Черняк, Афанасий Григорьевич

Афанасий Григорьевич Черняев
Дата рождения	15 сентября 1899(1899-09-15)
Место рождения	Красноярский край
Дата смерти	25 октября 1972(1972-10-25) (73 года)
Место смерти	Красноярский край
Принадлежность	СССР СССР
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Афанасий Григорьевич Черняк (1899—1972) — Герой Советского Союза, гвардии сержант, оружейный номер 220-го гвардейского истребительного противотанкового артиллерийского полка, (48-я армия, 1-й Белорусский фронт). Звание Героя Советского Союза присвоено 22 августа 1944 года.

Биография

Афанасий Григорьевич родился 15 сентября 1899 года в деревне Покосное ныне Манского района Красноярского края в простой крестьянской семье. Образование получил только начальное. Во времена гражданской войны был участником партизанского отряда Кравченко и Щетинкина, в составе которого участвовал в боях против Колчака и банды Соловьёва. В 1923 году демобилизовался и занимался крестьянством в родном колхозе. С 1930 года работал в лесной промышленности.

В январе 1942 года был призван в Красную Армию Манским РВК. На фронте с июля того же года. 4 июля 1944 года отличился в бою у деревни Узляны (Руденский район Белорусской ССР). Звание Героя Советского Союза присвоено Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 августа 1944 года. Участвовал в разгроме немцев под Вязьмой, воевал на Смоленщине, на Брянском фронте, под Орлом и Курском, закончил свой боевой путь под Кёнигсбергом.

После войны жил и работал на станции Камарчага Манского района. Награждён орденом Ленина, медалями. Умер 25 октября 1972 года. Именем Черняка Афанасия Григорьевича названа улица в посёлка Камарчага, где он жил и работал до самой смерти.

Подвиг

Летом 1944 года немцы отступали к Бобруйску по единственно удобному шоссе, с обеих сторон которого тянулись болота. Захват пути отступления советскими войсками хотя бы на одном участке ставил отступающих в тяжёлое положение. Задача перерезать шоссе, закрыть противнику удобный путь для отвода своих войск была возложена на пятую батарею 220-го истребительного противотанкового артиллерийского полка капитана А. Леонтюка. По бездорожью, просёлкам батарея вышла в тыл врага, к шоссе около деревни Узляны. В её составе было всего два 76-миллиметровых орудия — две «дивизионки», как их называли в солдатском обиходе. Командовали орудиями старшие сержанты Д. Чепусов и Е. Курочкин.

В 3 часа утра 4 июля 1944 года в районе Узляны полк немцев при поддержке миномётов и артиллерии пошёл в атаку на батарею с тыла. Батарея быстро заняла боевой порядок. Немцы пытались обойти её с флангов. Гвардии сержант Черняк с пулемётом занял позицию на левом фланге, прикрывая её. Немцы подошли к пулемётчику на 40 метров. Гвардии сержант Черняк начал бить их в упор. Десятки гитлеровцев были скошены отважным пулемётчиком. Немцы попытались окружить Черняка. Они стали заходить со всех сторон. Герой сражался один против 80 немцев. Он стрелял кругом, ловил на лету немецкие гранаты и бросал их в толпу врагов. Врагу не удалось обойти батарею с фланга. В результате боя гвардии сержант Черняк уничтожил до 150 немецких солдат и офицеров.

Все-таки группе фашистских солдат удалось подобраться к позициям артиллеристов на гранатный бросок. Один за другим грохнуло несколько взрывов. Был выведен из строя пулемёт, а самого Черняка оглушило, засыпало землей. Придя в себя, он бросился к орудию, где из всего расчёта на ногах оставался один Чепусов. Теперь они вдвоем били по пехоте, по пулемётам врага.

Почти три часа батарея Леонтюка сдерживала натиск фашистов. А когда утро уже разгоралось над Узлянами, пришла помощь — батарея самоходных орудий и мотострелковый батальон. Они и завершили разгром фашистской колонны. Пяти артиллеристам батареи было присвоено звание Героя Советского Союза: капитану А. Леонтюку, старшим сержантам Д. Чепусову и Е. Курочкину, младшему сержанту В. Токареву. Пятым был красноярец, сержант Афанасий Черняк.

Ссылки

 Сергей Каргопольцев. [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=20424 Черняк, Афанасий Григорьевич]. Сайт «Герои Страны». Проверено 25 мая 2015.

Отрывок, характеризующий Черняк, Афанасий Григорьевич

За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.