Григорьев, Афанасий Григорьевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Афанасий Григорьевич Григорьев»)
Перейти к: навигация, поиск
Афанасий Григорьевич Григорьев
Основные сведения
Страна

Россия

Дата рождения

21 января 1782(1782-01-21)

Место рождения

Васильевская, Тамбовская губерния

Дата смерти

13 мая 1868(1868-05-13) (86 лет)

Место смерти

Москва

Работы и достижения
Работал в городах

Москва

Архитектурный стиль

ампир

Афанасий Григорьевич Григорьев (17821868) — ведущий архитектор московского ампира. Известен участием в воссоздании общественных зданий Москвы после пожара 1812 года (совместно с Доменико Жилярди), особенно проектированием дворянских усадеб.





Биография

Афанасий Григорьев родился крепостным. Вырос в Москве, обучался строительным ремёслам в семейной фирме Жилярди. Глава фирмы, Джованни, был штатным архитектором Воспитательного дома, Вдовьего дома и других общественных зданий. Вместе с Доменико, сыном Джованни, Григорьев учился у Франческо Кампорези в Архитекторской школе при Экспедиции кремлёвского строения. Выкупил личную свободу в возрасте 22 лет.

В 18081847 — на государственной службе, вначале помощник архитектора, затем штатный архитектор Вдовьего дома на Кудринской площади. Продолжал сотрудничество с Доменико Жилярди — в восстановлении сгоревших зданий и в новых постройках — вплоть до его отъезда из России в 1832.

Большинство работ Григорьева этого периода выполнены совместно с Жилярди, выделить личный вклад каждого из двух архитекторов невозможно. Считается, что Григорьев и Жилярди — равноправные соавторы таких памятников, как усадьбы Суханово и Конный двор в Кузьминках, Опекунский совет на Солянке, усадьба Усачева на Земляном Валу. Помимо сотрудничества с Жилярди, Григорьев также завершил постройку храма Большого Вознесения у Никитских Ворот по проекту Осипа Бове. Восстановил городскую усадьбу Разумовских на Гороховом Поле (улица Казакова). Григорьеву нередко приписывается Храм Троицы Живоначальной в Вешняках, но академические источники не подтверждают это мнение. Брат — архитектор Дормидонт Григорьев.

Был дважды женат. Первой женой была сестра архитекторов Фёдора и Александра Шестаковых, второй — вдова Фёдора Шестакова[1].

Похоронен на Калитниковском кладбище в Москве[2].

Собственные, бесспорные работы Григорьева

Напишите отзыв о статье "Григорьев, Афанасий Григорьевич"

Примечания

  1. Белецкая Е. А. А. Григорьев. — Зодчие Москвы. — М.: Московский рабочий, 1981. — Т. 1. — С. 225. — 302 с.
  2. [www.mosritual.ru/mesta-zahoronenija/kalitnikovskoe-kladbische Калитниковское кладбище] (Проверено 18 ноября 2009)

Литература

  • Белецкая Е. А., Зомбе С. А. Афанасий Григорьевич Григорьев (1782-1868) // Архитектура СССР. М., 1939, № 5.
  • Москва. Памятники архитектуры XVIII — первой трети XIX века. М., Искусство, 1977.
  • Белецкая Е. А. А. Г. Григорьев // Зодчие Москвы. — М.: Московский рабочий, 1981. — С. 217—225. — 302 с.

Ссылки

  • Реестр памятников архитектуры [www.mkn.com.mos.ru/index.php?action=show_rubric&id=245 Москомнаследие]

Отрывок, характеризующий Григорьев, Афанасий Григорьевич

Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.