Ахейское княжество

Ахейское княжество
Πριγκιπάτον Αχαϊας
← 1205 — 1432   →
Герб
Латинская империя и её соседи.
Столица	1205—1249 Андравида 1249—1262 Мистра
Язык(и)	Французский - официальный Греческий
Форма правления	Княжество

К:Появились в 1205 годуК:Исчезли в 1432 году

Ахейское княжество, или Княжество Морея — государство крестоносцев, возникшее через год после окончания Четвёртого крестового похода 1202—1204 годов на территории современной Греции.

С момента своего основания считалось вассалом королевства Фессалоники, а после его падения в 1224 году ахейские князья признавали верховенство Латинской империи. Когда в 1261 году войска Михаила VIII Палеолога захватили Константинополь, княжество осталось единственным сильным государством крестоносцев на землях Византии.

В дальнейшем оно стало вассалом Неаполитанского королевства. Постепенно ослабевая из-за внутренних междоусобиц, княжество прекратило своё существование в 1432 году, будучи завоёвано Морейским деспотатом.

История

Основание

Во время Четвертого крестового похода, когда крестоносцы разделили между собой Византийскую империю, французский рыцарь Жоффруа де Виллардуэн высадился на Пелопоннесе в Модоне, где и зазимовал. Заключив союз с местным архонтом Иоанном Кантакузином, он покорил Ахайю и Элиду, заняв крепости Андравида и Патры. Но в начале 1205 года его союзник умер, а наследник — Михаил Кантакузин решил избавиться от чужеземных гостей.

Из-за этого Жоффруа отправился к князю Фессалоник Бонифацию I, и поклялся его вассалу Гильому де Шамплиту захватить эти земли. Имея при себе не более 100 рыцарей и 500 пехотинцев, они смогли восстановить порядок на уже захваченных территориях, после чего начали поход в юго-восточную часть полуострова. В битве у Кундура они разгромили превосходившие силы греков Михаилы I Дуки, и овладели Мореей. Только форты Аракловон в Элиде и Монемвасия, а также замки Аргос, Нафплион, Акрокоринф находились во власти Льва Сгура. Спустя 4 года после его самоубийства, в 1212 году эти земли перешли во власть лорда Аргоса и Нафплиона, лишь Монемвасия оказывала сопротивление до 1248 года. Первым правителем нового государства стал Гильом де Шамплит, умерший по дороге во Францию в 1209 году, где он хотел предъявить свои права на наследство.

Княжество в XIII веке

После смерти Гильома, ему наследовал его племянник — Гуго де Шампли, однако он умер в том же году. Жоффруа де Виллардуэну удаётся добиться признания своей власти над княжеством со стороны местных феодалов, папы Иннокентия ІІІ и императора, и получить титул князя Ахейского. Во время правления семьи Виллардуэнов княжество достигло своего наибольшего расцвета. Когда Иоанн III Дука Ватац начал осаду Константинополя, ахейский князь прибыл к столице Латинской империи с 6 вассалами, 100 рыцарями и 800 лучниками.

Во время правления его сына — Гильома ІІ государство было в зените своего могущества. Двор князя в Андравиде считался одним из лучших и галантных в Европе, он сам был известным поэтом и трубадуром. Княжество имело свой монетный двор. Появилась собственная литература и особая форма французского языка. В это время была написана Морейская хроника — ценный источник по истории Четвертого крестового похода. В 1249 году столица княжества была перенесена из Андравиды в Мистру, укрепления которой были недавно достроены.

В 1255 году Гильом ІІ начал войну против Венеции для того, чтобы захватить остров Эвбея. В 1259 году он объединился с эпирским деспотом Михаилом ІІ против Михаила VIII Палеолога. Но впоследствии Михаил ІІ Эпирский перешёл на сторону никейского императора, и в Пелагонейской битве ахейский князь был взят в плен. В 1262 году он был освобожден в обмен на Мистру и большую часть Пелопоннеса, которая стала византийским Деспотатом Мореи.

Вскоре после освобождения Гильом, позабыв о данной своему победителю присяге на верность, начал поиск союзников и ожидал помощь от стран Западной Европы. Получив данные от местного византийского губернатора, Михаил VIII отправил в княжество армию под руководством своего брата Константина, однако экспедиция провалилась. Сначала византийцы были разбиты в битве у Приницы в 1263 году, а после возвращения Константина в столицу империи — в битве у Макриплаги в 1264 году.

