Афанасьев, Николай Николаевич

Николай Афанасьев
Имя при рождении:	Николай Николаевич Афанасьев
Род деятельности:	богослов-экклезиолог, профессор Свято-Сергиевского Института в Париже
Дата рождения:	4 сентября 1893(1893-09-04)
Место рождения:	Одесса
Дата смерти:	4 декабря 1966(1966-12-04) (73 года)
Место смерти:	Париж

Никола́й Никола́евич Афана́сьев (4 сентября 1893, Одесса — 4 декабря 1966, Париж) — протопресвитер Западноевропейского экзархата русских церквей Константинопольского патриархата, известный богослов-экклезиолог, профессор Свято-Сергиевского Института в Париже.

Биография

Родился в городе Одессе 4 сентября 1893 года. Родители — Николай Григорьевич Афанасьев и Прасковья Яковлевна. Отец умер, когда Николай учился в гимназии. Воспитанием его и сестры Зинаиды занимались мать и бабушка Афанасьева.

Из-за болезни закончил гимназию позже — в 1912 (или 1913) году. Поступил на медицинский факультет Новороссийского университета, но через год перевелся на физико-математический. Во время Первой мировой войны в 1914 году был в Ревеле. С 15 ноября 1915 года полгода находился в Одессе в Сергиевском Артиллерийском училище, после которого проходил военную службу на флоте, в Ревельской Береговой Артиллерии.

С 1918 года служил в банке и поступил на Математическое отделение. Во время гражданской войны жил в Одессе, Новороссийске, Севастополе.

Эмиграция

В ноябре 1920 года Афанасьева эвакуируют из Севастополя в Константинополь, а затем в Королевство сербов, хорватов и словенцев.

В Белграде, весной 1921 года, поступает на только сформированный Богословский факультет Белградского университета. Участвует в Белградском Православном Кружке. Принимает участие в работе Русского студенческого христианского движения (РСХД).

В октябре 1925 года заканчивает факультет, в ноябре венчается в Праге, после чего преподает Закон Божий в женской гимназии в сначала в Штине, затем в Скопье.

Диссертация «Государственная власть на Вселенских соборах» заслужила одобрение профессора Александра Доброклонского. В это время является негласным советником митрополита Варнавы (Росича), впослпедствии Патриарха Сербского.

Осенью 1929 года получает стипендию Русской Академической Группы в Белграде для подготовки докторских экзаменов и для дополнения (по желанию Богословского Факультета) диссертации. Диссертация не была защищена и экзамены не были сданы по семейным обстоятельствам.

В марте 1930 года получает стипендию Свято-Сергиевского Богословского Института в Париже и осенью этого же года получает место в Религиозно-Педагогическом Кабинете при Институте, руководимом В. В. Зеньковским. В октябре этого же года, после вступительной лекции, назначается с 1930 по 1931 год в Институт для чтения одной лекции в неделю на тему: источники церковного права.

С 1932 по 1940 год состоит доцентом Свято-Сергиевского Православного Богословского Института в Париже (преподаёт Церковное право и греческий язык). Написал много статей, которые были напечатаны, осталось также много неизданных и незаконченных трудов.

7 января 1940 года митрополитом Евлогием (Георгиевским) был рукоположён в сан диакона, а 8 января — в сан священника. При таинстве рукоположения время водили вокруг престола протоиерей Сергий Булгаков и архимандрит Киприан (Керн).

В 1930 годах принимал участие в работе (РСХД).

С 1934 по 1939 годы часто ездит в лагеря, руководимые А. Е. Матео, и помогает ей в её работе с молодёжью.

С мая 1940 по июнь 1941 года — беженец в город По на юге Франции.

С 18 июля 1941 по август 1947 года служил настоятелем Русского Православного прихода в городе Тунис; впоследствии — настоятелем в храме святого Александра Невского города Бизерта и временами заменяет греческого священника. Приход был рассыпан по всей стране. Большинство прихожан были бывшими офицерами Русского Флота.

С августа 1947 года по осень 1950 года состоял доцентом Свято-Сергиевского богословского института в Париже. В тот же период начинает писать многочисленные труды, главным образом по экклезиологии, изданные и не изданные. Был членом Братства Святой Софии.

2 июля 1950 года защищает диссертацию на тему «Церковь Духа Святого». Оппонентами были епископ Кассиан (Безобразов) и профессор Владимир Вейдле.

