Африканская мифология

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Африка́нская мифоло́гия — это мифология африканского региона, а точнее — негроидных и других народов, живущих к югу от Сахары, — не считая арабских народов, которые пришли с Аравийского полуострова на африканский континент, хотя арабская культура и ислам повлияли на соседние африканские народы[1].

Часто, у различных африканских народов, существуют разные версии одного и того же мифа, — поэтому, по мнению некоторых филологов (Элис Вернер и другие), Африканский континент достаточно однороден и их мифологии можно рассматривать обобщённо[1].

Основные африканские верования — монотеистические. В них существуют и духи, и предки, окружающие людей, но Бог у них только один[2][неавторитетный источник? 3174 дня]. Особое место в религиозных представлениях африканцев занимает мир духов, привидений и демонов[1].

Африканские мифы дошли до наших времён, преимущественно, в виде устных преданий, — которые, в основном, были записаны в XIX и начале ХХ века, исследователями-африканистами. Нередко в них можно встретить сугубо христианские или мусульманские элементы, которые тесно переплелись с традиционными африканскими верованиями[1].





Содержание

Космогонические, теогоничные и антропологические мифы

Понятие верховного божества в мифах Африки

Создание мира

Часто верховное божество в мифах африканских народов не является творцом мира. Чаще, о мире говорится как будто он уже существовал, а первые люди — спускаются с неба, приходят из каких-то других земель, или будто «появляются сами собой»[3].

Раньше — принято было считать, что концепция верховного божества у народов Африки не существовала, а существующие в настоящее время — видоизменённые (благодаря христианским миссионерам и влиянию ислама на некоторые народы). Вот что пишет Вернер, в своей книге:
Майор Эллис (узнав, что на территории Золотого Берега используется имя «Ньянкупонг») справедливо предположил, что оно принадлежит высшей сущности, — но сделал вывод, что на самом деле это был бог, заимствованный у европейцев и лишь немного изменивший внешность.
Однако, Роберт Сатерленд Раттрей (англ.), наоборот, «абсолютно убеждён», что это не так, — поскольку имя это встречается в поговорках «известных старикам народа ашанти, и почти совершенно неизвестно молодым ашанти и цивилизованному обществу»[4].

Место бога в мире

Чаще африканцы верят, что верховное божество находится на небе или же символизирует его, отождествляется с ним. Существует много легенд о том, как верховное божество покинуло землю и отправилось на небо.

Оньянкопонга (Ньянкупонг)

У народа ашанти (Кот-д’Ивуар) есть миф, о верховном божестве, Оньянкопонга, который жил рядом с людьми, над землёй. Одна старая женщина часто готовила себе фуфу (толчёный ямс) и толкушкой попадала в Оньянкопонга; когда же чаша его терпения переполнилась, он с упрёком спросил у женщины: почему она постоянно толкает его? — и, разгневанный, решил уйти на небо, оставив людей без своей милости. Тогда женщина велела всем своим детям собрать ступки, которые только у них есть и поставить друг на друга, чтобы можно было добраться до неба. Когда дети это сделали, то оказалось, что им не хватает ещё одной ступки, чтобы добраться до неба. Старуха велела взять ступу, которая была снизу чтобы поставить её сверху. И вот когда её дети это сделали, все ступки попадали на землю и убили множество людей [5]. В других племенах Западной Африки это божество называется «Ньянкупонг».

Бумба

У племен бушонго (Намибия) верховное божество называется Бумба. Он создал мир, назначил тотемы и вождей для племён и отправился после этого на небо через «страх перед людьми» и теперь выражает иногда свою волю только в снах и видениях.

О создании им мира, бушонго рассказывают: однажды, когда ещё земля была под водой, Бумба почувствовал боль в животе и изрыгнул из себя Солнце, Луну и звёзды. Солнечные лучи осушили избыток воды и таким образом появилась суша. Затем Бумба создал 8 живых существ — леопарда, орла, крокодила, маленькую рыбку, черепаху, пантеру, белую цаплю, жука и козла. От крокодила — в мире появились пресмыкающиеся; от рыбы — другие виды рыб; от жука — насекомые; от цапли — птицы; от козла — рогатые животные. У Бумба ещё было три сына. Старший создал термитов, средний — растения, а младший — коршуна [6].

Мулунгу

Среди многих африканских племён (в первую очередь — яо (ваяо), ньянджа (Восточная Африка) и других), распространённое имя верховного бога — «Мулунгу»; также, ассоциируется с небом. Это имя вытеснило собой полностью или частично другие имена верховного божества, вроде: «Мпамбе», «Чиута», «Леза» [7].

Есть миф, что Хамелеон имел обыкновение ставить ловушки для рыбы. Однажды, он увидел в своей ловушке людей — и привёл их к Мулунгу. Тот очень удивился, увидев похожих на себя существ.

Мулунгу, как утверждают мифы, тоже ушёл на небо, когда люди начали убивать животных и жечь леса; помог ему в этом Паук, что спустил свою паутину с дерева. Подобный миф есть и у племени субийя (Замбия): главный бог, «Леза», вознёсся на небо на паутине, но его поступок ничем не был мотивирован, а когда люди полезли за богом на небо, то паутина порвалась и люди упали на землю [8].

Появление человека в мифах

У зулусов (Южная Африка) имя «Ункулункулу» означает «Бестелесная Сила»; что-то вроде Мулунгу. Ункулункулу — первый человек, один из духов предков (амадлози). У бапеди и бавенда (проживающих на территории бывшей провинции Трансвааль) есть божество, что тоже является первым человеком — Рибимби. Его сын, — Худжана, — является творцом мира.

Растения

Тростник

Ункулунку — один из первых, кто появился из тростника

Во многих африканских мифах существует вера в то, что первые люди появились из тростника. У народа тонга (Замбия, Зимбабве) есть разные версии этого мифа: по одним из них, люди из разных племён появились из различных видов тростника; в других — из трости вышли первые мужчина и женщина, когда трость лопнул [5][9].

Священное дерево

Гереро (Ангола, Намибия) верят, что их предки возникли из священного дерева, которое они называют «Омумборомбонга», а ботанинки его классифицируют, как комбретум. Это дерево якобы растёт в Каоковельда южнее реки Кунене. Гереро преподносят дереву зелёные ветки, почтительно кланяются ему и говорят с ним, сами себе отвечая.

Доробо и масаи

Во многих восточно-африканских народах очень подобные легенды. Например масаи (Кения) утверждают, что когда Бог (Нгаи) появился, чтобы подготовить мир для заселения его людьми, он обнаружил здесь Доробо, слониху и змею. Доробо (Кения) — это племя охотников. Поэтому Э. Вернер делает предположение, что доробо были коренным населением нынешних земель масаи [10].

Впоследствии доробо завёл себе корову, а позже поссорился со змеёй. И вот однажды он её убил палкой; когда слониха начала спрашивать: куда делась змея? — тот заверил, что ничего не знает. Прошло какое-то время и слониха привела слонёнка. Но потом доробо разгневался на слониху, что та замутила воду в озере, когда он привёл свою корову на водопой, — и убил её. Слонёнок, сиротливо, пошёл вон из тех земель и встретил как-то одного из масаи и рассказал всё, что с ним случилось. Масаи был настолько впечатлён, что захотел сам увидеть доробо.

Он увидел, что дом доробо был перевёрнут Нгаи — дверью неба. Бог призвал доробо и сказал, чтобы тот завтра пришёл к нему, потому что он должен что-то сказать. Масаи это услышал и, на следующий день, пришёл к Нгаи ранее доробо — и выдал себя за последнего. Бог велел масаи построить большой крааль для скота, а затем — найти телёнка в лесу, привести его домой, убить и сжечь; после этого он должен уйти в свою хижину и ничего не бояться. Масаи сделал всё, как ему велел бог, и стал ждать в своей хижине, — как вдруг грянул гром, а по верёвке из кожи, с неба, начал спускаться скот... Впоследствии, крааль заполнился и казалось, что он скоро сломается; тогда масаи закричал и выбежал из хижины. Когда он вернулся, то увидел, что верёвка обрезана, а скот больше не спускается. Нгаи заявил, что если бы масаи не закричал, то получил бы ещё больше скота.

Появление с неба

Как упоминалось выше, существует много легенд о том, что люди спустились с неба.

Оромо (Уганда) утверждают, что их предок («Ута Лафико») сделал именно так. Подобного рода верования — в баганда (Уганда), которые считают, что первый человек («Кинту») спустился на землю с неба; однако божества неба (а точнее, дети Неба — «Гулу»), как оказалось впоследствии, ничего о нём не знают. Дочь Неба («Намбу») решает выйти замуж за Кинту; её братья и отец были против этого бракосочетания, поэтому они решают испытать Кинто различными испытаниями, — но, каким-то чудом, ему удавалось каждый раз справляться со всеми задачами.

В вакулуве считают, что первая пара людей спустилась с неба. «Нгулве» (местный вариант Мулунгу) заставил ребёнка (Канга Масала), находившегося в колене женщины, выйти наружу.

Племя хуту (тутси), что в Руанде, называет первого человека «Луганза». Он спустился с неба вместе со своей женой — и там, где они впервые коснулись земли, остались их следы.

Племя Буу (Покомо) считает своим родоначальником «Вере», который просто появился на незаселённых землях. Вере долго странствовал, питался фруктами с деревьев и сырой рыбой, не зная огня. Через два года странствий он встретил охотника из племени васанье (коренное население тех земель) по имени Мицоцозини, который научил его добывать огонь и готовить на нём пищу [11].

Анимистические мифы и версии происхождения смерти

Происхождение смерти

Миф о состязании

Наиболее часто встречаются различные версии о появлении смерти на земле через «состязание».

Некое божество колеблется: умеют умирать люди или нет? — и чтобы решить эту дилемму, он посылает к людям двух посланцев:

  1. Обычно, хамелеон — с хорошей для человечества вестью: «люди не будут умирать» (или «люди будут умирать, но потом снова будут оживать»). Несмотря на то, что ему давали фору (отправляли первым, посылали второго посланника), когда он уже прошёл половину пути, — он всё равно приходил последним, потому что, по разным причинам, задерживался в пути. До сих пор у некоторых африканских народов есть традиция травить хамелеона, засовывая ему табак в рот, приговаривая при этом: «Ты пялился дорогой вместо того, чтобы поспешить и прийти к нам первым» [12];
  2. Обычно, ящерица (субийя, зулу и другие) или саламандра (дуала, баквири [13]) — с сообщением: «люди будут умирать». У разных народов в историях о смерти фигурируют различные виды ящериц. Ящериц также недолюбливают; например, бушмены съедают любую ящерицу, которую поймают. В Восточной Африке есть разновидность маленькой полосатой ящерицы: живёт в домах людей, её называют «мджуси кафиров» («ящерицы-язычники»). Мусульмане восточноафриканских стран утверждают, что уничтожение этих существ — святая обязанность каждого правоверного; согласно легенде, когда пророка Мухаммеда некий царь хотел сжечь на костре — мджуси кафиров уселся рядом и стал раздувать пламя [14].

Миф о перенаселённости

Существует вариант истории о происхождении смерти в племени амакоса (Южно-Африканская Республика) — она более логична и понятна: раньше люди не умирали вообще. Но вскоре, на земле стало так тесно, что не всем даже хватало воздуха, которым они могли бы дышать. Было принято решение на общем собрании, что единственный выход — это то, что люди должны умирать. Но это, как и в предыдущих вариантах, должна была решить случайность: Творцу послали хамелеона (с сообщением, что люди не желают смерти), и ящерицу (с сообщением, что люди должны умирать), — легко обогнавшую хамелеона, который постоянно отвлекался на пути, чтобы поесть ягод и насекомых, а впоследствии и вовсе заснул [15].

