотворен, но порожден. Святой Дух происходит от Отца и от Сына, Он не создан, не сотворен, не рожден, но исходит. Итак, существует один Отец, а не три Отца, один Сын, а не три Сына, один Святой Дух, а не три Святых Духа. И в этом Триединстве никто не является ни первым, ни последующим, равно как никто не больше и не меньше других, но все три Ипостаси одинаково вечны и равны между собою. И так во всем, как было сказано выше, надлежит поклоняться Единству в Триединстве и Триединству в Единстве. И всякий, кто желает обрести спасение, должен так рассуждать о Троице. Кроме того, для вечного спасения необходимо твердо веровать в воплощение нашего Господа Иисуса Христа. Ибо праведная вера заключается в том, что мы веруем и исповедуем нашего Господа Иисуса Христа Сыном Божиим, Богом и Человеком. Богом от Сути Отца, порожденным прежде всех веков; и Человеком, от естества матери Своей рожденным в должное время. Совершенным Богом и совершенным Человеком, обладающим разумною Душою и человеческим Телом. Равным Отцу по Божественности, и подчиненным Отцу по Своей человеческой сущности. Который, хотя и является Богом и Человеком, при этом является не двумя, но единым Христом. Единым не потому, что человеческая сущность превратилась в Бога. Полностью Единым не потому, что сущности смешались, но по причине единства Ипостаси. Ибо как разумная душа и плоть есть один человек, так же Бог и Человек есть один Христос, Который пострадал ради нашего спасения, сошел в ад, воскрес из мертвых в третий день; Он вознесся на небеса, Он восседает одесную Отца, Бога Всемогущего, откуда Он придет судить живых и мертвых. При Его пришествии все люди вновь воскреснут телесно, и дадут отчет о своих деяниях. И творившие добро войдут в жизнь вечную. Совершавшие же зло идут в вечный огонь. Это — кафолическая вера. Тот, кто искренне и твердо не верует в это, не может обрести спасения. Аминь.

Напишите отзыв о статье "Афанасьевский Символ веры"

Примечания

  1. 1 2 3 4 [www.pravenc.ru/text/76822.html «Афанасиев символ веры» //Православная энциклопедия]
  2. Афанасий Великий. Послания к Серапиону.
  3. Mahajan, Deepti; Sampaolo, Marco (2012), «Athanasian Creed», Encyclopedia Britannica
  4. [www.persee.fr/web/revues/home/prescript/article/rhef_0300-9505_1943_num_29_116_2962 Bardy Gustave. La prédication de saint Césaire d'Arles. In: Revue d'histoire de l'Église de France, tome 29, n°116, 1943]. p. 217 // Персей (библиотека)
  5. G. Morin, "S. Caesarii serimones, p. xcix; A propos du Quicumque : extrait d’homélies de Césaire d Arles sous le nom de saint Athanase, la Revue bénédictine, t.XXVIII (1911),. p. 417—424]
  6. [old.stsl.ru/manuscripts/staropechatnye-knigi/682?fnum=5 «Кирилова книга» издание: Москва 1644 год. 47 глава. лист фм҃ӡ]
  7. [upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/d/db/%D0%9A%D0%B8%D1%80%D0%B8%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B0_%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B0_%D1%87%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%8C_8_%28.djvu Кирилова книга Издание: Гродно 1786 год. 47 глава. лист фм҃ӡ]
  8. [liturgy.ru/books_sl/pmI?page=100 Требник Петра Могилы том I «Чин како приимати возраст имущих от жидов, или от поган, или от еретик, неверующих в святую Троицу единосущную и неразделимую» стр. Ο҃θ (79)]
  9. [liturgy.ru/books_sl/tpmIII?page=382 Требник Петра Могилы том III «Воследование молебное о избавлении недугающаго от обуревания и насилия духов нечистых, и молитвы заклинательные тех же лукавых духов» стр. тп҃в (382)]
  10. [old.stsl.ru/manuscripts/staropechatnye-knigi/1703 Псалтырь 1703 год лист а҃]
  11. [old.stsl.ru/manuscripts/staropechatnye-knigi/1762 Псалтырь 1795 год лист а҃]
  12. [old.stsl.ru/manuscripts/staropechatnye-knigi/1695 Псалтырь с восследованием 1669 год лист а҃]
  13. [old.stsl.ru/manuscripts/staropechatnye-knigi/1701 Псалтырь с восследованием 1686 год лист а҃]
  14. [old.stsl.ru/manuscripts/staropechatnye-knigi/1704 Псалтырь с восследованием 1718 год лист а҃]
  15. [old.stsl.ru/manuscripts/staropechatnye-knigi/1705 Псалтырь с восследованием 1733 год лист а҃]
  16. [old.stsl.ru/manuscripts/staropechatnye-knigi/1706 Псалтырь с восследованием 1742 год лист а҃]
  17. [azbyka.ru/otechnik/Dmitrij_Rostovskij/kratkie-voprosy-i-otvety/1 святитель Димитрий Ростовский Краткие вопросы и ответы о вере и других важнейших для христианина предметах знания. Глава 1. О Символе Веры]

Литература

Отрывок, характеризующий Афанасьевский Символ веры

– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…