Ахбердил Мухаммед

Ахбердил Мухаммед
Ахбердилав МухIаммад
Дата рождения	1803(1803)
Место рождения	с. Хунзах, Аварское ханство (ныне Хунзахский район, Республика Дагестан)
Дата смерти	24 июня 1843(1843-06-24)
Место смерти	с. Гуш-Керт, Чечня
Звание	генерал, наиб и мудир имама Шамиля
Сражения/войны	битва за Ахульго, сражение на реке Валерик/Кавказская война 1817—1864 годов

Ахбердил Мухаммед (авар. Ахбердилав МухIаммад; 1803 — 18 июня 1843) — генерал и мудир имама Шамиля. Ближайший сподвижник двух предшествующих имамов Гази-Мухаммада и Гамзат-бека.

Ещё при жизни Шамиля был официально объявлен его преемником. Был известен как второй человек в Имамате после Шамиля и его «правая рука».

По национальности — аварец, по другой версии — армянин. Похоронен в Шатойском районе Чечни.

Ранние годы

Родился в начале XIX века в аварском ауле Хунзах. Точная дата рождения неизвестна. Родился и вырос в семье простого узденя Ахберди, который, согласно аварскому историку Казиеву Ш. М., был «беглым армянином Ахвердяном». О его детстве и юности мало что известно. В Аварии его называли Ахбердил Мухаммад или Ахбердилав, в русских источниках XIX века он известен как Ахберды Магома.

Ахбердил получил прекрасное образование, свободно владел аварским, арабским, чеченским и кумыкским языками. Он учился у таких видных богословов как Саид Араканский, Лачинилав из Хариколо, позже у первого имама Гази-Мухаммада.

С зарождением на Кавказе мюридизма стал ярым его последователем. Проповеди первого имама Дагестана и Чечни Гази-Мухаммада оказали на него сильное влияние. Ахбердил Мухаммед примкнул к движению первого имама, после его гибели был в числе сторонников второго имама Гамзат-бека.

Мудир имама Шамиля

Известность его начинается в период Шамиля, при котором был назначен мудиром Малой Чечни, самым большим по численности и территории. Хайдарбек Геничутлинский пишет:

«Шамиль назначил своим наместником в одной из областей аварца (аль-авари), являющегося для тех мест мухаджиром – Мухаммада сына Ахберди-набожного учёного, активного борца за веру, помощника делу религии, сокрушителя неверных и мунафиков, опору Имама, верного слугу Ислама».

В 1837 году Ахбердил Мухаммед присутствует на встрече с русским генералом Клюгенау, где между ними произошла мелкая ссора. Дело в том, что по окончании переговоров наиб встал между Шамилем и генералом, который предложил имаму руку, тем самым препятствуя возможному рукопожатию. В ответ на это Клюгенау махнул костылем в сторону наиба, на что тот выхватил кинжал. В этот момент Шамиль поймал генеральский костыль и вступился за наиба, выразив против Клюгенау свой гнев. Благодаря вмешательству штабс-капитана Евдокимова конфликт едва удалось погасить. Мухаммед объяснил своё поведение тем, что «повелителю правоверных не следует пожимать руку колонизаторам».

Спустя два года Ахбердил участвует в обороне Ахульго. 5 мая 1840 года его отряд нанёс поражение русским войскам у села Ачхой. 11 октября Мухаммед совершает набег на Моздок. Во время набега в плен к нему попадает армянка Анна Улуханова, впоследствии ставшая, после принятия ислама, женой Шамиля. В июле 1840 года Ахбердил командует горцами при сражении на реке Валерик. В мае следующего года его отряд уничтожает военное поселение Александровское в Малой Кабарде на Военно-Грузинской дороге. В 1842 году принял участие в обороне Кумуха. В июне 1843 года Мухаммед совершает свой последний поход в Хевсуретию.

Ахбердилав проявил себя как умелый управленец, проведя целый ряд реформ. В частности запретил отрубать головы убитым врагам, уменьшил размер податей, для беднейшего слоя населения и вовсе их отменил и т. д. Ахбердил Мухаммед один из пяти наибов имевших звание генерала. По признаниям современников являлся вторым человеком в Имамате, после Шамиля. Предполагалось, что именно он займет место имама в случае гибели Шамиля. Сам Шамиль про него говорил:

«Нет другого храбреца как Ахбердил Мухаммад, и острее сабли, чем его сабля».

Гибель

12 июня 1843 года на мудира было совершено покушение близ кистинского села Шатиль в верховьях реки Аргун. Через три дня, после тяжелого ранения в спину, Ахбердил Мухаммед скончался. Ахбердилав был похоронен в селении Гуш-Керт нынешнего Шатоевского района Чечни.

«Нет сомнения, что через уничтожение этого предприимчивого сподвижника Шамиля мы избавились бы от одного из самых опаснейших его орудий, и успокоение Чечни было бы тогда делом гораздо менее затруднительным». Е. А. Головин

В литературе и кино

Расул Гамзатов посвятил ему произведение «Четырёхпалая рука», повествуя в нём о вышеуказанном случае.

Из Хунзаха родом он —

Доблестный Ахбердилав,
Имя чьё, как сабли звон,
Благозвучно для вершин.

Первый куплет произведения

В апреле 2014 года телеканал «Наследие» выпустил документальный фильм «Ахбердил Мухаммад — приёмник Имама Шамиля», рассказывающий о жизни и деятельности наиба.

Интересные факты

Однажды Ахбердил Мухаммед попросил своего друга Талхика засватать за себя красавицу из Чечни. Тот, не задумываясь, выполнил просьбу друга. Отправляясь домой, Ахбердилав заметил на лице своей невестки слезинку, вытер её кончиком мизинца и спросил, почему та грустит. Тут Ахбердилав выяснил, что Талхик и она были засватаны. Благородный Талхик дружбу посчитал важнее любви. Но и Ахбердил был не менее благороден и предан дружбе. Палец, который коснулся невесты друга, он отрубил и отправил вместе с ней Талхику...

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

• Шамиль. Иллюстрированная энциклопедия. — М.: Фонд "Содружество", 2005. — С. 137. — 490 с. — ISBN 5-9900382-1-6.
• РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 6361. Ч. 2. Л. 57.
• Милютин Д. А. [dlib.rsl.ru/viewer/01003542331#?page=84 Описание военных действий 1839 г. в Северном Дагестане]. — СПб.: Типография Военно-Учебных Заведений, 1850. — 144 с.

Ссылки

• [archive.is/20130411043516/www.istrodina.com/rodina_articul.php3?id=119&n=7.html Наиб Ахбердилав]
• [islamdag.ru/analitika/5971 Имам Шамиль и мы]
• [a-u-l.narod.ru/Muhammed-Tahir-al-Karahi_Blesk_Dagestanskih_sabel.html#gl28.html Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилёвских битвах]
• [www.gamzatov.ru/skazan/skazan35.htm Расул Гамзатов «Четырёхпалая рука»]
• [youtube.com/watch?v=8sJIErpIqro Д\ф «Ахбердил Мухаммад - преемник Имама Шамиля»] на YouTube

Отрывок, характеризующий Ахбердил Мухаммед

В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.