Животные-посланцы

Хамелеон и ящерица

Практически во всех регионах, где проживают племена банту, хамелеон ассоциируется со смертью [16].

Гекконы и зайцы

Иногда вместо ящерицы, в мифе о происхождении смерти фигурируют синеголовый геккон (гирьяма) или заяц. Заяц во многих африканских мифах — это яркий представитель образа трикстера — хитреца и обманщика[17]. Нередко именно от него зависит будущее человечества. Например, у готтентотов есть миф, что Месяц послал какое-то насекомое к людям, чтобы то передало его слова: «Подобно тому, как я умираю, и, умирая, живу, — так и вы будете умирать и возвращаться к жизни». Но насекомое было слишком медленное, и его догнал заяц, который поинтересовался, куда оно идёт, а потом предложил свою помощь (он хотел сам передать слова Месяца людям). Заяц, неизвестно по какой причине, сказал совсем другое людям. А когда же заяц вернулся, — разгневанный месяц ударил его посохом и рассёк ему губу; с тех пор, она такой у него и осталась...

У народности нама есть подобная история, и там объясняется, почему Заяц передал человечеству искажённую информацию от месяца. Когда Заяц сказал: «Подобно месяцу, вы также будете умирать, а потом снова появляться. Вот моё сообщение», — люди ничего не поняли и спросили: что это значит? Смущённый заяц ответил: «Я вам говорю, что вы должны умирать с открытыми глазами» [18].

В мифологии бушменов — заяц сначала был человеком. И вот, однажды, у него умерла мать; он так по ней горевал, что Месяц поспешил успокоить его, обещая вернуть к жизни умершую, но человек не поверил ему. Разгневанный Месяц разбил ему губу и превратил в животное — зайца; кроме этого, всё человечество также должно было умирать без надежды на воскресение [19][20].

Существует несколько версий о том, как Заяц спросил у Месяца о том, что люди не могут воскресать, потому что после смерти они начинают разлагаться и дурно пахнуть. Эти споры во всех версиях заканчиваются дракой, и Месяц разбивает зайцу губу, а заяц — оставляет следы своих когтей на лице месяца[21].

Птица Холовака

У южных племён Оромо существует легенда: верховный бог Вак передал птичке, что называется «Холавака» (Овца Бога) за её подобный блеянию овцы крик, тайну омоложения: «Когда люди начнут стареть — надо просто сбросить кожу».

Холавака увидела змею, которая лакомилась свежеубитым животным, и захотела присоединиться к трапезе. Тогда она сказала змее, что расскажет ей секрет вечной молодости, если та позволит попробовать свежего мяса. Змея согласилась (и теперь змеи умеют сбрасывать кожу)... Разгневанный Вак наказал птицу за её жадность постоянным расстройством пищеварения [22].

Что это именно за «птичка Холавака» — точно неизвестно, но, по описанию, она подобна птице-носорогу [22].

Смерть как сверхъестественное существо

Великан

У народа ашанти есть легенда, что Смерть когда-то была великаном с длинными волосами, которого звали «Овуо» (то есть смерть). К нему некогда нанялся работать один юноша, чтобы спастись от голода. Овуо кормил его мясом, которое впоследствии оказалось плотью родственников юноши. Юноша бежал обратно в своё селение и рассказал односельчанам, что с ним случилось. Люди провели собрание и решили поджечь длинные волосы великана, когда тот заснёт. Великан сгорел полностью после того, как его волосы подожгли, а с помощью пепла, который оказался волшебным, юноша вернул к жизни своих родственников. По собственной глупости и безрассудству, он посыпал этим пеплом глаз мёртвого великана. Из того глаза якобы и появилась смерть; «каждый раз, что глаз моргает, — на земле кто-то умирает[23]».

Старец

Часто смерть африканцам представлялась в виде старца. Существует легенда о двух старцах — Жизнь и Смерть, которые захотели пить из источника. Но дух источника сказал, что первым это должен сделать тот, кто из них старший. Жизнь и Смерть начали спорить, кто на свете появился первый: жизнь (ведь без жизни в мире ничего не было) или смерть (ведь если в мире ничего не было, значит это было состояние смерти)? Дух источника решил их спор, сказав, что они ровесники, ибо без жизни нет смерти и наоборот[24].

У баганда, кроме распространённого мифа о хамелеоне, существует и миф о том, что Смерть («Валумбе») — сын «Гулу» (Неба); на землю он попал по неосторожности первого человека Кинто: когда тот женился на Намбу, его предупредили, чтобы он не возвращался в дом Гулу. Но он не послушал ни жену, ни её родственников; ему показалось, что он что-то забыл — и вернулся домой своего тестя. В дом также пришёл Валумбе; ему захотелось уйти вместе с сестрой и её мужем на землю, и его никто не смог остановить. Некоторое время Валумбе жил в мире с родственниками, а затем — стал требовать от них, чтобы те отдавали своих детей ему, и когда получил отказ — стал убивать детей. Каикузи (брат Намбу и Валумбе) попытался поймать Валумбе и вернуть того на небо, но у него ничего не получилось — и он решил вернуться на небо сам. Тогда Кинто заявил, что Каикузи может возвращаться на небо, а он (Кинто) не устанет вместе с женой рожать детей, чтобы Валумбе не смог никогда убить весь его народ [25].

Вождь страны мёртвых

Под несколько изменённым именем («Олумбе»; «Орумбе») фигурирует Смерть также в истории об охотнике «Мпобе». Тот, преследуя животное, попал в Страну Мёртвых. В посёлке мёртвых он нашёл свою дичь и собаку. Вождь посёлка, встретив его, попросил рассказать о себе, а потом отпустил, но запретил рассказывать о том, что он увидел. Мпобе длительное время скрывал от людей, где он был, пока его мать не заставила всё рассказать. Следующей ночью, охотник услышал голос вождя поселка (Олумбе), — что тот, для наказания, хочет убить его, но позволяет доесть запасы пищи. На этих запасах Мпобе продержался несколько лет, — а потом, когда Смерть к нему пришла, он заявил, что у него ещё остались запасы; Смерть оставила его. Мпобе попытался убежать, но Олумбе везде его находил и спрашивал: «Закончились ли запасы?». Наконец, Мпобе это надоело, и он сказал Смерти, что закончились. «Очень хорошо …», — сказал Олумбе, — «если ты закончил, умри!». И Мпобе умер [26].

Воскрешение

Мифология луйи

У луйи (Замбия) смерть объясняется следующим образом: когда «Ньямбе» (бог) и «Насилеле» (его жена) жили на земле — у них была собака, которая, через некоторое время, умерла. Ньямбе грустил и хотел вернуть пса к жизни, но его жена была против, потому что недолюбливала собаку. Однако вскоре умерла мать Насилеле; на этот раз, Ньямбе сам отказался возвращать к жизни умершую, и та умерла «навсегда» [27].

Мифология субийя

У субийя есть дополнительный эпизод: «Леза» (первый предок людей), поссорился с женой из-за собаки и не оживил её умершую мать, но впоследствии раскаялся и взялся лечить её травами. Он велел женщине закрыть двери и не заходить в дом. Всё шло хорошо, пока Леза не отправился в лес за свежими травами: в это время в дом зашла его жена и увидела свою мать живой, но у той «выскочило сердце» из груди, и она снова умерла.

Духи предков

Общие черты

Вера в продолжение существования души после смерти — краеугольный камень практически всех мифологий народов Банту и других. Не всегда духи природы у африканцев чётко отделены от духов предков; пример — Леза.

Некоторые африканские народности (в том числе — тва и эве; — Западная Африка) создали последовательную и логичную философию души: существует душа, бродящая близ могилы или спускающаяся в подземную обитель духов (Кузиму) — и душа (в жи это «кра»), вселяющаяся в одного из потомков умершего. Но эта доктрина не всегда воспринимается чётко; поэтому, в мифах возникают несовпадения и противоречия в утверждениях [28].

Подношения душам

Некоторые жители Африки считают, что в мире живых остаются только те души, кто погиб насильственной смертью.

Некоторые племена верят, что души периодически могут приходить из мира мёртвых в мир живых. У Ньясаленда считается, что души мёртвых остаются у своих могил (год или два), а потом — уходят в потусторонний мир. В племени Зулу, существует легенда об охотнике, перешедшем из мира живых к нижним людям[29] (согласно преданию племени Зулу, те люди живут в подземном царстве).

Кроме того, в мифах многих африканских народов отмечается, что души совсем не бессмертны — со временем они умирают, обитая лишь до тех пор, пока им приносят пожертвования; но если человек умер более трёх поколений назад — ей перестают приносить пожертвования (как в чагга). Племя «Чагга» называет духов предков «вариму» и считает их «тенями» («шериша») умерших [30]. Очевидно, что все умершие, в потустороннем мире, остаются в том возрасте, в котором умерли [31].

Африканцы не делят духов на добрых и злых — за исключением, разве что, тех случаев, когда человек при жизни имел «плохую» удачу и сохранил её после смерти. Считается, что поведение умерших зависит, прежде всего, от отношения к ним живых родственников — и если они (умершие) и делают вред, то лишь чтобы живые родственники не забывали о своём долге перед ними. От духа усопшего не ожидают, что он будет заботиться ещё о ком-то кроме своих родственников; поэтому не существует пожертвований чужим духам предков [32].

Врата в потусторонний мир

Пещеры и норы

Вратами в потусторонний мир часто являются пещеры и норы [33]:

  • Племя бапеди (Южно-Африканская Республика) верит, что пещера «Мариматле», откуда появился род, является воротами в мир духов;
  • В бантуязычной Африке очень распространены рассказы о том, как некий охотник попал, через нору, в потусторонний мир:
    • Зулу: рассказывают, как Ункама преследовал дикобраза — и, через нору, попал в мир мёртвых;
    • Ваирамба: рассказывают о человеке, преследовавшего раненого дикобраза и попавшего в мир мёртвых через нору. Раненый дикобраз оказался умершей сестрой охотника. Как ему рассказали, — мёртвые иногда приходят в мир живых в виде животных, чтобы украсть зерно с полей, если им не оставляют пожертвований. Пожертвования покойным — неприхотливые: каши и пиво. Охотника успокоили, — сказав, что сестра не обижается на него, потому что он ранил её не зная, а в их мире рана быстро заживёт[34].

Очевидно, дикобраз ассоциируется у африканцев с потусторонним прежде всего потому, что часто роется в земле и редко показывается людям на глаза. В этом усматриваются некоторые основы идеи реинкарнации в представлении африканцев [35].

Вода, как стихия

Также в потусторонний мир можно попасть через озёра, реки и водоёмы (чагга). Чагга верят, что если близко подойти к водопаду, то духи затянут человека под воду. Нередки истории о том, что из озёр и других водоёмов слышны женские голоса, радостные крики. Вода у африканцев считается женской стихией[36].

Духи водоёмов требуют пожертвований, как и другие духи предков [37].

Иногда можно услышать пение и музыку умерших, звучащие до тех пор, пока человек не приблизится к тому месту, откуда они раздаются. Когда человек идёт дальше, эти песни слышатся уже за спиной [38].

Образы, ассоциируемые с мёртвыми

Змеи и черви

Довольно часто, мёртвых изображают подобными змеям (возможно, по причине, указанной Вундтом: у коренного населения, змеи ассоциируются с червями в трупах).

Коренное население острова «Мадагаскар» верит, что душа умершего превращается в червя; на континенте — африканцы считают, что любое существо, замеченное у могилы, может быть душой умершего человека [39].