С осени 1950 года назначен ординарным профессором Свято-Сергиевского Богословского Института. (Вместо докторских экзаменов делает доклад на тему: «Неудавшийся церковный округ»). В Богословском Институте читает лекции: Церковное право, История церкви (древняя). По церковной истории лекций становится всё больше и больше после отъезда в США протоиерея Александра Шмемана и смерти Антона Карташёва. По воспоминаниям протоиерея Николая Озолина:

В моё время он был нашим самым любимым профессором. Его лекции были более живыми, чем у владыки Кассиана. Он читал каноническое право. А начинал свои лекции так (у него была небольшая, шириной меньше сантиметра, выстриженная «каноническая» бородка): «Господа студенты! Мне поручено читать вам предмет, который обычно называют „каноническое право“, хотя я вам сразу должен сказать, что такое название является недоразумением, потому что самому праву в Церкви места нет. Право проникло в Церковь только тогда, когда оскудела любовь».

В 1952 году кладет начало, вместе с архимандритом Киприаном, литургическим конференциям в Свято-Сергиевском Богословском Институте и участвует в многочисленных экуменических встречах. С 1953 года начинает много печататься по-французски.

Одновременно с педагогической и учёной деятельностью принимает непосредвенное участие в церковном управлении Западноевропейского Экзархата русских приходов и потом Архиепископии. Митрополит Владимир (Тихоницкий) назначает его Каноническим Советником Епархиального управления и Председателем Канонической Комиссии в 1952 году. Затем Митрополит Владимир назначает его Председателем Духовного Судебного Присутствия. После получения Граматы Константинпольского Патриарха от 22 ноября 1965 года принимает деятельное участие в оформлении нового канонического положения с авторитетом, который давали ему его исключительные знания Канонического Права.

Смерть

Скончался 4 декабря 1966 года в Париже. Похороны протопресвитера Николая Афанасьева состоялись в четверг 8 декабря. Отпевание проходило в храме Сергиевского Подворья при ССПБИ. Храм был полон молящихся, служение совершалось на церковно-славянском, греческом и французском. По окончании отпевания гроб с телом почившего пастыря при перезвоне колоколов и пении «Помощник и Покровитель», был обнесен вокруг храма, и тело отбыло в Сент-Женевьев-де-Буа, где было предано земле, после совершения литии на кладбище. Могила протопресвитера Николая Афанасьева находится недалеко от могилы его друга протопресвитера Василия Зеньковского. (Вестник РХД 82. IV-1966.)

Труды

• [www.odinblago.ru/path/25/4/ Вселенские соборы (по поводу «Обращения к православным богословам»).]// Путь. — 1930. — № 25. — С. 81—92
• [www.odinblago.ru/path/45/2 Две идеи вселенской церкви.]// Путь. — 1934. — № 45. — С. 16-29
• [www.odinblago.ru/pm_9/1 Неудавшийся церковный округ]// Православная мысль. — 1953. — 9. — С. 7-30
• [www.odinblago.ru/liturgika/trapeza_gospodnya/ Трапеза Господня.] Париж 1952. — 92 с.
• [www.odinblago.ru/slizh_miran Служение мирян в Церкви.] Париж 1955. — 78 с.
• [www.odinblago.ru/cerkov_duha_svatogo Церковь Духа Святого.] Париж: Ymca-press 1971. — 329 с.
• [www.odinblago.ru/pm_10/1 Апостол Петр и Римский епископ (По поводу книги О. Кулльманна «Св. Петр»)]// Православная мысль. — 1955. — 10. — С. 7-32
• [www.odinblago.ru/path/37/7 А. Карташов. На путях к вселенскому собору]// Путь. — 1933. — № 37. — С. 93-97
• [www.odinblago.ru/pm_8/3 Таинства и тайнодействия (Sacramenta et Sacramentalia)]// Православная мысль. — 1951. — 8. — С. 17-34
• [www.odinblago.ru/zapadnoe_bogoslovie/evkharistiya/ Евхаристия, основная связь между католиками и православными.]
• Una Sancta
• «Мир» в Священом Писании
• Выход из церкви
• Ей, гряди, Господи Иисусе! (к проблеме эсхатологии и истории).
• Неизменное и временное в церковных канонах.
• О дисциплине
• О церковном воспитании
• Прием в церковь из схизматических и еретических обществ
• Проблема истории в христианстве

Ссылки

• [www.golubinski.ru/academia/afanasieffnew.htm Биография прот. Н. Н. Афанасьева]

Отрывок, характеризующий Афанасьев, Николай Николаевич

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.