Афанасьевский монастырь (Молога)
Афанасьевский монастырь — православный монастырь, находившийся около города Мологи, на территории ныне затопленной Рыбинским водохранилищем. Относился к Ярославской и Ростовской епархии.
Содержание
История
Сперва был на этом месте мужской Афанасьевский монастырь, основанный в XV веке.[1] Назывался также Холопьим, по соседству с так называемым Холопьим городком.[2] Впервые упоминается в 1509 году, когда угличский князь Дмитрий Иванович Жилка отказал монастырю поместье.[2]
Монастырь состоял приписным к угличскому Воскресенскому монастырю.[1] К концу XVII века пришёл в упадок.[1] На момент упразднения в 1764 году за монастырём числилась 1371 крестьянская душа.[2] Обращён в приходскую церковь. В 1795 году здесь открыт женский монастырь.[1]
На конец XIX века имелось четыре церкви: построенный в 1788 году тёплый Троицкий собор с тремя престолами — Святой Троицы, Божией Матери Всех скорбящих Радости и святых Афанасия и Кирилла; построенный в 1840 году холодный собор Сошествия Святого Духа с тремя престолами — Сошествия Святого Духа, Тихвинской Божией Матери и Николая Чудотворца; построенная в 1826 году тёплая церковь Успения Божией Матери с одним престолом; построенная в 1890 году недалеко от ограды кладбищенская церковь Усекновения Главы Иоанна Предтечи.[1][3]
Главной реликвией монастыря являлся древний (начала XIV века) список Тихвинской иконы Божией Матери, прославленный чудесами. Согласно преданию, икону принёс из Ярославля как отцовское благословение первый мологский князь Михаил Давидович[1]. В 1929 году святыня была передана в Мологский уездный музей им. Н. Н. Розова. Во время кампании изъятия из музеев предметов из цветного металла в 1930 году её забрал (сохранился акт изъятия) исполняющий должность начальника Мологского ОП ОГПУ. Дальнейшая судьба иконы неизвестна.[4]
После революции монастырь существовал как Афанасьевская трудовая артель. 3 января 1930 года состоялась последняя служба; после литургии всех вытолкали из храма, а колокола перебили[5]. Монастырь затоплен при строительстве Рыбинского водохранилища в 1940-х годах.
В часовне бывшего подворья монастыря в Рыбинске действует Музей Мологского края им. Н. М. Алексеева[6].
С 2012 года стали совершать Божественные литургии над затопленными святынями Мологской земли. 9 июля 2016 года, в день памяти Тихвинской иконы Божией Матери, над затопленным Афанасиевским монастырем Литургию совершил епископ Рыбинский и Даниловский Вениамин.[7]
См. также
- Тимофей (Каменевич-Рвовский) — иеродиакон монастыря, писатель конца XVII века.
- Павел (Груздев) (1910—1996) — старец, жил в монастыре в детстве и отрочестве.
Напишите отзыв о статье "Афанасьевский монастырь (Молога)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Головщиков К. Д. Город Молога и его историческое прошлое. Ярославль: П. М. Подосенов, 1889. — 73 с.
- ↑ 1 2 3 Афанасьевские монастыри // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Молога // Русская Атлантида. Путеводитель по затопленным городам Верхней Волги. — Рыбинск: Формат-принт, 2005. — С. 27-28.
- ↑ Корсаков Г. [sevkray.ru/news/9/17388 Откуда пошла Мологская страна] // Северный край, 8 августа 2009
- ↑ Девятова С. [www.foru.ru/slovo.3935.1.html Старец Павел (Груздев)]. Христианская газета Для Тебя
- ↑ [www.museum.ru/m2108 Музей Мологского края]. Музеи России
- ↑ [www.pravoslavie.ru/95257.html Отслужена Божественная литургия над затопленным мологским Афанасиевским монастырем]. Православие.Ру (11 июля 2016). Проверено 12 июля 2016.
Литература
- Города под водой. Путешествие по затопленным берегам Верхней Волги / Автор-составитель В. И. Ерохин. — Тверь: Гранд-Холдинг, 2010. — 112 с. — ISBN 978-5-997190-163.
Отрывок, характеризующий Афанасьевский монастырь (Молога)
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