Зулу — верят, что только определённые виды змей могут быть духами предков; например, ядовитые змеи не являются перевоплощениями духами предков — это обычные животные [40].

Истории о мире духов

О путешествиях в мир духов у африканцев существует много мифов, легенд и сказок. Люди, попадающие на небо, — как правило, имеют поручения верховного божества, или небесных жителей. Как упоминалось выше, — в мир мёртвых можно попасть через пещеру или отверстие в земле, или дверь на дне озера. О таких путешествиях существует много историй типа фрау Холле (госпожа Метель )[41]. По классификации сказочных сюжетов Aарне — Томпсона, эти сюжеты имеют номер №480.

Марува

Например, один из таких сюжетов в чагга — о девушке Маруву, которую вместе с маленькой сестрой отправили в поле, ухаживать за бобовыми побегами. Почувствовав жажду, Марува отправилась к озеру Кининго. Между тем появилась стая павианов, которых испугалась сестричка Марувы — и те съели весь урожай. Вернувшись с озера и увидев, что случилось — Марува испугалась, что отец будет её бить; поэтому она побежала к озеру и прыгнула в воду. Сестричка Марувы побежала домой и рассказала матери, что случилось с нею и сестрой. Мать пришла к озеру и увидела, что девушка не утонула, а все ещё плавает на поверхности воды. Мать окликнула дочь:

Эй! Марува,
Почему ты не возвращаешься?
Разве ты не собираешься возвращаться?
Забудь о бобах, мы посадим другие!
Забудь о бобах, мы посадим другие!

На что Марува ответила:

Это не я! Не я!
Пришли павианы и сожрали бобы!
Пришли павианы и сожрали бобы!

Мать спела ту же песню, а Марува ответила ей теми же словами — и утонула. На дне озера, Марува оказалась в мире духов, — живших в домах, как и люди. Когда духи предложили ей еду — она отказалась, а когда спросили, что она ела дома — Марува ответила: «горькие фрукты и корни». Там она провела много дней, и поселилась она у старой женщины, которой по хозяйству помогала маленькая девочка. Когда девочка вышла в поле набрать для коз травы — старая женщина сказала Маруви: «Ты можешь пойти вместе с ней; и смотри, не помогай ей — пусть сама делает всю работу». Однако Марува не послушалась её и помогла девочке с этой работой; то же самое случилось, когда старая женщина послала их за водой и за хворостом. Благодарная за помощь, девочка решила помочь Маруви — и рассказала, как выбраться из этого мира: Марува должна была сказать старухе, что скучает по своему дому и потому хочет, чтобы её отпустили. Когда женщина спросит, через что пропустить — через навоз или через огонь? — Марува должна сказать «через навоз». Марува сделала всё по словам девочки — и старая женщина выпустила её через дыру в куче навоза в хлеву. Марува оказалась в мире людей — не только чистая, но и в украшениях и браслетах, и пошла домой.

Впоследствии, дома все узнали, что она вернулась в нарядах; об этом узнала и соседская дочь — и захотела сделать так же. Прыгнув в воду, она оказалась в мире духов. Там она съела всё, что ей предложили — но, поселившись в доме старой женщины, не помогала девочке, как и ей приказала старуха. Девочка всё же рассказала ей, как она может вернуться в свой мир, но посоветовала ей сказать, чтобы женщина пустила её через огонь. Когда девушка вернулась домой, «в теле у неё был спрятан огонь». Первой её заметила Марува; когда она попыталась протянуть к соседке руку — тело соседки не сдержало огонь и загорелось. Она пыталась потушить его, но этого не могла сделать ни одна река. Наконец, она прибежала к Намюр и утонула в реке Сери [42].

Другие истории

Подобных историй много: известны также истории, когда родители отправляются специально в мир духов, чтобы отыскать своих потерянных или мёртвых детей [41].

Героические мифы

В африканской мифологии редко встречается герой, который сочетал бы в себе черты демиурга (создателя мира) и трикстера (хитреца, обманщика) одновременно. Таких персонажей довольно мало, разве что, Хубеа́не (Хобиа́на), племен бавенди и бапеди — сын первого человека и создатель всех других человеческих существ. В мифах он наделён многими чертами хитреца. Близкий к нему по образу и зулусский Хлаканья́на. Хотя последний не имеет черт демиурга. Рождению Хлаканьяны предшествовали несколько мистических моментов, такие же как и в Райангомбе, героя фольклора кизиба, а именно: они начали говорить ещё до рождения, а последний после появления на свет съел целого буйвола [43].

Хитрость

Хубеане демонстрирует комбинацию хитрости и фальшивой истинной глупости. В этом его можно сравнить с Тилем Уленшпигелем или Ходжой Насреддином. Ум его проявляется в основном в умении избегать ловушек своих недоброжелателей.

В этом он несколько напоминает Галикалангье — персонажа племени вехехе, аньянджа и яо (Мозамбик), которого мать ещё до рождения пообещала демону (в других вариантах — гиене), и все хитрости Галикалангье — это меры защиты [44].

Пересказ мифа о Галикалангье

Однажды женщина собирала хворост в лесу и поняла, что связка тяжёлая и она её не поднимет. Тогда гиена предложила ей свою помощь и поинтересовалась, что она получит за это. Женщина предложила своего ещё не родившегося ребёнка. Не успела женщина дойти домой, как её ребёнок родился.

Женщина предложила поджарить ребёнка на глиняном черепке; это помогло Галикалангье вырасти быстрее. Когда гиена пришла за обещанным ребёнком, мать предложила самой найти её сына; она также пообещала привязать к его ноге колокольчик, чтобы гиена узнала его. Но мальчик привязал колокольчики на ноги всем своим друзьям; — гиена не смогла его найти.

Затем мать послала сына за бобами, в зарослях которых пряталась гиена, но Галикалангье послал вместо себя жука.

На третью попытку, мать спрятала гиену в вязанке хвороста — и отправила за ней сына; увидев связку, мальчик сказал: «Я могу принести связку, что втрое тяжелее этой»; — гиена, услышав, испугалась и убежала.

Затем мать попросила сына смастерить ловушку. Гиена, когда стемнело, спряталась за ловушку; мать сказала Галикалангье, что ловушка закрылась, но сын ответил, что его ловушка закрывается всегда трижды; — гиена испугалась этих слов и снова убежала.

Наконец, мать выбрила сыну половину головы и сказала гиене, что она может прийти, когда её сын заснёт у огня. Галикалангье ночью побрил матери половину головы, а сам спрятался за хижиной; — гиена пришла ночью и, спутав мать с сыном, съела женщину [45].

Качирамбе

Герой Качирамбе племени ньянджа, тоже несколько раз избежав смерти, прощает мать и убивает гиену [46].

Умение воскресать

Хейтси-Ейбиб

У готтентотов есть персонаж по имени Хейтси-Ейбиб, умевший перевоплощаться и воскресать. Он боролся с врагом человечества Га-Горибом, или Гаунабом, который сбрасывал всех в глубокую яму, возле которой он сидел. Га-Гориб предлагал каждому желающему бросить ему в голову камень. Когда это случалось, камень рикошетом попадал в того, кто бросил — и тот падал в яму. Хейтси-Ейбиб смог обмануть врага: он сначала отказался бросать камень, а затем отвлёк внимание Гаунаба и попал ему камнем ниже уха — от этого Га-Гориб сам упал в яму[47].

Пирамиды из камней, встречающихся по всей Южной Африке, называются могилами Хейтси-Ейбиба, ведь тот умирал не один раз, но постоянно возвращался к жизни.

Существует интересная история о том, как Хейтси-Ейбиб путешествовал со своей семьей и как-то, попробовав ягоды, которые называют «дикие изюминки», сильно заболел и попросил сына похоронить его, а могилу покрыть камнями. Похоронив Хейтси-Ейбиба, родные вдруг услышали песню:

Я — отец Урисеба,
Отец этого несчастного;
Я — тот, кто, попробовав этих ягод, умер
И, умерев, живу.

Жена Урисебы заметила, что шум раздаётся от могилы её покойного свёкра; она послала туда своего мужа, увидев у могилы следы стоп, похожие на следы его отца. Впоследствии, сын и его жена поймали воскресшего Хейтси-Ейбиба, но тот закричал: «Отпустите меня! Я умер, я могу заразить Вас!», — но жена Урисебы только ответила: «Держи хитреца!». Хейтси-Ейбиба привели домой, и, с тех пор, его здоровье было крепче, чем до этого[48].

Умение избегать смерти

Хубеа́не (Хобиа́на)

У Хубеане способность воскресать заменяет чрезвычайная сообразительность, направленная на избежание смерти. Кроме того, Хубеане с детства отличался «тупостью» — он воспринимал всё буквально и выполнял наоборот данные ему поручения. Как-то вместе с матерью он пошёл собирать бобы, а мать нашла в зарослях бушбоку (лесную антилопу), убила её и положила на дно корзины, засыпав затем тушу бобами. Она отослала сына домой со словами: «Если встретишь кого-то по дороге, кто спросит, что у тебя в корзине — ответь: «Бобы моей матери», — а сам молчи о том, что там бушбок». По дороге, Хубеане встретил соседа, который поинтересовался, что мальчик несёт в корзине, — на что тот ответил: «Я несу бобы моей матери, — но сам я знаю, что там бушбок» [49].

Однажды, он с отцом отправился присматривать за стадом, и Хубеане заявил, что на вершине высокой скалы должна быть вода. Когда отец поднялся на скалу, то Хубеане прибежал домой и съел обед в горшке, приготовленный для отца, а горшок потом наполнил коровьим навозом. Хубеане вернулся к отцу и сделал вид, что просто бегал посмотреть на стадо. Когда они вернулись домой — отец Хубеане начал упрекать слуг, что те не спешат подать ему обед, «который ещё немного — и превратится в коровий навоз». Именно это он и увидел в своём горшке [50].

Все эти и подобные выходки переполнили чашу терпения родителей Хубеане и других жителей села — и они решили избавиться от парня. Сначала, они подсыпали яд в его пищу, но Хубеане захотел есть из миски своего брата. Затем, они вырыли яму на месте, где обычно любил сидеть Хубеане, и вонзили на дно острые колья; но Хубеане, на этот раз, сел в другое место. Тогда, жители села спрятали в вязанке сахарного тростника человека с копьём, который должен был проткнуть парня, когда тот подойдёт ближе; но Хубеане опять что-то заподозрил и выбрал эту связку, чтобы побросать в неё дротики. Поняв, что они не смогут его убить, — окружающие оставили парня в покое [51].

Ведение обмена

Хлаканьяна

В ранних формах мифа, Хлаканьяна фигурировал как Заяц или Ласка (одно из имён этого героя — «Укаиджана» — Маленькая Ласка), «да он и был похож на ласку …». Хейтси-Ейбиба некоторые исследователи отождествляют с шакалом. Хлаканьяна фигурирует в некоторых мифах как культурный герой. Выкопав несколько съедобных клубней, он отдаёт их матери, чтобы та приготовила их на обед. И мать съедает их сама, а когда Хлаканьяна просит клубни назад — вместо них даёт горшок для молока. Он отдаёт горшок мальчикам, которые доят коров; когда те разбивают горшок — они отдают ему ассегай (копьё с железным наконечником). Хлаканьяна продолжает обмениваться вещами, получая более ценные вещи; обмен заканчивается получением боевого ассегая. Хлаканьяна — будто двигатель прогресса: вместо битых черепков, он предлагает горшок; вместо тростинок с заострёнными концами для резки мяса — ассегай с железным наконечником, и так далее [52].