В мае 1267 года при посредничестве римского папы, король Сицилии Карл Анжуйский помирился с последним императором Балдуином II. Последний передал Карлу сюзеренитет над Ахейским княжеством и большинством островов Эгейского моря, Эпиром и Корфу. Договор был скреплён обручением сына Балдуина, Филиппа, и дочери Карла Беатрисы, причём в случае бездетности Филиппа все права на империю должны были отойти к Карлу. Одновременно Карл заключил договор и с князем Ахейским Гильомом II де Виллардуэном, который рад был признать своим сюзереном сильного правителя.

После смерти Гильома ІІ Виллардуэна в 1278 году латинский император Балдуин II признал права на Ахейское княжество за Карлом І Анжуйским, надеясь на его содействие в восстановлении Латинской империи.. Но Анжуйская династия ограничилась отправкой денег и отрядов солдат для защиты Ахайи от византийцев и других агрессивных соседей. Снижение интереса к этому региону было вызвано произошедшей в 1282 году Сицилийской вечерней и последовавшей затем войной за Сицилию.

Ахейское княжество в период феодальной раздробленности (1307—1383)

Карл II Анжуйский в начале предоставил Морею принцессе Изабелле де Виллардуэн, но в 1307 году он свергнул её, передав титул собственному брату Филипу I Тарентскому. Филипп в 1313 году отдал звание наследнице Изабеллы де Виллардуэн Матильде Генуэзской, состоявшей в браке с Людовиком Бургундским, номинальным правителем Фессалоник. Но с 1307 года Маргарита, младшая дочь Гильома II де Виллардуэна объявила о своих правах на престол. В 1313 году она снова без успеха требовала их исполнения, а затем передала их дочери — Изабелле Сабран, жене Фердинанда Майоркского. Их сын Хайме III был объявлен морейским принцем в 1315 году, при регентстве его отца, завоевавшим княжество в период с 1315 по 1316 годы. Но в 1316 году в Морею прибыл Людовик Бургундский, получивший военную поддержку от всех баронов Ахейского княжества, а также от стратига Мистры Андроника Палеолога Асеневича. Фердинандо был пленён и казнён Людовиком и Матильдой в 1316 году. В том же году Людовик умер, и неаполитанский король Роберт свергнув Матильду, отдал княжество своему брату Иоанну Гравинскому. К 1320 году, в результате успешных походов византийцев, территория княжества ограничивалась западными и северными областями полуострова. В 1325—1326 годах Иоанн возглавил экспедицию с целью возвращения утраченных земель, но она была неудачной. После этого он вернулся в Италию, и больше не возвращался в Грецию. Свою власть он осуществлял посредством оставшихся в Ахайе лейтенантов, и данная властная модель продолжала существовать после его смерти.

В 1333 году местная знать признала решение Иоанна, передавшего права на княжество собственной невестке — Екатерине Валуа, титулярной императрице Латинской империи и жене Филиппа I Тарентского. К моменту её воцарения, ахейские феодалы перестали выполнять поручения своего сюзерена, будучи заняты собственными делами. Чтобы исправить сложившееся положение, в 1338 году Екатерина переправила в княжество итальянских наёмников, однако это никак не изменило ситуацию. Сами бароны, раздражённые агрессивной политикой Неаполя, в период 1340-х годов рассматривали в качестве альтернативы принятие власти Иоанна Кантакузина или короля Майорки.

Под патронажем Катерины, в княжестве влиятельное положение занял её канцлер и финансист Николло Акциайоли, приобретавший здесь феодальные владения. В 1346 году после смерти Екатерины Валуа, власть перешла к её пасынку — Роберту Тарентскому. В 1354 году он передал Николло права на Коринф, являвшийся важным владением. После смерти Роберта в 1364 году, в правящей семье начались династические ссоры, из-за которых о княжестве на время забыли. О нём вспомнили в 1373 году, когда брат Роберта Филипп II передал права на власть в Ахайе своей родственнице — Джованне I Неаполитанской, чей третий муж Хайме IV Майоркский после своей смерти в 1375 году оставил ей свои притязания на титул ахейского князя. В 1377 году она продала часть княжества иоаннитам, которые отправили туда наёмников Наваррской компании. К концу 1370-х племянник Николло Акциайоли — Нерио прибавил к имевшиимся владениям Воститцу и Мегару, принадлежавшую герцогству Афинскому, где правили наёмники Каталонской компании. В 1379 году при его попустительстве, наёмники Наваррской кампании отняли у своих «коллег» город Фивы, игравший важную стратегическую роль в регионе. После этого большая часть победителей осталась жить в Ахайе, а их командиры смогли захватить контроль над многими городами и фортами. В 1381 году иоанниты возвратили власть над княжеством Джованне I, но к этому моменту она томилась в неаполитанской тюрьме.

