Авксентий (Галинский)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Афанасий Галинский»)
Перейти к: навигация, поиск

Архимандрит Авксентий (в миру Афанасий Галинский; 1782, Обухов, Киевская губерния — 10 апреля 1844, Киев) — священнослужитель Русской православной церкви, ректор Воронежской духовной семинарии (1819—1821), наместник Киево-Печерской лавры. Настоятель Киево-Пустынно-Николаевского монастыря.



Биография

Отец Афанасия был протоиереем. С 1789 года обучался в Киево-Могилянской академии. Выделялся отличными успехами, способностями и особенно «благонравием». Его усердие не остались без внимания руководства академии. Ещë студентом богословия Галинский в 1803 году был назначен учителем 2-го российского класса Киево-Могилянской академии. Окончив полный курс, остался в академии, посвятив себя преподавательской работе.

Служил учителем греческого языка в низшем грамматическом классе (до 1805), русской и латинской грамматики, арифметики, истории и географии. В середине 1809—1810 учебного года переведен преподавателем латинской грамматики в средний грамматический класс, а через год стал преподавателем высшего грамматического, среднего арифметического, второго истopического и географического классов.

Довольно рано обнаружил стремление к монашеской жизни. Дважды в 1805 и 1812 митрополит Киевский, Галицкий и всей Малой Руси С. Александровский отказывал ему «из-за недостаточных лет». Только после настойчивых просьб в 1814 году Галинский получил разрешение принять монашеский постриг в Киево-Печерской лавре.

Тогда же С. Александровский рукоположил его в иеродиаконы, а позже — в иеромонахи. В 1814 года он был зачислен в соборные иеромонахи Киево-Печерской лавры.

С 1814 года — профессор риторики Киево-Могилянской академии. Kpоме того, занимал должность комиссара (заведующего хозяйственными делам академии), а с 1815 года — члена еë правления.

С открытием Киевской духовной академии С. Александровский, несмотря на многолетнюю безупречную работу Галинского, рекомендовал его преподавателем, но синод назначил Галинского в Воронежскую духовную семинарию на должность инспектора и профессора богословия.

С 1819 года — ректор Воронежской духовной семинарии. На этом посту настойчиво утверждал идеалы благочестия, которыми должны были руководствоваться в учёбе и жизни его воспитанники. Это раздражало префекта семинарии, протоиерея Воронежского Благовещенского собора И. Я. Зацепина, что в конечном итоге и стало причиной увольнения Галинского и возвращения в Киево-Печерскую лавру.

В 1826 году Галинский был рукоположен в архимандриты и назначен наместником Киево-Печерской лавры, обязанности которого он исполнял до 1834 года, когда по представлению митрополита Киевского и Галицкого Евгения (Болховитинова) получил настоятельство в Киевском Пустынно-Николаевском монастыре и стал членом Киевской консистории.

Кроме того, был благочинным штатных и внештатных киевских монастырей. После понижения Киево-Пустынно-Николаевского монастыря с 1-го до 2-го класса, синод оставил за Галинский права первоклассного настоятеля.

В честь многолетней образовательно-духовной деятельности получил несколько наград: в 1817 года — орден святой Анны II степени, корону к которому ему вручили в 1838 году, в 1841 году — орден святого Владимира II степени.

Как участник коронации российского императора Николая I получил памятную серебряную медаль.

Умер 10 апреля 1844 года в Киеве, где жил свои последние годы, «любимый всеми за простоту и незлобивость».

Труды

Авксентию принадлежат: учебник «Начальные упражнения в проповедании слова Божия, под руководством наставников» и «Слово» в день празднования Архангела Михаила (8 ноября), напечатанные в 1836 г.

Напишите отзыв о статье "Авксентий (Галинский)"

Литература

  • Києво-Могилянська академія в іменах, XVII—XVIII ст.: Енцикл. вид./ Упоряд. З. І. Хижняк; За ред. В. С. Брюховецького. — К.: Вид. дім «КМ Академія», 2001. — С. 132—133;
  • Аскоченский В. И. Киев с… Академиею, ч. 2. — К., 1856;
  • Никольский П. История Воронежской семинарии, ч. 2. — Воронеж, 1899;

Отрывок, характеризующий Авксентий (Галинский)


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.