Удивительная сила

Лионго

Лионго — мистический герой суахили и покомо региона на востоке Кении. Лионго родился в одном из семи городов Кенийский побережья, каждый из которых утверждает, что может гордиться честью быть родиной силача. Он был исключительной силы человеком и высок, как великан. Его нельзя было победить с помощью оружия, но если бы в его пупок загнали иглу — он бы умер (к счастью, он и его мать Мбвашо знали это).[53]

Общие черты

Мосаньяна (Литаолане)

В басуто — герой, который носит имена «Мосаньяна» или «Литаолане», имеет некоторые черты, которые мы встречаем у других африканских героев.

Однажды, всех людей и других живых существ проглотило чудовище — Холомолумо. Не проглотил он только беременную женщину, которая вымазала себя пеплом и спряталась в краали. Холомолумо принял её за камень (потому что «от неё пахло пеплом») — и ушёл.

Через некоторое время, женщина родила ребёнка и, на несколько минут, оставила его одного, — чтобы принести еды. Вернувшись, вместо ребёнка она увидела взрослого мужчину: «Эй! А где же мой ребёнок?» — спросила она; мужчина ответил: «Это я, мать!». Он спросил, где все люди; — мать рассказала про чудовище Холомолумо. Тогда он спросил, где Холумолумо; — мать показала на ущелье, открывавшее проход в долину, и сказала: «Та огромная туша, закрывающая весь проход, — и есть Холумолумо».

Сын взял копья и, несмотря на возражения матери, отправился взглянуть на чудовище. Холумолумо увидел юношу и хотел съесть его, но не смог дотянуться, — так как переел. Между тем, юноша обошёл Холумолумо кругом и дважды воткнул в него копья. Чудовище умерло.

Затем, юноша достал свой нож и хотел разрезать живот мёртвому чудовищу, но мужчина в животе крикнул: «Не режь меня!». Отойдя немного, он хотел уже резать живот, но теперь замычала корова. Затем — залаяла собака, закричал петух. На этот раз, юноша всё же разрезал живот — и оттуда вышли все люди и животные.

Они сделали Мосаньяну своим вождём; но впоследствии, у него нашлись завистники, которые пожелали убить его. Сначала, они хотели бросить его в очаг, но вместо него — ошиблись, бросив другого человека. Потом, они решили выкопать яму на том месте, где он обычно сидел, — как для Хубеане; но и на этот раз вождь был чудесным образом предупреждён — и снова в яму попал другой человек. Когда заговорщики решили предпринять последнюю попытку убить вождя — тот не стал противиться и дал себя убить, а его сердце — выскочило из груди и превратилось в птицу.

Так, поэтично, заканчивается история о Мосаньяну [54].

Солярные, лунарные мифы, а также мифы о природе

В мифологии африканцев, природа занимает очень значительное место. В их мифах, Солнце и Луна являются персонифицированными образами — они словно живые существа. Племя нама верит, что небесные тела когда-то были людьми. Эти истории, конечно же, должны были объяснить природные феномены. Однако, — как упоминалось выше, — в космогонических мифах редко упоминается о создании Природы. Она словно существовала сама по себе [55].

В середине XIX века, Макс Мюллер и Джордж Кокс выдвинули теорию, согласно которой мифы являются образными, метафорическими описаниями рассвета, бурь и других природных явлений. Брейсиг отмечает, что на самых ранних этапах развития мышления — божественные или героические фигуры не были олицетворением сил природы [55].

Небесные тела

Луна и Солнце

У народа «Эве» есть история о том, как Солнце и Луна хотели устроить пир и для этого договорились убить и съесть своих детей. Солнце убило своих детей и съело вместе с Луной, а Луна — спрятала своих детей в большом кувшине для воды и позволила им выходить только в ночи. Вот почему у Солнца до сих пор нет детей, а детей Луны — звёзд — можно видеть каждую ночь. Подобную историю рассказывают сомалийцы, о двух женщинах — чёрной и красной; в данном случае, чёрная обманывает красную. Как считает Майнхоф, это может быть эволюцией мифа о Солнце и Луне [56].

У бушменов существует больше мифов о небесных телах, чем у народов банту. О Луне говорится, что она когда-то была сандалией Богомола, которую тот забросил на небо, а также другая версия: Луна была человеком, на которого разгневалось Солнце и проткнуло своими лучами и начало рвать, пока от человека не остался маленький кусочек. Луна упросила помиловать её на некоторое время, ради её детей. Солнце смилостивилась, но когда Луна на небе становится полной, Солнце вновь начинает наносить свои удары [56].

Банту олицетворяют Месяц и говорят о нём как о мужчине; его женой называют Утреннюю звезду (Венеру, Люцифера). Аньянджа говорят, что у Месяца две жены — Утренняя заря (Чечекани) и Вечерняя заря (Пуикани). Первая жена его плохо кормит и он худой, а от еды второй жены он начинает полнеть.

Млечный Путь

Млечный Путь, — как утверждают бушмены, — возник благодаря девушке из «древнего народа»: она закинула на небо горсть пепла, а потом — забросила съедобные коренья хуин, что превратились в звёзды. Ранее, покомо считали, что Млечный Путь — это дым от костров «древнего народа»; позже, — пострадав от набегов из Сомали, — они стали называть его «путём из Сомали», потому, что сомалийцы пришли к ним с северо-востока.

Атмосферные явления

Радуга

Ещё одним явлением природы, которое привлекало внимание африканцев, является радуга. Её считали живым существом; в основном, змеёй. Народ эве представляет радугу как отражение в небе большого змея Аниево, — который выходит, чтобы найти пищу или воду. Если найти место, откуда выходит радуга, то можно разбогатеть, ибо только там можно найти драгоценные бусы «аггро» [57]. Считается, что радуга может причинить вред, наслать болезнь или даже убить [57]. Поэтому от неё надо бежать и, — как утверждают субия, — надо бежать за солнцем — только так радуга не заметит человека. Существуют легенды, что радуга — это животное, которое можно убить. Так якобы сделали молодые войны из племени масаи, которые убили радугу стрелами с раскалёнными на огне наконечниками [58].

Дождь, гром и молния

Из мифов о громе и молнии стоит вспомнить легенду о Птице-молнии (в мифологии зулусов) [58]. Племя базиба тоже считает, что гром и молнию порождает ослепительно яркая стая птиц, которых посылает на землю дух бурь — Кайюранкуба. Гром — это шум их крыльев. Тсвана (чага) называют гром Топором Бога. С молнией ассоциируется божество Леза, а «красные» и «белые» боги масаи — с молнией и дождевыми облаками [59]. О дожде редко говорится как об отдельной фигуре. Разве что у бушменов, рассказывающие о том, как Дождь нередко сердился на людей. Шаман — он же «вызывающий-дождь» — важнейшая профессия у банту. Племя гирьяма в период засухи читают заклинания у могилы Мбодзе, — шаманки, что умела вызвать дождь [59].

Епископ Стир опубликовал в «Журнале южноафриканского фольклора» интересную историю. В Занзибаре в одной из миссионерских школ эту историю рассказала девочка, которая там училась. Девочка принадлежала к племени Чипиттс, живущего на востоке от озера Ньяса. В период засухи маленькие девочки отправились играть в заросли и взяли с собой горшки для варки пищи. С ними ушла, и девочка, родители которой давно умерли. Эта девочка пообещала кое-что показать подругам, если те сохранят это в тайне; те согласились. На их глазах девочка вызвала сильный дождь и наполнила им свой горшок для варки пищи. Но одна из девочек рассказала об этом по секрету своей матери; впоследствии, об этом узнало всё село и вождь деревни. Вождь приказал привести девочку на совет, подарил ей золотые украшения и повелел в присутствии всех вызвать дождь. Девочка попросила всех отойти и запела — небо покрылось тучами, и началась сильная гроза с молнией. Девочка оказалась в центре грозы — и поднялась в воздух; — больше её никто не видел [60].

Демонология

В Африке широкое распространение получили истории о сверхъестественных существах; таких, как призраки, а точнее — демоны-призраки. Некоторые из них проживают в уединённых местах: в глухом лесу, в болоте с ядовитыми испарениями, в ядовитой пустыне [61].

Нгояма

У покомо существуют рассказы о существе, живущем в лесах Тани и в соседнем буше. Это существо покомо именуют «нгояма». Оно имеет вид человека, но на одном из пальцев рук — «Железный ноготь», которым оно впивается в плоть человека, если поймает его; затем, нгояма пьёт человеческую кровь. Некоторые европейские исследователи делают предположение, что это не что иное, как человекообразная обезьяна. У одного из южноафриканских племён существует рассказ о том, как один человек, — встретив в буше это существо и увидев, как то ест сырое мясо, — пожалел его. Он научил нгояму разводить огонь и готовить пищу на огне; так он, — определённым образом, — цивилизовал людоеда. Но однажды нгояма, вернувшись в своё предыдущее животное состояние, набросился на своего благодетеля и съел его [62]. Напугать это чудовище можно только пилой, — которую оно боится с тех пор, когда увидело, как спиливали дерево.

Существа с глазами на ступнях ног

Готтентоты из Калахари рассказывают о странных и страшных существах, живущих среди песчаных дюн — айгамучаб, имеющих глаза на ступнях ног. Для того, чтобы видеть, — айгамучаб опускается на руки и поднимает ступни вверх. На людей они охотятся как на зебр — и разрывают своими зубами, длиной с палец на человеческой руке [62].

Половинчатые существа

В африканском фольклоре, также встречаются такие существа, как чируви. Они похожи на людей, но вроде разрезанных вдоль — у них одна рука, одна нога, один глаз, одно ухо. Бывают, как добрыми, так и злыми. Такие существа встречаются не только в африканских племенах: у йеменских арабов подобное существо называется нас-нас. У яо эти существа называются читови, но некоторые говорят, что у читови одна половина тела восковая. Он предлагает бой всем путешественникам, которых он встретит — и те, кто победят его, получают вознаграждение — целебные травы. В племени Байла это существо называется секобокобо, но оно более дружелюбное, чем чируви или читови. У субийя есть свой сикулокобузука (человек с восковой ногой), что тоже заставляет путешественник драться с ним[63].

У басуто одноногие и однорукие огры называются матебеле, возможно в соответствии с названием злейших врагов басуто — зулу [64].

Зимви

Аньянджа говорят о чудовище Зимви, что означает «Великий дух». Так или иначе, в сказках он ассоциируется со слоном и является объектом насмешек Зайца. Суахили недалеко ушли от оригинальной концепции Зимви племени аньянджа, и сам термин был заменён арабскими терминами джинн и шетани (шайтан) [65].

Как-то Зимви украл одну девочку и, посадив её в барабан, заставлял петь, стуча по барабану. Однажды, он пришёл в село девочки — и родители узнали голос своей дочери, напоили Зимви пивом — и тот заснул. Тогда они вытащили из барабана дочь и, по её совету, положили туда змею, пчёл и муравьёв. Через укус змеи, Зимви и умер, а на том месте выросли тыквы. Однажды, дети, проходившие мимо тыкв, захотели одну сорвать, но тыква «разгневалась» и покатилась за ними; детей спасли жители поселка, которые сожгли тыквы на костре, а пепел «развеяли по ветру» [66].

Оборотни

У кикуйю существует людоед Илима, умеющий периодически превращаться в человека. У тсвана (чагга) подобное существо называется Ириму, что тоже умеет превращаться в человека. Ассоциируется с леопардом, а Гутманн называет его пантерой-оборотнем [67].