Падение (1383—1432)

В том же году, номинальный император Константинополя Жак де Бо захватил Ахайю, воспользовавшись политическим кризисом в Южной Италии. Но его власть была короткой — в 1383 году неаполитанский король Карл III Анжуйский возвратил земли своих предков. С 1393 по 1402 год в княжестве правили капитан Наварской компании Пьер Бордо и его жена Мария II Дзаккариа, и для сохранения власти в княжестве король Владислав I в 1396 году даровал ему титул принца Ахайи.

К концу XIV века набеги турок показывали неспособность ахейского князя справиться с внешними угрозами, и местным политическим силам пришлось начать поиск новых союзников. Наваррцы выбрали сторону Венецианской республики, обладавшей лучшим флотом в регионе, с помощью которого она контролировала Крит, Негропонт и многие острова Эгейского моря. Нерио Акциайоли признал власть морейского деспота Феодора I Палеолога, и в 1388 году выдал за него замуж свою дочь, а за год до этого смог захватить Афины и стать властителем Афинского герцогства. Но вместо того, чтобы объединить силы против общего врага, Морея и Венеция начали борьбу за местные владения. Византийцы оккупировали Аргос после смерти последнего лорда, хотя Венеция приобрела права на это владение у его вдовы. Конфликт усугубился после того, как предательским образом захватили Нерио, хотевшего урегулировать спор. В 1394 году он умер, и Феодор присоединил Коринф к деспотату. Только поражение в битве при Анкаре от войск Тамерлана отсрочило присоединение Пелопоннесса к Османской империи.

После смерти в 1402 году Пьера, а 1404 году — Марии, правителем княжества стал их сын — лорд Аркадии (современная Кипарисия) Чентурионе II Дзаккариа, заплативший Владиславу I за официальное признание своих прав. Чентурионе властвовал в княжестве до 1430 года, когда деспот Мореи Фома Палеолог начал крупномасштабное наступление на его владения. Это вынудило князя отступить к своему наследственному замку в Мессении, где он и умер в 1432 году. После его смерти территория княжества вошла в состав деспотата. Фома женился на дочери Чентурионе Катерине, от которой родилась Софья Палеолог. А в 1460 году сам деспотат Мореи был захвачен Османской империей.

Структура княжества

Территориальное деление

Княжество занимало небольшую территорию. Ему принадлежала часть внутреннего Пелопоннеса, Элида, Мессения и часть Аркадии, а также несколько портов, аналогичных Монемвасии. С их помощью княжество экспортировало вино, изюм, воск, мед, нефть и шелк. Таким образом оно стало весьма богатым и могло оказывать помощь Латинской империи в её борьбе с никейскими императорами, претендовавшими на константинопольский престол. Со всех сторон территория Ахейского княжества была окружена владениями Эпирского деспотата и Венеции, а также Афинского герцогства.

Столица Мореи несколько раз менялась. Первой столицей была определена Андравида. В 1249 году Гильом II Виллардуэн перенёс столицу в Мистру, но в 1262 году он был вынужден передать Мистру и большую часть Мореи Византии. Жоффруа I разделил территорию своего государства на 12 баронств, каждое из которых состояло из меньших феодальных владений. Крупнейшие из них находились в стратегически важных пунктах, предназначенных для организации эффективной обороны от агрессивных соседей.

