Афонин, Василий Егорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Василий Егорович Афонин
Дата рождения:

3 сентября 1939(1939-09-03) (84 года)

Место рождения:

деревня Жирновка, Новосибирская область

Род деятельности:

прозаик

Направление:

деревенская проза

Дебют:

«В том краю»

Василий Егорович Афонин (р. 3 сентября 1939) — русский прозаик, автор деревенской прозы.

Родом из крестьянской семьи. После окончания в 1955 семилетней деревенской школы переменил много профессий. В 1966 окончил вечернюю десятилетку и изучал юриспруденцию в Одессе, причём из-за его выступления в защиту Солженицына ему только в 1971 с трудом разрешили сдать госэкзамен.[1] Уже его первое произведение «В том краю» (1972) выделялось своеобразием среди деревенской прозы тех лет и завоевало признание: «Крепкий чистый голос» (В. Лакшин)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4882 дня]. В 1974 он переехал в Томск. В 1976 Афонин стал членом СП СССР.





Сочинения

Книги

  • В том краю, 1975
  • Последняя осень, 1976
  • Клюква ягода. Повесть и рассказы, 1979
  • Игра в лапту. Рассказы, 1981
  • Письма из Юрги, сб., 1984
  • Вечера, 1984
  • Чистые плесы, 1986
  • Подсолнухи, 1989
  • Сполохи, 1989
  • Диалектика природы, 1991
  • Поленница. Томск, 1995
  • Пока текут реки. (Хроника сибирской жизни). Томск, 1998
  • Однажды навсегда. Роман. М., 1999
  • Дом на холме (повествование в главах). Томск, «Красное знамя», 2002
  • Дымы отечества . Томск, Красное знамя, 2008
  • Прощенное воскресенье. Томск, Красное знамя, 2009

Периодика

  • В том краю, ж. «Наш современник», 1972, № 11. В этой повести Афонин описывает лето в родной сибирской деревне Юрга, куда он студентом приехал навестить родителей. В картинах основных сельских трудов — сенокос, пастбище, сбор грибов, ягод, ремонт дома, охота — реализм изображения сочетается с психологизмом.[1]
  • Письма из Юрги, ж. «Наш современник», 1973, № 11
  • На болотах, ж. «Юность», 1978, № 7. В повести (позже названа «Клюква ягода») происходит встреча двух братьев: старший из них сумел всю войну провести в Сибири на солидной должности, а младший возвращается с фронта и вскоре попадает в лагерь; на фоне суровой советской действительности автор показывает человеческие судьбы в неразрывной связи с природой.[1]
  • Тетя Феня, ж. «Дружба народов», 1979, № 12. Действие рассказа происходит на юге России; в рассказе проявилось умение Афонина создавать живые выпуклые образы людей из народа и в поступательном развитии действия аналитически раскрывать их предысторию.[1]
  • Вечера, ж. «Аврора», 1981, № 10
  • Жили-были старик со старухой, ж. «Сибирские огни», 1983, № 1
  • Подсолнухи, ж. «Знамя», 1987, № 7
  • Биография, ж. «Юность», 1990, № 4. В этом рассказе Афонин изображает на собственном опыте типичную для социалистической системы социальную несправедливость, причем его трезвый, иногда иронический, в деталях неопровержимо точный стиль мастерски передает последствия воздействия системы на жизнь людей: «Во лжи родился, во лжи вырос, состарился, во лжи, судя по всему, умру».[1]
  • Тухта. Повесть, «День и ночь», 1996, № 4-5
  • Учёба, «День литературы» № 18, 2000
  • Поморский крест, «Дальний Восток», 2003, № 4

Напишите отзыв о статье "Афонин, Василий Егорович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>
  2. </ol>

Отрывок, характеризующий Афонин, Василий Егорович

Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.