Человек-леопард

У тсвана существует миф о том, что девушка вышла замуж за леопарда Ириму. Экспозиция этой истории рассказывает о том, как одной женщине собака помогала ухаживать за младенцем и, однажды, она разорвала младенца, когда ранила его случайно костью и у того выступила кровь. Вместо ребёнка, собака положила в колыбель гроздь бананов и укрыла одеялом, а женщине сказала не будить ребёнка, потому что она только что покормила его. Но потом женщина узнала страшную правду и, вместе с мужем, сожгла в костре собаку. От собаки остался один череп. Череп выкатился и упал в оросительный канал; попал в реку, воды которой вынесли его на берег. В то время у реки шла группа девушек, чтобы нарвать травы. Увидев череп, девушки приняли его за белый камень. Все сказали, что камень очень красив и похож на их маленького братика. Одна из девушек посмеялась над своими подругами, — отрицая, что камень не может быть похожим на маленького братика. Проходя мимо черепа, они увидели, что тот превратился в большую скалу, загородив им путь домой. Первая девушка спела песню:

Подвинься и уступи нам дорогу!
Дай нам пройти! Дай нам пройти!
И что смеялась над тобой —
Далеко позади; подвинься!
Мы идём с охапками травы,
Дай нам пройти! Дай нам пройти!

Скала пропустила всех девушек — за исключением той, что насмехалась над подругами. Девушка встретила леопарда, который спросил, что она ему даст, если тот перенесет её через скалу. Девушка стала перечислять всё, что она имела в доме, но леопард от всего отказывался и только тогда согласился перенести, когда девушка предложила стать его женой[68].

Девушка ухватилась за его хвост, а леопард полез на скалу — однако на полпути его хвост оборвался, и девушка упала. Один за другим приходили и другие леопарды, которые предлагали свою помощь, но со всеми ними случилось то же самое, пока не пришёл леопард с десятью хвостами и помог ей перебраться через скалу. Девушка стала его женой — и он привел её в своё жилище; это был посёлок леопардов-людоедов (Ириму) [69].

Впоследствии, к девушке пришли её братья — и она захотела вернуться к своим родным. Она заколдовала все предметы в доме, чтобы те отвечали её голосом, когда её будут звать. Таким образом, она сбежала от своего мужа, а когда тот спохватился — она уже перебралась через реку, сказав заклинание, которое останавливало водяной поток. Она остановилась на берегу немного отдохнуть, а тем временем к противоположному берегу примчался её муж. Он спросил её, как она перешла реку; девушка рассказала, что надо сказать — и добавила, что посередине реки надо сказать: «Вода, замкнись!». Леопард ей поверил и всё сделал так, как она сказала. Водяной поток понёс его за собой; он проклял жену, чтобы та встречала пятиглавых людей, куда бы она только ни пришла, а девушка сказала, чтобы он превратился в банановое дерево — что с ним и произошло. Девушка встретила пятиглавых людей — и это её очень рассмешило; от её смеха, лишние головы отпали, а люди стали требовать вернуть им их головы. Чтобы примириться с ними, девушка отдала им своё ожерелье; впоследствии, она вернулась к своим родным[70].

Маленькие существа

Кацумбакази

Гирьяма, чья территория граничит с землей покомо, рассказывают о кацумбакази, являющихся в некоторых аспектах существом, подобным китунуси. Это, — говорит преподобный В. Э. Тейлор, — «что-то вроде джина, духа, который иногда появляется при дневном свете … Обычно это зловредное существо. Она страдает из-за своего малого роста и потому чрезвычайно обидчивая. Обычно кацумбакази спрашивает встречного человека: „Где ты увидел меня?“ Если человек не отличается большим умом и отвечает: „Вот здесь“, — то это может закончиться смертью человека; если же он осознает всю опасность и говорит: „О, я увидел тебя издалека!“ — у него есть шанс уйти целым и невредимым; иногда с ним даже случается что-то хорошее».

Вабиликимо

Суахили рассказывают истории о гномах, называемых вабиликимо. Живут эти «гномы» в четырёх днях пешего пути к западу от чага, «они маленького роста, примерно два расстояния от среднего пальца до локтя». Суахили считают, что название племени карликов произошло от слов били (вили) (два) и кимо — (мера). Однако, вероятнее всего, оно принадлежит к какому-то из языков, на которых говорят в глубинных районах страны, а суахили просто следуют примеру этимологов, старающихся всеми правдами и неправдами найти искомое значение слова. У гирьяма мбирикимо — «представитель известного по слухам народа пигмеев». Я сама услышала о них, совершенно случайно, от гирьяма. Крапф говорит: «Суахили утверждают, что получили все свои знания о лекарственных растениях от этих пигмеев» (таково его истолкование заявления, что они идут к «мбиликимони искать лекарства»). У пигмеев «длинные бороды, и они постоянно носят с собой маленькие стулья». К последнему утверждению Крапф относится с недоверием, считая его плодом воображения суахили. Вспомним, однако, что некоторые племена, живущие в центральных районах континента, имеют обыкновение носить на спине свои маленькие деревянные скамейки.

Четверть века назад в Ньясаленде Гарри Джонстон записал предание коренного населения, гласящее, что «у племени карликов светло-жёлтые лица» и живут они в верхней части горного массива Мландже. В действительности же это могли быть бушмены. Изучение населения в некоторых районах Протектората позволяет предположить, что в этих людях течёт и бушменская кровь. «Они дали этим людям специфическое имя — «А-рунгу». Признаюсь, когда я услышал это имя, то несколько усомнился в ценности преданий этого племени, поскольку это же слово использовалось членами племени для обозначения богов».

Мачинга итове

Впрочем, этот факт мог свидетельствовать лишь о том, что «маленький народ» перешёл в категорию мифического, как это случилось в других районах Ньясаленда. Доктор Станнус обнаружил, что, в то время как народ яо в некоторых районах Протектората использует слово читове (мн. число итове) в уже упомянутом смысле (как эквивалент чируви), другие придают ему другое значение: «У яо мачинга итове — это «маленький народ» вроде лепреконов. Они совершают набеги на поля и насылают гниль на плоды; их крошечные следы можно увидеть там и сям; фрукты и овощи, которых коснулась их рука, будут горькими. Чтобы предотвратить эти катастрофы, — яо, когда урожай созревает, кладут овощи на перекрёстках дорог, надеясь тем самым задобрить итове и предотвратить их визиты на поля. В читове есть что-то от людей и животных одновременно. У него две ноги, но передвигается он преимущественно на четвереньках. Яо рассказывают о другом легендарном «маленьком народе», который «некогда жил на земле, да и сейчас ещё встречается». Представители этого народа имели малый рост, носили длинные бороды, были чрезвычайно обидчивы, жестоки и задиристы, в качестве оружия использовали копья. Если человеку случалось встретить кого-то из этих карликов, тот немедленно задавал вопрос: «С какого расстояния ты заметил меня?» Тут человеку следовало притвориться, что он заметил карлика издалека, чтобы заставить того уверовать в свою значительность. «Если же вы скажете: „Да только что!“ — он, не задумываясь, проткнёт вас копьем». Люди считают, что карлики обитают на вершинах высоких гор и занимаются кузнечным делом. Их называют мумбонелеквапи» [71].

Абатваю

У зулусов «маленький народ» называется абатваю; об этом пишет епископ Каллауей, где о них рассказал Умпенгула Мбанда.

«Абатва — совсем маленький народ, куда меньше всех прочих маленьких людей. Они передвигаются в высокой траве и спят в муравейниках; они бродят в тумане; они живут в глуши, вдали от селений, в скалах; у них нет поселений, о которых вы могли бы сказать: „Вот деревня абатва“. Их деревня — там, где они убивают дичь; они съедают всё подчистую и уходят. Вот каков их образ жизни».

«Если случается так, что человек отправляется в путь и неожиданно сталкивается с умутва (единственное число от абатва. —Авт.), умутва спрашивает: „Где ты увидел меня?“ Сначала человек, желая установить отношения с абатва, ответил правду: „Я увидел тебя вот здесь, в этом самом месте“ — умутва рассердился, решив, что человек презирает его, выпустил в него свою стрелу, и тот умер. Очевидно было, что абатва стыдятся своего малого роста и любят, когда их возвеличивают. В следующий раз, когда человек встретил умутва, он приветствовал его и сказал так: „Я видел тебя!“ (обычное зулусское приветствие, Са-ку-бона.  — Авт.). Умутва сказал: „Когда ты увидел меня?“ Человек ответил: „Я увидел тебя, когда был далеко. Видишь гору? Я увидел тебя, когда был на вершине“. Тогда умутва обрадовался и сказал: „О, так я велик!“ С тех пор их так и приветствуют».

К этому рассказу есть небольшое дополнение, которое первоначально могло составлять часть рассказа. Оно определённо появилось сравнительно недавно, поскольку говорит о том, что у абатва есть лошади.

«Абатва — странствующий народ. Когда дичь подходит к концу там, где они останавливаются, — абатва садятся на лошадь, один позади другого, и едут дальше. Если им не встречается дичь, они съедают лошадь».

Их опасность, по словам Умпенгулы, кроется как раз в их крайней ничтожности: «Абатва — крошечные существа, которых не разглядеть в высокой траве. Вот человек идёт, смотрит перед собой и думает: „Если покажется человек или животное, я увижу их“. И вдруг — глядь! — а в траве умутва. Человек чувствует, что в него выпустили стрелу, оглядывается, но не видит лучника и пугается» [72].

Епископ Каллауэй добавляет: «Но в истории об абатва говорится не о бушменах; это скорее пикси или какой-то народ, куда более слабый, чем истинные бушмены. И всё же сходства между ними достаточно, чтобы можно было говорить о том, что перед нами описание первых контактов между зулусами и этим народом».

Дальнейшее исследование показывает, что высказанные епископом сомнения беспочвенны. Эти абатва — определённо настоящие бушмены, хотя они и перешли в категорию народов мифических [73].

Пигмеи (батва) из Касаи также «пришли из другого места» — их прародители считаются потомками деревьев, а бангонго сообщили Тордею, что и по сей день можно увидеть большие трещины в стволах деревьев, из которых они вышли. Предание гласит, что Вото, четвёртый вождь бушонго, — покинув своё племя и удалившись в лес по причине злодеяний, совершённых его родственниками, — почувствовал себя одиноким и произнёс заклинание. Тут деревья раскрылись и выпустили на свет множество крошечных существ. «Кто вы?» — спросил Вото, и крошечные существа ответили: «Бину батве!» («Мы — люди») — отсюда и происходит их название. «Теперь, — говорит рассказчик, — это человеческие существа и имеют детей, как все прочие люди, но в то время они были только духами в человеческом облике, детьми деревьев» [74].

Вадаримба, ваконьинго

«Маленький народ», живущий в горе Килиманджаро; здесь у них есть всё, что нужно для жизни, — банановые деревья и стада скота. Бедные или больные люди, которые нашли дверь в этот мир, встречают радушный приём и получают щедрые дары, — в то время как богатых, стремящихся стать ещё богаче, выгоняют с позором. Это напоминает многочисленные истории о фрау Холле, хотя они рассказывают скорее о царстве мёртвых. Не вызывает, однако, сомнений, что приветливый народ из подземного мира — это не предки (вари-му), а «легендарные древние обитатели земли». Некоторые африканцы верят, что они живут не в горе, а на вершине Кибо — огромного покрытого снегом купола.