Баронства Ахейского княжества:

• Акова (Матагрифон), расположенная в Аркадии и включавшая в свой состав 24 феодальных владения. Оно досталось Готье де Розьеру, который построил крепость для защиты долины Алфея;
• Каритайна (в горной местности Скорта) — 22 феодальных владения, досталась Гюго де Брюйеру. Его основной задачей было сдержать натиск славянских племён;
• Никия — 6 рыцарских феодов,
• Гераки — 6 феодальных владения,
• Калаврита — 12 феодальных владения, его хозяином стал Рауль де Тюрнэ, а после его смерти — сын Жоффруа.
• Воститца — 8 феодальных владения,
• Велигоста — 4 феода,
• Грицена — 4 феода,
• Пассава (в Лаконии) — 4 феода. Досталась маршалу Ахейи — Жану де Нейи;
• Халандритца — 4 феода,
• Баронство Каламата было сохранено как личное феодальное владение Виллардуэнов.
• Патра, которая была дарована Гийому Алеману. В середине XIII века была продану примасу Мореи. Феод защищал княжество со стороны Эпирского царства.

Также были созданы 7 церковных баронств, изъятые из собственности греческих церковников. Во главе их стоял латинский архиепископ Патры и примас Ахейского княжества Ансельм де Клюньи. В его подчинении находилось 6 викарных епископов:

• Олены (в Андравиде),
• Модоны.
• Короны,
• Велигосты,
• Амиклы,
• Лакедемонии.

Архиепископ обладал 8 рыцарскими феодами, епископы имели 6 феодов, а каждый из трёх религиозных орденов: (тамплиеры, госпитальеры и рыцари Тевтонского Ордена) — получил 4 владения.

После приобретения Патр, архиепископ занял первое место среди морейских феодалов и возглавлял знать при встречах и переговорах с ахейским князем.

Управление княжеством

Среди придворных князя стоит выделить:

• Канцлера,
• Маршала,
• Коннетабля,
• Казначея,
• Великого камергера (protovestiarius), отвечавшего за личное казначейство князя
• Pourveur des chastiaux, ответственного за снабжение замков.

В Ахейском княжестве был свой свод законов — «Ассизы Романии». Правовая система Ахейского княжества была создана на основе синтеза норм французского и византийского феодального права. Эти законы стали примером для всех государств крестоносцев этого периода. Морейская знать использовала византийские звания, например: логофет и протовестарий. Была заимствована византийская система пронии: крестьяне (парики) оставались держателями земли, но на них возлагались новые обязательства и налоги, которые входили в рамки вышеназванной системы.

При завоевании страна была разделена на более или менее однородные рыцарские лены, которые затем распределялись между крестоносцами в зависимости от знатности или от роли в военных действиях: одни получили целый или половинный лен, другие — несколько ленов. Общее число ленов в Морее составляло 500—600. За единицу измерения брался рыцарский феод, которым признавалась земля с доходом 300 анжуйских ливров в год.

Право

Юридическая система Ахейского княжество находилась под одновременным влиянием французских феодальных норм, византийского права и Иерусалимских Ассизов. Основным правовым памятником Мореи является «Ассизы Романии», отображающий правовые традиции и нормы, которые господствовали в княжестве и соседних государствах. Их конечный вариант возник между 1333 и 1349 годами. Ассизы разделены на 4 части:

• I часть, наиболее объёмная по количеству статей, включает нормы, регулировавшие вассальные отношения;
• II часть касалась княжеской власти;
• III — прав и обязанностей крестьян, их отношений с сеньорами
• IV была посвящена разнообразным вопросам (в том числе относительно горожан).

Суд княжества базировался на основах феодального права, зафиксированных в «Liber consuetudinum imperii Romaniae», и действовавших по всей Латинской империи. При князе существовала 2 палаты — высшая и низшая. В последнюю входили горожане.

Главные светские и духовные феодалы участвовали в совете «Великого Суда», проводимого вместе с ахейским князем. В его состав входили 12 баронов, латинские епископы (кроме дел о смертоубийстве) под председательством епископа Оленского. В их компетенцию входили вопросы созыва и длительности ополчения, вопросы обороны и управления княжеством. Совет имел большие полномочия, ограничивавшие власть князя. Параллельно существовали суды баронств.

Социально-экономический состав княжества

Положение крестьян

Основу населения составляли местные греческие крестьяне (парики или вилланы). Латинских (французских или франкских) поселенцев было гораздо меньше. Большая часть иноземцев была рыцарями: в 1205 году их было около 450 человек, а к 1338 году их число увеличилось до 1000. Также было небольшое количество гасмулов (потомков от брака латинян с греками), права которых были ограничены.

