Афродита Книдская

Пракситель

Афродита Книдская. 350—330 гг. до н. э.

Κνίδια Αφροδίτη Πραξιτέλη

Лувр, Париж

К:Скульптуры 350 года до н. э.

Афродита Книдская (греч. Κνίδια Αφροδίτη Πραξιτέλη) (350—330 гг. до н. э.) — одна из наиболее знаменитых работ Праксителя, самое прославленное изображение этой богини во времена античности. Статуя не сохранилась, существуют повторы и копии. Считается, что Афродита Книдская стала первым скульптурным изображением нагого женского тела в древнегреческом искусстве.

История создания и слава

Пракситель впервые дерзнул изобразить богиню полностью обнажённой. Подцвечивание статуи было выполнено знаменитым Никием.

Как рассказывает Плиний, статую Афродиты для местного святилища заказали жители острова Кос. Пракситель выполнил два варианта: богиню обнаженную и богиню одетую. За обе статуи Пракситель назначил одинаковую плату. Заказчики не рискнули и выбрали традиционный вариант, с задрапированной фигурой. Её копий и описаний не сохранилось, и она канула в небытие. А оставшуюся в мастерской скульптора Афродиту Книдскую купили жители малоазийского города Книд, что благоприятствовало развитию города: в Книд стали стекаться паломники, привлечённые знаменитой скульптурой. Афродита стояла в храме под открытым небом, обозримая со всех сторон.

Выше всех произведений не только Праксителя, но вообще существующих во вселенной, является Венера его работы. Чтобы увидеть её, многие плавали на Книд.

Афродита Книдская пользовалась такой славой и так часто копировалась, что про неё даже рассказывали анекдот, который лёг в основу эпиграммы:

Видя Киприду на Книде, Киприда стыдливо сказала:

«Горе мне, где же нагой видел Пракситель меня?»

Никомед I, царь Вифинии, предложил островитянам простить огромный государственный долг в обмен на скульптуру, но те отказались. Античные писатели упоминают также о том, как ночью влюбленный в неё юноша проник в святилище и на статуе появилось темное пятно. (Лукиан).

Во времена Византийской империи была вывезена в Константинополь, где и погибла во время пожара, как и многие другие античные подлинники.

Натурщица

Как пишут классики, Пракситель использовал в качестве модели свою возлюбленную, гетеру Фрину. Это было кощунством. Оратор Евфий (Евтиас), её отвергнутый поклонник, обвинил гетеру в безбожии (340 год до н. э.). Защитником был знаменитый оратор Гиперид. Увидев, что его речь не производит на суд особого впечатления, он сдёрнул с Фрины её одежды (по другим текстам, обнажив только до пояса либо одежды сбросила сама по знаку защитника). Красота женщины произвела такое впечатление на судей, что её оправдали — ведь, согласно греческим представлениям о прекрасном, столь совершенное тело не могло скрывать несовершенную душу (концепция калокагатии).

Описание

Статуя изображает полностью обнажённую женщину, прикрывающую лоно правой рукой. Это относит её к категории Venus Pudica (Венера Стыдливая), куда также входят Капитолийская и Медичейская Венеры. Богиня держит в руках ткань, складки которой спускаются на кувшин (с точки зрения конструкции это становится еще одной дополнительной опорой). Высота скульптуры составляла 2 метра, материал — паросский мрамор (Пракситель не любил бронзу).

Афродита изображена без одежды, так как готовится купаться — принять легендарную ванну, описанную в мифах, благодаря которой каждый день она возвращала себе девственность.

Копии

До настоящего времени скульптура не сохранилась, дойдя до нас только в повторах и копиях (около пятидесяти), ни одна из которых не способна передать того впечатления, которое вызывал оригинал. Лучше всего сохранились реплики в мюнхенской Глиптотеке и Ватиканских музеях, однако считается, что торс из Лувра, несмотря на все утраты, лучше передаёт все её обаяние. Так называемая «Голова Кауфмана» также является повторением этой статуи.

Самой точной копией принято считать Венеру Колонна из Музея Пия-Климента. Хотя её ноги задрапированы, в отличие от изображения на монетах. Один из участков виллы Адриана в Тиволи, как считается, воспроизводит книдское святилище.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Афродита Книдская
• [www.mlahanas.de/Greeks/Arts/Erotic.htm 3D-реконструкция и англ. статья]

Отрывок, характеризующий Афродита Книдская

«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.