Лобанов-Ростовский, Афанасий Васильевич

Князь Афанасий Васильевич Лобанов-Ростовский (ум. 1629) — русский государственный деятель, стольник (1611), чашник (1613), воевода и боярин (1615), сын воеводы князя Василия Михайловича Лобанова-Ростовского по прозванию «Меньшой».

Биография

В 1611 году князь Афанасий Васильевич Лобанов-Ростовский упоминется в звании стольника. В апреле 1613 года переписывал стольников, стряпчих и жильцов, не явившихся на службу в том же году подписал соборную грамоту об избрании на русский царский престол Михаила Фёдоровича Романова. 13 июля 1613 года, в день венчания на царство Михаила Фёдоровича, князь А. В. Лобанов-Ростовский занимал должность чашника, наливал ему пить за обедом.

В 1613-1614 годах в чине чашника принимал и выдавал материи и разные предметы, хранившиеся в Мастерской палате. В сентябре 1613 года у него был взят конь на царскую конюшню. За этого коня ему было дано из казны 40 десятирублевых куниц по семи рублей.

В 1614 году князь Афанасий Васильевич Лобанов-Ростовский получил много подарков от царя Михаила Фёдоровича, начиная с 1/2 аршин бархата червчатого кармазина на шапку и кончая бархатным терликом на соболях, с нашивкой из пряденого золота, ценой 57 рублей 27 алтын. В том же 1614 году, прося о прибавке поместного и денежного оклада, он выставлял поводом для этой прибавки не только свою службу, но и отечество, чтобы он «перед своею братью позорен не был».

В 1613-1618 годах князь А. В. Лобанов-Ростовский был судьей в Стрелецком приказе. Будучи судьей в этом приказе, в 1615 году он был пожалован в бояре.

В 1618 году находился в Москве во время осады русской столицы польским королевичем Владиславом. По царскому указу боярин М. М. Годунов должен был строить острог за р. Яузой, а князь А. В. Лобанов-Ростовский должен был наблюдать за строительством. За «Московское осадное сиденье» получил вотчину в Ростовском уезде.

В 1618—1620, 1622-1624 годах боярин князь Афанасий Васильевич Лобанов-Ростовский сопровождал царя Михаила Фёдоровича в загородных поездках и неоднократно обедал за царским столом. В 1619 году по царскому распоряжению ездил из Москвы в Вязьму, чтобы спросить о здоровье Филарета Никитича Романова, возвратившегося из польского плена. В столице князь Лобанов-Ростовский встречал Филарета в третьей встрече. В 1620 году служил в Панском приказе. В том же 1620 году обедал вместе с царем Михаилом Фёдоровичем у патриарха Филарета Никитича.

В 1621 году князь Афанасий Васильевич Лобанов-Ростовский был отправлен в Нижний Новгород для сбора ратных людей. Его сопровождал дьяк Воин Трескин. Они должны были сообщить дворянам, детям боярским, иноземцам, князьям, мурзам и татарам, чтобы они на службе были «конным и людны и доспешны», как будет написано по сыску и по разбору в десятне. Кроме того, они должны были разузнать про вдов и про недорослей, сколько у них вотчин и поместий.

В 1625 году боярин князь А. В. Лобанов-Ростовский был отправлен на воеводство в Свияжск, где и скончался в 1629 году.

Семья

Князь Афанасий Васильевич Лобанов-Ростовский был женат на Марии Захарьевне, от брака с которой потомства не имел.

Ссылки

• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Лобанов-Ростовский, Афанасий Васильевич

– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.