Парики (вилланы), жившие на землях сеньора, оставались держателями земли, но с приходом европейцев они стали более бесправными:

• Феодал имел право отобрать их движимое имущество и участок и передать их другому крестьянину.
• Вилланы не имели права заключать брак без разрешения своего сеньора.
• По гражданским делам парика должен был судить сеньор, а по уголовным — сеньор его хозяина.

Морейские крестьяне могли свободно продавать движимое имущество, пасти скот, рубить лес. Основным видом ренты был сохранившийся со времён империи акростих — денежная плата, размер которой зависел от величины земельного участка парика. Также существовали другие повинности и вводились новые, завезённые из Западной Европы.

Основным видом повинности были ангарии — обязательные работы вилланов на землях своего сеньора (от 12 до 53 дней в год). Парики, освобождённые от ренты, назывались франкоматами (homines francati), но они должны были выполнять ангарии (incosati). Те из крестьян, которые не платили ни ренту, ни ангарии, несли военную службу.

Духовенство

Высшая духовная иерархия Романии состояла в основном из католиков, а рядовыми священниками и дьяконами оставались православные греки.

За свои лены католические иерархи и духовно-рыцарские ордена должны были нести военную службу — они участвовали в походах по четыре месяца в году. Высшее духовенство участвовало в совете и суде князя — за исключением преступлений, каравшихся смертной казнью.

Аристократия

Латинская знать постепенно стала перенимать обычаи и язык у греческой (князь Гийом ІІ де Виллардуэн вёл переговоры с никейскими императорами Иоаном IV Ласкарисом и Михаилом VIII на греческом языке). Морейские феодалы делились на несколько разрядов:

• На верхней ступени стояли бароны (bers de terre), считавшиеся пэрами ахейского князя. Они были независимыми суверенами в своих владениях: имели право чеканить монету, располагали высшей юстицией (правом выносить и осуществлять смертный приговор), могли беспрепятственно строить крепости. Они выходили на войну с собственными знамёнами, их мог судить лишь совет 12 пэров, где Виллардуэны заседали вместе с остальными баронами.

Бароны, владевшие 4 феодами должны были выставлять одного рыцаря и 12 сержантов и получали звание баннерета. Получившие больше 4 феодов выставляли по одному конному сержанту или рыцарю от каждого лена.

• Основу знати составляли лигии (ligii), являвшиеся вассалами князя и баронов и занятые военной службой. Теоретически лигий нёс службу круглый год: четыре месяца на границе, четыре — в замке и четыре — в собственном доме, откуда его могли вызвать в поход. Однако если предстоял дальний поход, сеньор должен был предоставить вассалу 15 дней на сборы. Длительность военной службы и число воинов, выставляемых с каждого лена, регламентировались феодальным правом Мореи. Лигии также были членами совета своего сеньора, имели право судить вассалов (кроме дел, требующих смертной казни), не нуждались в разрешении сеньора, чтобы выдать замуж дочь; не могли быть задержаны иначе, как по обвинению в предательстве или убийстве и не платили налога для выкупа сеньора или выдачи замуж его дочери.

• Люди простого оммажа. Они несли военную службу на основе письменного договора, заключенным с сеньором. Люди простого оммажа не имели своей судебной курии и обладали судебными нравами только в отношении крепостных. Надел сержанта именовался «сержантией» и рассматривался как половина рыцарского лена: рыцарь, тяжело заболевший или достигший старости (60 лет), мог выставить вместо себя двух сержантов.

• Греческая феодальная аристократия — архонты или архонтопулы (франки называла их «греческими жантильомами»). Греческие архонты причислялись к разряду людей простого оммажа. Однако оставались некоторые различия: «Ассизы Романии» закрепили за греческими жантильомами особую форму наследования: если лен морейского рыцаря переходил старшему сыну, то земли архонтов разделялись между всеми их сыновьями и дочерьми поровну. Всё это привело к быстрому занятию ими весомых позиций в администрации и экономике княжества. При этом византийским архонтам и местному населению давалась свобода православного вероисповедания в обмен на верность Ахейскому княжеству.

Культура

Ахейское княжество сделало значительный вклад в развитие культуры Латинской Романии. Ему удалось оставить свой отпечаток в архитектуре, историографии, литературе, праве.

Невзирая на достаточно заметные достижения, культура Морейского княжества в течение ХIII — XIV веков фактически потеряла своё доминантное значение, уступив новому культурному центру на Пелопоннесе — Морейскому деспотату со столицей в Мистре.