«Это карлики с огромными, бесформенными головами, отступившие перед надвигающимися племенами и нашедшие убежище на высокой труднодоступной горе. Их называют вадаримба или ваконьинго. У них есть что-то вроде лестниц, прикреплённых к скалам. По этим лестницам карлики поднимаются. Но на вершине горы, лестницы эти не оканчиваются, а устремляются прямо в небо. Эти карлики тоже выказывают сочувствие обездоленным. Куски мяса, которые они бросают в зарослях банановых деревьев, совершая приношения предкам, скатываются по склону горы и превращаются в воронов». Возможно, это попытка объяснить распространение в районе Килиманджаро белошеих ворон.

Говорят, что ваконьинго — это человеческие дети, но с огромными головами. Они никогда не ложатся в постель, а спят сидя, прислонившись к стенам хижин, поскольку если они лягут в постель, то больше уже не смогут подняться из-за тяжести своих голов. Если один из карликов падает, ему приходится ждать, пока товарищи не поднимут его, поэтому каждый Мконьинго носит за поясом рог, чтобы можно было в случае нужды подать сигнал[75].

История рассказывает о том, как женщины ваконьинго отправились вниз по склону горы, чтобы набрать травы. У каждой за спиной был привязан калебас со сливками, чтобы во время ходьбы взбивалось масло.

Таким образом, ваконьинго не являются обитателями неба, хотя и напоминают их в некоторых отношениях. Тонга верят в то, что карлики живут на небе и иногда спускаются оттуда во время грозы [76].

Тотемизм

В качестве тотема может выступать животное или растение, реже — неодушевлённый предмет, и ещё реже — объект искусственный. У нанду и гереро существуют тотемы дождь и солнце, у Ньясаленда — тотем холм, у бечуанов (баролонг) — тотем железо. Способ, которым был порожден тотем, может пролить некоторый свет на тотемы, кажущиеся аномальными. Племя баролонг когда-то «танцевали» (как говорят бечуаны) куду (лесную антилопу) и, следовательно, не могло употреблять в пищу её мясо. Однажды во время голода кто-то случайно убил антилопу. Никто, однако, не решился прикоснуться к её мясу, жестоко страдая от голода. На помощь пришёл вождь — он предложил изменить тотем и почитать отныне не куду, и пронзил её копьем. Это позволяет предположить, что «железный» тотем относится к классу не просто неживых, но искусственно созданных предметов.

Тотемам, утверждает Джеймс Джордж Фрейзер, никогда не поклонялись в истинном смысле этого слова. Отношение к ним было «дружеским, почти родственным». Человек «отождествляет себя и своих соплеменников со своим тотемом… он воспринимает себя и членов своего клана как животных того же вида и, с другой стороны, до некоторой степени очеловечивает животных». Тотемизм иногда развивается в культ животных или растений, как случилось в Древнем Египте. У народа баганда есть «бог-питон», Сельванга, храм которого находится в Буду. Его жрецы — члены клана Сердца, а в рассказе Роско нет ничего, что позволяло бы предположить, что он является тотемом. Однако, когда видим, что у племени камаламба, живущего к северо-востоку от озера Виктория, есть тотем питон и что два клана, обладающие этим тотемом, воздают особые почести питону, происхождение тотема становится очевидным. Ваванга, племя родственное камаламба, «проводят определённые священные ритуалы, связанные с питоном… Соломенные фигурки этих змей с сосудом, наполненным кашей или пивом, и, возможно, парой перьев, воткнутых в землю позади них, часто можно увидеть в деревнях. Это означает, что кто-то из жителей деревни недавно встретил питона и предложил ему птицу или другую пищу, а по возвращении воссоздал картину, иллюстрирующую встречу с тотемом» [77].

По утверждению доктора Мансфельда, племя экои из Камеруна не только считает своих тотемных животных помощниками и защитниками, но и может заставить их выполнять приказания, например напасть на врагов племени. Тотемная группа обычно совпадает с деревней, то есть является вопросом локализации, а не происхождения. Самыми типичными тотемами являются гиппопотам, слон, крокодил, леопард и горилла, а также рыбы и змеи.

Согласно теории экои, — половина души каждого человека живёт в животном, являющемся представителем тотема; следовательно, только одно конкретное животное — его индивидуальный тотем. Люди из клана Слона будут охотиться на слонов и безжалостно убивать их, щадя тех, кто является тотемами, поскольку явно не все слоны являются тотемами. Человек и его тотем всегда инстинктивно узнают друг друга и будут избегать встречи: что же до тотемов остальных охотников, то, если охотник должным образом совершит приношение фетишу слона перед началом охоты, любой слон-тотем даст ему знать о себе, подняв переднюю ногу. Если же охотник не совершит приношения — он может ранить или убить тотем; тогда человек, которому этот тотем принадлежит, может заболеть или умереть. Человек может превращаться в крокодила или гиппопотама или в любое животное, которое является его тотемом, а затем — сделаться невидимым, чтобы отомстить врагу. В то же время, он может отправить вторую половину своей души, воплощённую в тотеме, с тем же поручением[78].

Животные-трикстеры

Богомолы

Богомол — важная фигура в бушменском фольклоре. Действительно, Богомол для африканцев является чем-то вроде божества. Неизвестно, был ли Богомол когда-то тотемом. Какие бы идеи ни лежали в основе верований африканцев, бушмены считают Богомола (Каггена) божественным или полубожественным существом. Богомол участвовал в создании мира. Луна — это его старый сандалий, который он забросил на небо. Он создал антилопу канну и оживляет её каждый раз, когда она погибает[79].

Зайцы, кролики и шакалы

Главным героем историй о животных у банту является Заяц, который в Америке превратился в Братца Кролика. Он — один из мифических персонажей-трикстеров, которые фигурируют в мифологиях африканских народов. Основная масса негров из южных штатов США ведут своё происхождение от бантуязычных племен — большая их часть, насколько я понимаю, пришли из региона Конго. Это довольно любопытно, если принять во внимание тот факт, что Заяц не является любимым героем в фольклоре народа Конго. Однако Уикс предлагает своё объяснение: Братец Кролик — это Газель, судя по всему карликовая антилопа (Neotragus) или африканский оленёк (Dorcatherium). «Она очень проворна и сообразительна, и я предполагаю, что рабы, привезённые из Конго, не найдя подобного животного в Америке, заменили её на Кролика». Заяц, который водится в большинстве районов Восточной и Южной Африки, фигурирует в фольклоре этих регионов, и некоторые из его приключений приписываются маленькой антилопе, занявшей его место на западе Африки — на территории к северу от Конго до Камеруна и на территории за ареалом банту вплоть до Сьерра-Леоне. Почему эту антилопу англоговорящие негры называют Хитрым Кроликом — загадка. Вероятно, её можно объяснить смешением племен, произошедшим при расселении в Сьерра-Леоне освобожденных рабов. Словари Кёлле включают ряд диалектов банту, на некоторых из них говорят люди, в чьих сказках фигурирует Заяц. Несколько искажённый английский стал привычным языком для всех поселенцев Сьерра-Леоне, и вполне естественно, что в процессе обмена устным творчеством имя «Хитрый Кролик» было перенесено от героя восточных сказок к герою западных — сами сказки во многих случаях почти идентичны. Я подозреваю, что Хитрый Кролик занял место Зайца в тех регионах, где зайцы не водятся [80].

Главные герои «тотемических» мифов — это заяц и шакал. О них существует много мифов, легенд, а также сказок и историй. Но если в одной части Африки заяц — любимый герой фольклора, то в другой он считается животным, приносящим несчастье. Абиссинцы (эфиопские народы), как и оромо, не едят заячье мясо, а заяц, пересёкший человеку дорогу, считается наихудшей из примет.

В Южной Африке, вследствие контакта различных племён, тоже возникла определённая путаница. Басуто приписывают Шакалу одно из самых известных приключений Зайца — «возможно, вследствие прямого или косвенного влияния готтентотов». В одной из историй, Заяц выступает в роли жертвы Шакала; такое развитие событий больше характерно для хамитских сказок[81].

Никто из исследователей африканского фольклора в начале ХХ века не пытался соединить все мифы о Зайце в единое целое, как это было сделано неизвестным средневековым поэтом (или поэтами) по отношению к историям о Лисе Ренара[82].

В историях, рассказываемых о Зайце, этот популярный герой фольклора обычно выходит победителем. Исключение составляет приведённый выше рассказ о Зайце и Петухе. Кроме того, в некоторых случаях перехитрить Зайца удаётся Черепахе, — как, например, в истории о животных и колодце. Ниже приведены африканские варианты двух наиболее известных подвигов Братца Черепахи.

Черепаха, заяц и орлан

Следует отметить, что Черепаха появляется во всех трёх разделах африканского фольклора — вместе с Зайцем (или иногда занимающей его место Антилопой), Шакалом и Пауком. В историях фигурирует и сухопутная черепаха и морская или одна из разновидностей пресноводных черепах — выбор конкретного вида, несомненно, зависит от местности.

Баронга в своём фольклоре не уделяют Черепахе особого внимания. Её место занимает странное маленькое земноводное, называемое ими чинана, а зоологами — Breviceps mossambicensis (восточноафриканский узкорот).

В Сьерра-Леоне Черепаха превращает Леопарда в верховую лошадь, а в Вест-Индии в этом эпизоде фигурирует Ананси. Черепаха, пустив в ход всю свою хитрость, обманом заставляет Леопарда усадить её к себе на спину; более того, одураченный Леопард даже настаивает на этом. Обнаружив, что его провели, Леопард решает отомстить Черепахе, привязывает её к «большому дереву» и колотит так, что у Черепахи и по сей день на панцире можно увидеть отметины. Впрочем, подобный эпизод в историях встречается редко. Как правило, необычный вид черепашьего панциря объясняют тем, что однажды он разбился на куски, а потом был склеен[83].

Известная история, напоминающая басню Эзопа о состязании Черепахи и Зайца, появилась сравнительно недавно. Эта нехитрая сказка получила широкое распространение на африканском континенте, и учёные даже предположили, что её вариации появились одновременно и независимо друг от друга у разных племен. История одновременно и поучительна и удивительна. Акамба рассказывают, что между Черепахой (Нгу) и Орланом-крикуном (Haliaetus vocifer), которого акамба называют Кипалала, а суахили — Фурукомбе или Чаликоко, состоялось состязание. Оба решили жениться на одной девушке из племени акамба (камба), но её отец сказал, что отдаст дочь в жёны только тому, кто «отправится днём к побережью, а вечером вернётся, принеся пригоршню морской соли».

Орлан сразу согласился участвовать в состязании, а Черепаха попросила отложить его на десять месяцев. На следующий день, втайне от Орлана, Черепаха отправилась к побережью за солью. Весь путь туда занял у неё пять месяцев, столько же отняла обратная дорога.

Соль Черепаха спрятала в своей хижине. По пути к побережью она договорилась со всеми встреченными черепахами о том, что, если Орлан, пролетая, спросит: «Черепаха, ты здесь?» — то они крикнут в ответ: «Да, да, я здесь!» В назначенный день Орлан поднялся в воздух и полетел к морю. Время от времени он спрашивал: «Нгу ико?» — и везде получал заготовленный ответ. Орлан был очень удивлён, увидев, что Черепаха не уступает ему в скорости передвижения, и ещё больше поразился, прилетев на берег моря и увидев там Черепаху, собирающую соль. Орлан быстро набрал соли и полетел обратно, не подозревая, что Черепаха, которую он оставил на берегу, вовсе не была его соперником. Орлан торжествовал, он был уверен в победе. В четыре часа пополудни настоящая Черепаха увидела в небе точку — это приближался Орлан. Она вышла из укрытия, где пряталась весь день, отправилась в деревню и объявила там о своём возвращении с побережья и протянула отцу девушки мешочек с солью.

