Афиней Механик
Афиней Механик (Атеней Механик, др.-греч. Ἀθήναιος, реже Ἀθηναῖος, лат. Athenaeus Mechanicus, ум. ок. 21 до н. э. ) — древнегреческий инженер-механик второй половины I в. до н. э. или же философ-перипатетик, как назвал его Страбон (14.5.4). Известен как автор работы «О военных машинах».
В своей работе он обращается к некоему Марцеллу. Если это тот самый Марцелл, который захватил Сиракузы, то Афиней был современником Архимеда и жил в конце III века до н. э. Однако исторически ситуация выглядит недостоверно, также Афиней упоминает Ктесебия Александрийского, жившего во II или I в. до н. э., и потому большинство историков считает, что Афиней обращался к Марцеллу, племяннику императора Августа, ставшему в то же время и зятем императору. Тогда Афиней создал свой труд ранее 23 до н. э., года смерти Марцелла. Марцелл, который короткое время даже считался наследником Августа, умер совсем молодым в возрасте 19 лет, и это объясняет назидательный тон письма. Письмо могло быть передано через земляка Афинея, Нестора из Тарса (Киликия), учителя Марцелла, представителя стоической школы философии.
Страбон рассказывает про Афинея следующее (14.5.4): родом он из Селевкеи в Киликии, являлся видным философом-перипатетиком. Одно время был даже предводителем народа в Селевкее, но позднее подружился с Муреной и перебрался в Рим. Мурену и Афинея обвинили в заговоре Фанния Цепиона на жизнь императора Августа. Цепиона и Мурену казнили, а Афиней был оправдан и прощён императором, после чего вернулся в родной город. Вскоре после возвращения он был задавлен рухнувшим домом, где проживал. Из того, что Мурену казнили в 22 до н. э., следует и примерная дата смерти Афинея: 21-20 гг. до н. э. На то, что рассказ Страбона относится именно к Афинею Механику, указывает цитата самого Афинея, который в письме проявил знание трудов философов-перипатетиков Аристотеля и Стратона.
Единственным известным трудом Афинея Механика является работа о военных и осадных машинах, где он изложил устройство различных видов таранов, прочих осадных приспособлений и методов осады городов. В некоторых чертах его работа перекликается с книгой десятой работы «Об архитектуре» Витрувия, латинского автора I века до н. э. Возможно Афиней и Витрувий оба посещали Агесистрата с Родоса, на которого ссылались в своих работах, или же пользовались одними и теми же источниками.
Афиней считает себя практиком и теоретиком инженерной науки в военном деле:
«Сам я считаю своей заслугой, что внес собственную долю в дело дальнейшего усовершенствования знаний по машиностроению; ведь мало знать все полезные изобретения других: каждый, сообразно с личными способностями, обязан и сам что-нибудь придумать.»
Однако другая фраза выдает в нём не столько практика, сколько хорошо начитанного человека:
«Но главные усилия мы приложили к тому, чтобы подчинить прекрасным законам государственной власти тех, кто ей не подчиняется. Поэтому, если ты сочтешь это нужным, все машины будут даны в чертежах, и таким образом то, что осталось непонятным в словесной передаче, с помощью этих рисунков получит надлежащую ясность. В случае надобности, если я в свою очередь что-нибудь придумаю в дополнение ко всему здесь сказанному или вычитаю у старинных авторов, постараюсь письменно сообщить тебе.»
Сохранились копии рисунков, которые Афиней прилагал к своему письму, и они нисколько не напоминают инженерные чертежи, но лишь иллюстративные наброски.
Переводы
- Афиней. О машинах. / Пер. М. Н. Страхова. // Греческие полиоркетики. Вегеций. (Серия «Античная библиотека». Раздел «Античная история»). СПб.: Алетейя, 1996. 352 стр. С. 67-88.
Напишите отзыв о статье "Афиней Механик"
Ссылки
- [xlegio.ru/sources/greek-besiegers/athenaeus-mechanicus/ Xlegio. Боевая техника древности. Первоисточники. Афиней. О машинах.]
- [www.perseus.tufts.edu/cgi-bin/ptext?doc=Perseus%3Atext%3A1999.01.0198&layout=&loc=14.5. Strabo, Geography, 14.5]
Отрывок, характеризующий Афиней Механик
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
