Ахаз

Ахаз ивр. ‏אחז‏‎<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет из сборника биографий Promptuarii Iconum Insigniorum (1553 год)</td></tr>
Царь Иудеи
743—727 до н. э.
Предшественник:	Иоафам
Преемник:	Езекия
Рождение:	763 до н. э.(-763)
Смерть:	727 до н. э.(-727)
Отец:	Иоафам
Дети:	Езекия

Аха́з (ивр. ‏אָחָז‏‎), сын Иоафама — царь Иудейского царства. Воцарился в 20-летнем возрасте и правил в Иерусалиме 16 лет (2Пар. 28:1), таким образом он прожил 36 лет.

Проассирийская политика

Ахаз, также как и его отец, Иоафам, отказался вступить в антиассирийский союз, в который кроме Израильского царства и Дамасского царства, вошли правитель Газы Ганнон, представлявший филистимлян, Идумея (Эдом) и царь Тира Хирам II. Видя нежелание Иудеи примкнуть к коалиции, Израиль и Арам решили силой свергнуть представителей Дома Давида и посадить на иудейский престол своего ставленника, представителя рода некоего Табиэла.

Объединенная армия израильского царя Факея и арамейского царя Рецина двинулась на Иерусалим. Дорогу им преградили войска иудеев, но потерпели жестокое поражение (Библия свидетельствует о 120 тыс. погибших — 2Пар. 28:6), многие попали в плен, а остальные бежали в столицу. Иерусалим оказался в осаде. Взять штурмом хорошо укреплённый город израильтяне и арамеи на могли, но и отступать не хотели. Видя затруднительное положение Иудеи, филистимляне захватили ряд пограничных городов (2Пар. 28:18), а с юга напали эдомитяне, грабя и опустошая окрестности и угоняя иудеев в плен. Они вновь отобрали Эцион-Гевер (Эйлат), лишив Иудею выхода к Красному морю.

Тем временем Ахаз, запертый в Иерусалиме отправил послов в Ниневию к Тиглатпаласару с просьбой о помощи. «Раб твой и сын твой я — приди и защити меня от руки царя сирийского и царя израильского, восставших против меня». Этот призыв, подкреплённый богатыми дарами, был услышан. В 734 г. до н. э. ассирийская армия выступила в поход. Главным своим противником Тиглатпаласар видел Дамасское царство, стоявшее во главе антиассирийской коалиции. Однако первой пала Филистия. Царь Газы Ганнон бежал в Египет, но вскоре вернулся и признал власть Ассирии, уплатив огромный выкуп.

При содействии Тиглатпаласара в Аскалоне (Ашкелоне) произошёл переворот и новый правитель Рухабт полностью подчинился ассирийцам. Контроль над торговыми путями на севере Синая перешёл в руки Тиглатпаласара. На следующий год военные действия в Ханаане и южной Сирии продолжались, а в 732 г. до н. э. Тиглатпаласар взял Дамаск. Царь Рецин был казнён и Арам превратился в ассирийскую провинцию. Царь тиро-сидонский Хирам II, цари Моава, Эдома, Аммона, Аскалона, Газы, а также аравийские царства арабов Муза, Тейма, Мавейское и др. покорились и принесли богатые дары золотом и серебром. Причем Тир уплатил самую большую за всю историю Ассирии единовременную дань в 150 талантов золота (более 4,5 тонн).

Следующий удар пришёлся по Израилю. Факей пал жертвой бунта, а на его место был посажен сторонник Ассирии Осия. Израильское царство сильно сократилось в размерах, заиорданские владения, Галаад и Галилея были отторгнуты от Израильского царства и управлялись ассирийскими наместниками. Население захваченных территорий было насильно угнано в Месопотамию, а на оставшихся была наложена дань. Ассирийские завоевания сопровождались разрушениями крупных городов, что подтверждается археологическими раскопками в Хацоре и Мегиддо.

Пока Тиглатпаласар оставался в Дамаске, где воздвиг жертвенник в честь своей победы, туда прибыл с визитом Ахаз. Он привез богатые дары своему освободителю, засвидетельствовал добровольное подчинение Иудеи и принял обязательство выплачивать достаточно крупную дань. В знак почтения к ассирийскому повелителю Ахаз повелел построить в Иерусалиме такой же жертвенник как в Дамаске.

Религиозная политика

При Ахазе в Иудее все большее распространение стали получать финикийские и сирийские культы, что вызвало возмущение иерусалимского жречества и пророков. Так он установил в Иерусалиме статую Ваалу (2Пар. 28:2). Поэтому отношение к этому царю в Библии в значительной мере негативное.

Память

«Царь Ахаз» — название первой еврейской национальной оперы, созданной британским композитором Самуилом Альманом в 1912 году, на основе собственного либретто на идише.

Примечания

Отрывок, характеризующий Ахаз

– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.