Орлан же, прилетев в деревню и обнаружив, что его обвели вокруг пальца, «очень рассердился и в гневе улетел прочь». Отец девушки, Мукамба, сказал Черепахе: «Это правда, ты выиграла; но если я отдам тебе свою дочь в жёны — найдёте ли вы безопасное жилище? Орлан так рассержен, что, наверняка, найдёт и убьёт тебя...» — «О, всё в порядке; не тревожься о моей безопасности, — ответила Черепаха, — с этого дня я буду жить в воде, и Орлану никогда не найти меня» [84].

Ананси (паук) — популярный герой-трикстер

Персонаж западноафриканского фольклора — Ананси (паук) — разительно отличается от Паука, о котором рассказывают в бантуязычных регионах и который связан с сотворением мира или действует как посредник между небом и землей. Так, в ангольской истории о сыне Киманавези, женившемся на дочери Солнца и Луны, говорится, что когда служанки Солнца спускались на землю, чтобы набрать воды, то поднимались и опускались они при помощи паутины. Племена Нижнего Конго верят, что Паук принёс с неба огонь [85].

Полный образ Ананси раскрылся в фольклоре; недаром существует пословица ашанти — «Нет сказки без Ананси». Вокруг образа Ананси группируются целые циклы рассказов, в которых, кроме него действуют также члены его семьи — женщина (чаще всего имеет имя Асасе Йа) и сыновья, верховный бог Ньяме, различные звери, люди и так далее.

Общепризнанной отличительной особенностью Паука является его речь. У хауса он шепелявит и говорит «шаки» вместо «саркин» (вождь), «дойна» вместо «дройна» (гиппопотам) и так далее. Жители Золотого Берега говорят, что Паук гнусавит [86].

В мифологии акан Ананси выступает как культурный герой (демиург). Чаще Ананси — типичный трикстер, то есть хитрец, который находится вне зла и добра, осуществляя свои козни ради самой хитрости[87].

Сказка о жадности Ананси

Паук, несмотря на свою смекалку и изобретательность, отнюдь не всегда выходит победителем. Подтверждением тому может служить следующая сказка, рассказываемая хауса, а также — в другой вариации — племенем из Ганы.

У жены Паука была корова, которую Паук — всегда страдающий от неутолимого голода — хотел съесть. Но он не мог тронуть корову (этот африканский обычай часто обходят вниманием) без разрешения жены, которое она вовсе не намерена была давать. Тогда Паук притворился больным и пожелал, чтобы жена проконсультировалась у некоего одноглазого знахаря, которого можно было найти в месте, указанном Пауком. Когда жена ушла, Паук закрыл один глаз повязкой, отправился коротким путём через заросли и пришёл на место раньше жены. Не узнав мужа, жена Паука приняла его за знахаря, уплатила вознаграждение и сказала, что пришла посоветоваться по поводу своего мужа, который был серьёзно болен. Паук сказал, что пациент не поправится, если «она не отдаст ему свою корову; Паук должен отвести корову в заросли, где его никто не увидит, даже мухи, и там заколоть её». (Упоминание о мухах, — считает рассказчик, — свидетельствует о крайней жадности Паука: он не согласен пожертвовать даже крошечным кусочком мяса.) Жена вернулась домой и нашла мужа в постели. Притворяясь больным, тот громко стенал. Как и следовало ожидать, Паук выразил желание немедленно принять предписанное лекарство, а когда жена сказала, что он слишком слаб, чтобы встать с постели, Паук заявил, что если не сможет идти, то поползёт за коровой. Фактически, он уже чувствовал себя настолько хорошо, что смог вылезти из постели и поймать корову... Долго шли Паук, его жена и сын через заросли, пока не нашли подходящее место, где можно было бы заколоть корову. Наконец, проголодавшийся Паук заколол корову, освежевал её, а затем, думая, что алый закат, видневшийся сквозь заросли, — это горящий вдалеке костёр, отправил сына за головнёй, чтобы они могли зажарить мясо. Пока сын пробирался через заросли, солнце село, но он по-прежнему видел алое пятно, которое принимал за огонь. На самом же деле это была открытая пасть демона зарослей, известного как Додо. Мальчик пытался зажечь от предполагаемого огня пучок сухой травы, когда над его головой внезапно раздался голос: «Кто ты такой?» — спросил Додо. Трясясь от страха, мальчик смог вымолвить только: «Мой отец приглашает вас», — тогда Додо встал и последовал за ним. Раздосадованный вторжением непрошеного гостя, Паук довольно резко спросил: «Кто тебя звал?» — Додо сказал: «Твой сын позвал меня». Паук готов был ударить сына, но Додо сказал: «Не бей его». — Паук сдержался, отрезал кусок мяса и отдал его Додо, но тот выказал удивление: «И ради такой малости друг позвал друга? Не мешало бы добавить». И так далее и так далее, пока Додо не забрал себе всё мясо.

Но, даже забрав всё мясо, Додо не был удовлетворён, а на замечание Паука, что у него больше ничего нет, сказал: «Если ты предложишь мне себя, я не откажусь». Паук, игнорируя этот прозрачный намёк, отдал Додо сначала сына, потом жену, — которых Додо запрятал в мешок из слоновьей кожи, куда до этого уже положил мясо. Потом Паук принялся собирать молодые тыквы, росшие поблизости, но и опустошив всё поле, не смог заполнить мешок, а продовольственные ресурсы меж тем уже истощились. Тогда Додо открыл мешок и сказал: «Полезай-ка сюда», — и Паук, вздыхая, полез в мешок.

Затем Додо завязал мешок, закинул его на спину и отправился через лес, ища удобное место, где можно было бы развести огонь и зажарить добычу. Вдруг из зарослей вышел Верблюд; он шествовал словно вождь, сопровождаемый длинной процессией, поющей ему хвалу; верблюд прошёл мимо, не обратив внимания на Додо. Вскоре появился Козёл, тоже окруженный свитой; и он прошествовал мимо, не сказав ни слова. Потом из зарослей вышла Крыса; она уже тоже было прошла мимо, но кто-то из окружавших её животных обратил внимание на поклажу Додо. Крыса, — несомненно, уже имевшая опыт общения с Додо, — остановилась и поинтересовалась, что у Додо в мешке. Додо, не желая делиться добычей, поспешил проглотить Крысу, но той удалось трижды выйти невредимой из разных частей тела Додо. Потом Додо упал на землю и умер. Крыса развязала мешок, и оттуда вышли Паук, его жена и сын. Услышав историю Паука, Крыса сказала: «Ничтожество, забирай своё мясо и ступай домой. Аллах был добр к тебе сегодня», — и с тем отбыла. Паук же, пропустив её слова мимо ушей, собрал мясо, которого чуть не лишился, и отправился домой, а потом ещё послал своих слуг за телом Додо, которого счёл съедобным [88].

Мифы о магии и колдовстве

Истории о колдунах, как таковых — нетипичны для Африки; у банту они встречаются довольно редко, несмотря на то, что вуду, — очень популярное среди тёмнокожего населения Вест-Индии, — образовались из магических практик африканских колдунов [89].

Обычно колдун в мифологии африканцев рассматривается как сверхъестественное, аномальное существо. Хауса считают, что убив колдуна нужно уничтожить его тело полностью (существует много историй о сожжении колдунов, имеющих под собой реальную почву), поскольку даже одна капля его крови может убить выбранную жертву [90]. Вторая особенность колдунов — это то, что у них по всему телу множество ртов, которые появляются по их желанию. В чага, ириму (о котором уже упоминалось выше) — это оборотень-леопард, в человеческом облике со ртом на затылке [91].

Также колдуны имеют власть над некоторыми животными: совой, гиеной, леопардом, львом, шакалом, змеёй и так далее. Зулу верят, что абатагати (колдуны) посылают павианов и диких кошек с «воровскими поручениям»; нередко такими «слугами» являются оживлённые покойники умкову (зомби, у народов банту 'нзамби'). Появление умкову в краали — плохая примета, потому что предвещает человеческую смерть [92]. Кроме этого, колдуны якобы умеют танцевать в воздухе, перемещаться свободно в пространстве, гипнотизировать, хорошо разбираются в ядах. Питаются колдуны, по верованиям африканцев, человеческой плотью (недавно умерших), чтобы прибавить себе силы, мудрости, храбрости и так далее. [93]

Африканцы верят, что животные также умеют превращаться в людей, как и люди в животных. Нередко такие животные-оборотни приходят в человеческие сёла и женятся на человеческих женщинах и приводят их в свои деревни, где живут такие же оборотни. Единственное их желание — съесть девушку, но обычно им мешает это сделать брат или сестра главной героини или доброе животное [91]. В Восточной Африке верят, что ванг (колдуны) имеют привычку стучать в ночи в дверь обычных людей, чтобы те открыли. Гипнозом колдуны заставляют людей идти в лес, где колдуны их убивают [94].

Юную девушку, недавно вышедшую замуж за человека, жившего вдали от её дома, однажды ночью разбудила свекровь. Она повела девушку в лощину, где та увидела людей, «а также призраков, павианов и многих других животных». Свекровь принесла с собой два посоха — чёрный и коричневый. Приказав собравшимся сесть, она махнула в их сторону чёрным посохом — и они умерли; затем, она махнула коричневым посохом — и все вернулись к жизни. Потом колдунья протянула посохи невестке и велела проделать то же самое. Девушка махнула «тем посохом, что убивает» — и бросилась домой, чтобы рассказать обо всём мужу. Поутру, вождь деревни созвал жителей и обнаружил, что многие хижины пусты; тогда он отправился со своей женой к месту ночного шабаша — и нашёл там лежащих без чувств людей. Свекровь девушки взмахнула коричневым посохом — и все они ожили. Девушка же — вернулась к родителям, которым заявила: «Меня выдали замуж в деревню колдунов; они и меня пытались научить колдовать». Узнав об уходе невестки, свекровь очень рассердилась — и следующей же ночью отправила за девушкой обе (сказочное животное огромных размеров). Напрасно девушка пыталась разбудить родителей и других людей в краале — колдуны вытащили её из хижины и жестоко избили своими посохами. Обе принёс девушку в хижину — и утром родители увидели, что всё тело дочери распухло и покрыто синяками. То же случалось ещё дважды, а на четвёртый раз — вооружённые мужчины, притаившиеся в засаде по приказу знахаря, убили обе. На следующее утро, в деревню пришла колдунья и попросила отдать ей шкуру обе, но встретила отказ. Вскоре, колдунью изгнали из её собственной деревни — и она «ушла навсегда» [95].

Взаимовлияние африканской и индоевропейской мифологий в мировой культуре

В Восточной Африке широко распространены сказки из известного сборника «1001 ночи». Очевидно, это влияние соседних арабских племён на коренное население Африки [96]. Некоторое влияние на развитие фольклора Восточной Африки имела и Индия. Историю об «Осле мойщика» можно проследить до «Сумсумара джатака», а корни сказки «Груды золота» следует искать в «Ведаббха джатака» [97].

Арабские истории об Абу Нувас (хитрец-трикстер, как и Джоха) смешались с традиционными африканскими мифами и сказками о Зайце. На суахили Абу Нувас называют Банаваси. Это имя также служит эпитетом для Зайца. Харун ар-Рашид становится просто «султаном» или «вождем», а в Мозамбике этот персонаж превратился в португальского губернатора Мозамбика [98].

