Афанасьев, Евгений Иванович

Евгений Иванович Афанасьев
Научная сфера:	Терапия
Место работы:	Киевский университет
Альма-матер:	Медико-хирургическая академия
Награды и премии:	3-й ст. 2-й ст. 3-й ст. 2-й ст. 3-й ст.

Евге́ний Ива́нович Афана́сьев (1837—1897) — доктор медицины, ординарный профессор Киевского университета.

Биография

Православный. Из купеческой семьи.

В 1848—1855 годах учился в Орловской гимназии. В 1860 году окончил Медико-хирургическую академию со званием лекаря и уездного врача и был определен в Ширванский пехотный полк батальонным лекарем. В 1862 году был командирован для заведывания Ахтинским лазаретным отделением при минеральных водах. В 1864 году был определен младшим ординатором сначала в Чугуевский военный госпиталь, а потом в Киевский военный госпиталь. В 1866 году был назначен младшим учителем фельдшерской школы в Киеве.

В 1867 году назначен, сверх занимаемой должности, и. д. ординатора при терапевтической госпитальной клинике университета Св. Владимира, а в 1869 году этим же университетом удостоен степени доктора медицины за диссертацию «К физиологии мозговых ножек». В 1870 году был избран доцентом университета при кафедрах клинической и теоретической патологии и терапии, с увольнением от должности ординатора терапевтической госпитальной клиники и Киевского военного госпиталя. Читал лекции по врачебной диагностике. 1 мая 1888 года определен экстраординарным профессором по кафедре частной патологии и терапии, а 18 апреля 1892 года утвержден ординарным профессором по занимаемой кафедре. Дослужился до чина действительного статского советника (1885).

Помимо докторской диссертации, напечатал ряд статей в журналах «Медицинский вестник», «Современная медицина» и в «Киевских университетских известиях», редактировал переводы «Частной патологии и терапии» Нимейера (1874—1876), а также «Диагностики внутренних болезней» Фрюхауфа (1880).

Кроме того, с 1871 года был ординатором отделения Киево-Кирилловской больницы, а затем заведующим Старо-Киевским отделением означенной больницы, читал лекции в Рейтарской больнице. Вместе с профессорами В. П. Образцовым и К. Г. Тритшелем был врачом-распорядителем Мариинской общины сестер милосердия. В 1896 году учредил при медицинском факультете университета Св. Владимира стипендию в 6000 рублей.

С 1879 года избирался гласным Киевской городской думы. Способствовал устройству городской канализации, заведывал строительством бесплатной больницы для чернорабочих, основанной Н. А. Терещенко. В киевских газетах поместил ряд статей по вопросам общественной санитарии. Состоял членом Общества киевских врачей.

Умер в 1897 году. Похоронен на кладбище Выдубицкого монастыря.

Награды

• Орден Святого Станислава 3-й ст. (1864);
• Орден Святой Анны 3-й ст. (1867);
• Орден Святого Станислава 2-й ст. (1883);
• Орден Святой Анны 2-й ст. (1889);
• Орден Святого Владимира 3-й ст. (1895).
• медаль «В память царствования императора Александра III»

Источники

• Афанасьев, Евгений Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского университета Св. Владимира (1834—1884). — Киев, 1884. — C. 28.
• Список лиц, служащих по ведомству Министерства народного просвещения на 1897 год. — Санкт-Петербург, 1896. — C. 602.

Ссылки

• [feb-web.ru/feb/rosarc/rak/rak-725-.htm?cmd=2#АФАНАСЬЕВ Некролог в газете «Новое Время», 1897 г., № 7542.]

Отрывок, характеризующий Афанасьев, Евгений Иванович

«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.