Не редко в африканских мифах переплетаются христианские и мусульманские верования (например, в предыдущем разделе Крыса говорил о Аллахе). Из так называемых «современных» мифов историй, появились сравнительно давно. Например, появление христианства в племени Буу народа покомо. Элис Вернер уверяла, что она так и не смогла познакомиться с женщиной, когда-то давно стала свидетелем тех происшествий. Это племя во второй половине XIX века деградировало из-за распространения пьянства среди населения. Из сока некоторых видов пальм племя готовило алкогольный напиток; количество этих пальм, через надрезы на стволах которых добывали сок, постепенно уменьшалось. И вот однажды одного представителя племени, по имени Мпембе, посетил белокожий человек, одетый в длинные белые одежды; волосы у него были длинными, как у европейских женщин. Он сказал Мпембе, который, будучи знахарем, имел некоторый вес в племени, что он должен убедить своих соплеменников оставить свои греховные привычки. Мпембе повиновался, но увещевания его принесли незначительный результат. Сперва люди подняли его на смех, потом испугались и сделали вид, будто вняли голосу разума; на деле же — многие из них втайне продолжали предаваться порокам. Тогда незнакомец посетил Мпембе вторично и осыпал его такими суровыми упрёками, что тот чуть не умер от страха.

Очевидцами странного видения стали три юные девушки, которые на рисовых полях отгоняли птиц от созревающих колосьев. Этот человек сообщил, что в последний раз предупреждает племя покинуть греховный путь — иначе они будут наказаны. Жертвой его гнева стал пьяница, который хотел взобраться на пальму и не послушал запрета этого человека; затем он приказал, чтобы тело умершего забрали. После этих слов началась буря, и человек поднялся в небо. А Мпембе в это время якобы получил сверхъестественное послание, о том, что случилось с тремя девушками; он сообщил об этом людям и сказал, что надо поспешить туда и забрать домой напуганных девушек. К сожалению, даже это предупреждение не помогло. Наконец, река Тана сменила место течения, и племя Буу вынуждено было покинуть плодородные земли. Затем на территории Буу погибли все пальмовые деревья, из которых изготовляли алкогольный напиток.

О возникновении этой истории существует несколько версий: по одной, эта история была придумана каким-то бродячим монахом-миссионером; по другой, эта история — продукт народного мифотворчества, подвергшаяся воздействию христианского вероучения ещё до основания миссии Нейкирхен в 1887 году [99].

Африканская мифология в искусстве

  • Пабло Пикассо в картине «Авиньонские девушки» использовал мотивы африканской маски; экспонировалась на одной из выставок;
  • В скульптуре и картинах Макса Эрнста также много аллюзий на произведения африканского искусства;
  • Некоторые работы Фернана Леже, в том числе его гобелен «Сотворение мира» из музея Бьо в Провансе, свидетельствуют о хорошей осведомлённости автора об африканских масках. На гобелене изображена маска Гули Баиле с рогами[100].

Кинематограф

  • Мультипликационный фильм, созданный по мотивам западноафриканских сказок: «Кирик и Колдунья» (Франция, 1998);
  • Мультипликациний фильм, мидквел: «Кирик и дикие животные» (Франция, 2005)[101];
  • Мультипликационный фильм: «Паучок Ананси» (СССР, 1970)[102].

Литература

Напишите отзыв о статье "Африканская мифология"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Вернер Э. Мифы народов Африки / Пер. с англ. Т. Е. Любовской. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2007. — 255 с.
  2. [www.afrikamif.ru/ Африканский пантеон. Африканская мифология]
  3. Вернер Э., 2007, с. 24-44.
  4. Вернер Э., 2007, с. 24.
  5. 1 2 Вернер Э., 2007, с. 25.
  6. Вернер Э., 2007, с. 45.
  7. Вернер Э., 2007, с. 27.
  8. Вернер Э., 2007, с. 34.
  9. [www.upelsinka.com/Russian/mifology_zulu.htm Мифы об Ункулункулу]
  10. Вернер Э., 2007, с. 48.
  11. Вернер Э., 2007, с. 55.
  12. Вернер Э., 2007, с. 59-61.
  13. Вернер Э., 2007, с. 64.
  14. Вернер Э., 2007, с. 63.
  15. Вернер Э., 2007, с. 61-62.
  16. Вернер Э., 2007, с. 59.
  17. [ec-dejavu.ru/t/Trikster.html Энциклопедия культур. Трикстер]
  18. Вернер Э., 2007, с. 66.
  19. Вернер Э., 2007, с. 67.
  20. [mifolog.ru/books/item/f00/s00/z0000035/st021.shtml Мифы и сказки бушменов]
  21. [mifolog.ru/books/item/f00/s00/z0000035/st018.shtml 16. О споре луны и зайца [1983 — — Мифы и сказки бушменов]]
  22. 1 2 Вернер Э., 2007, с. 68.
  23. [www.legendami.ru/bod/afrik/kaksmer.htm Мифы Западной и Южной Африки]
  24. [www.legendami.ru/bod/afrik/jizism.htm Мифы Западной и Южной Африки — Жизнь и Смерть]
  25. Вернер Э., 2007, с. 71-72.
  26. Вернер Э., 2007, с. 72-73.
  27. Вернер Э., 2007, с. 61.
  28. Вернер Э., 2007, с. 78.
  29. [skazkiafriki.in.ua/index.php/tsentralnaya-i-yuzhnaya-afrika/zulu/19-kashana.html Кашана - сказка племени Зулу]
  30. Вернер Э., 2007, с. 79.
  31. Вернер Э., 2007, с. 80.
  32. Вернер Э., 2007, с. 81.
  33. Вернер Э., 2007, с. 83.
  34. Вернер Э., 2007, с. 84.
  35. Вернер Э., 2007, с. 90.
  36. [vestnik.mstu.edu.ru/v10_3_n28/articles/17_tatar.pdf И. Г. Татаровская. Образ вселенной в африканской мифологии]
  37. Вернер Э., 2007, с. 86.
  38. Вернер Э., 2007, с. 87.
  39. Вернер Э., 2007, с. 91.
  40. Вернер Э., 2007, с. 92.
  41. 1 2 Вернер Э., 2007, с. 94.
  42. Вернер Э., 2007, с. 104-106.
  43. Вернер Э., 2007, с. 111.
  44. Вернер Э., 2007, с. 112.
  45. Вернер Э., 2007, с. 121-122.
  46. Вернер Э., 2007, с. 122.
  47. Вернер Э., 2007, с. 113.
  48. Вернер Э., 2007, с. 114-115.
  49. Вернер Э., 2007, с. 115.
  50. Вернер Э., 2007, с. 116.
  51. Вернер Э., 2007, с. 117.
  52. Вернер Э., 2007, с. 117-118.
  53. [www.afrikamif.ru/8.html Африканский пантеон]
  54. Вернер Э., 2007, с. 119-120.
  55. 1 2 Вернер Э., 2007, с. 123.
  56. 1 2 Вернер Э., 2007, с. 124.
  57. 1 2 Вернер Э., 2007, с. 131.
  58. 1 2 Вернер Э., 2007, с. 133.
  59. 1 2 Вернер Э., 2007, с. 135.
  60. Вернер Э., 2007, с. 136-137.
  61. Вернер Э., 2007, с. 138.
  62. 1 2 Вернер Э., 2007, с. 139.
  63. Вернер Э., 2007, с. 141.
  64. Вернер Э., 2007, с. 144.
  65. Вернер Э., 2007, с. 147.
  66. Вернер Э., 2007, с. 146-147.
  67. Вернер Э., 2007, с. 148.
  68. Вернер Э., 2007, с. 148-149.
  69. Вернер Э., 2007, с. 150.
  70. Вернер Э., 2007, с. 151-152.
  71. Вернер Э., 2007, с. 154-156.
  72. Вернер Э., 2007, с. 156-157.
  73. Вернер Э., 2007, с. 158.
  74. Вернер Э., 2007, с. 159.
  75. Вернер Э., 2007, с. 160.
  76. Вернер Э., 2007, с. 163.
  77. Вернер Э., 2007, с. 164-165.
  78. Вернер Э., 2007, с. 172-173.
  79. Вернер Э., 2007, с. 181.
  80. Вернер Э., 2007, с. 176.
  81. Вернер Э., 2007, с. 184-185.
  82. Вернер Э., 2007, с. 187.
  83. Вернер Э., 2007, с. 200-201.
  84. Вернер Э., 2007, с. 201-202.
  85. Вернер Э., 2007, с. 211.
  86. Вернер Э., 2007, с. 213.
  87. [www.anansistories.com/Anansi_Spider_Man.html Как Ананси стал пауком]  (англ.)
  88. Вернер Э., 2007, с. 214-216.
  89. Вернер Э., 2007, с. 223-224.
  90. Вернер Э., 2007, с. 223.
  91. 1 2 Вернер Э., 2007, с. 235.
  92. Вернер Э., 2007, с. 226.
  93. Вернер Э., 2007, с. 226-227.
  94. Вернер Э., 2007, с. 224.
  95. Вернер Э., 2007, с. 228-229.
  96. Вернер Э., 2007, с. 242.
  97. Вернер Э., 2007, с. 243.
  98. Вернер Э., 2007, с. 243-244.
  99. Вернер Э., 2007, с. 239-241.
  100. [pidruchniki.ws/00000000/kulturologiya/religiyni_viruvannya_mifologiya_mistetstvo_zahidnoyi_tsentralnoyi_afriki История мировой культуры — Левчук Л. Т. 4. Религиозные верования, мифология и искусство Западной и Центральной Африки]
  101. Lugt, Peter van der This is animation. GhibliWorld.com (25 августа 2008)
  102. [mults.spb.ru/mults/?id=689 Паучок Ананси онлайн]
  103. [fantlab.ru/work10716 Лаборатория Фантастики. Дети Ананси]
  104. [fantlab.ru/work23539 Лаборатория Фантастики. По Мыслящим королевствам]
  105. [www.pereplet.ru:18000/obrazovanie/shkola/poezia11.html Уроки постижения лирики]

Ссылки

  • Африка: Взаимодействие культур. — Москва: 1989.  (рус.)
  • Волшебный цветок / В кн.: Сказки Восточной Африки. — М.: Наука, 1987. — С. 145—147.  (рус.)
  • Глаголев С. Мистерии на берегах Конго. — Сергиев Посад: 1908. — С. 11.  (рус.)
  • Громыко Ан. А. Маски и скульптура Тропической Африки. — Москва,: 1985.  (рус.)
  • Евзлин М. Космогония и ритуал. — М.: Владос, 1993. — С. 137—138.  (рус.)
  • Евсюков В. В. Мифы о мироздании. — М.: Молодая гвардия, 1986. — С. 48.  (рус.)
  • Иорданский В. Б. Звери, люди, боги. — М.: Академический проект, 2005. — С. 34-35, 279,.  (рус.)
  • Куценков П. А. Маски в традиционных культурах Африки // Пути развития театрального искусства Африки. — Москва: 1981.  (рус.)
  • Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов. — М.: Академический проект, 1996. — С. 107.  (рус.)
  • Міфи і релігії світу / Навчальний посібник. Упор. С. Ю. Неклюдова. — М: РДГУ, 2004.  (укр.)
  • Непомнящий Н. Н. Кривцов Н. В. Неведомая Африка. — М.: Изд-во института  (рус.) Африки РАН, 2004. — С. 177.  (рус.)
  • Сказки Африки. — М.: Владос, 2002. — С. 35.  (рус.)
  • Сказки народов Африки. — М.-Л.: Художественная литература, 1959. — С. 19-20.  (рус.)
  • Сын ветра / В кн.: Сказки Центральной и Южной Африки. — М.: Молодая гвардия, 1989. — С. 16.  (рус.)
  • Традиционные и синкретические религии Африки. — Москва: 1986.  (рус.)

Отрывок, характеризующий Африканская мифология

Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.