Литература

Ещё при первых Виллардуэнах двор ахейских князей стал одним из значительных центров труверского искусства. При дворе творили трубадуры, которыми становились и сами ахейские князья. Гильом ІІ, оставивший после себя несколько поэтических произведений, создал двор в Андравиде, считавшийся более блестящим и галантным, чем двор французского короля. Сюда отправляли знатных юношей для учёбы рыцарским обычаям и утонченным манерам.

Наиболее известным литературным и историческим произведением, созданным в Ахейском княжестве стала «Морейская хроника». Она была написана в конце ХІІІ — начале XIV столетия и известна в нескольких языковых версиях — греческой, французской, итальянской и каталанской. Первенство между греческой (стихотворной) и французской (прозаической) является спорным в современной историографии. Каталонская (или арагонская) версия была завершена около 1393 года по заказу магистра госпитальеров Хуана Фернандеса де Ередиа, а итальянская версия — между XV и XVI веками. Хроника начинается с 1095 года и фактически сразу переходит к описанию событий Четвёртого крестового похода. Греческая версия доходит до 1292 года, в то время как французская — до 1305 года. Имея неточности в изложении событий Четвёртого крестового похода, она остаётся одним из важных источников по истории этого периода.

Архитектура

Основную роль в морейский архитектуре играло строительство крепостей и других укреплений. Столица княжества Андравида не имела собственных оборонных сооружений. В Андравиде был построен княжеский дворец и множество церквей. Наиболее крупная из них — церковь святой Софии, принадлежала доминиканцам, в ней проходили ассамблей княжества. Также существовали тамплиерские (св. Иакова), францисканские (св. Стефана) и кармелитские (св. Николая) храмы. Её должны были защищать крепости Кларенца и Клермон.

Кларенца — главный порт княжества, окружённый рвом и стенами, охватывал значительную территорию (9000 м²). Толщина стен доходила до 2 м, но они были построены из весьма непрочного материала — брикетов необожжённого кирпича на каменном цоколе. В 1428 году, захватив город, Константин Палеолог повелел разрушить стены, чтобы оборонительные укрепления Кларенцы не использовались пиратами.

Другой важной крепостью был Клермон — «ключ к Элладе», построенный в период с 1220 по 1223 год. Она имела форму многоугольника с двумя поясами стен и круглыми башнями. Крепость была построена западноевропейскими зодчими. Также важными укреплениями были Каритена и Мистра; значительную роль играли замки крупных баронов.

В целом крепостное строительство имело много архаичных черт. В строительстве культовых сооружений отразилось влияние готики. Чаще всего они имели форму большой прямоугольной базилики, с одним или тремя нефами. Среди таких сооружений можно отметить церковь Св. Софии в Андравиде (1240—1264), церковь в Кларенсе. В этих церквях использовались узкие окна с ломаными арками, колонны украшались гербами, орнаментом из листьев. Также возводились церкви в греческом стиле, имевшие следы латинского влияния (элементы готики, многоярусные башенные звонницы).

Религия

Папа Иннокентий III искал компромисс с греческим духовенством, но замена православного патриаршества католическим вызвало противоположные тенденции. Местное население сохранило православие, греки отказывались платить десятину, неизвестную православному церковному праву.

Православный клир был неполноправным. Клирики платили акростих, а в некоторых случаях латинские феодалы принуждали священников выполнять ангарии. Специальное папское постановление от 1222 года разрешало епископам Романии освобождать латинян от наказания за насилие над православным клириком, который не оказал почтения крестоносцу и вёл себя вызывающе в отношении римской церкви.

Папство пыталось взять под своё покровительство греческих монахов Афона, обещав сохранить привилегии св. Горы, но только Ивирский согласился подчиняться престолу св. Петра. Греческое духовенство и монашество стремилось добиться создания (наряду с латинским) греческого патриаршества в Константинополе (подобная система уже существовала в Антиохии и Иерусалиме) и обращалось с соответствующими просьбами к Иннокентию III, — но письмо греческого духовенства было оставлено без ответа. Все это превращало православное духовенство в силу, резко враждебную завоевателям.

Стоит отметить, что власть Папы не сильно учитывалась светскими князьями и баронами, которые в начале самостоятельно устанавливали размеры церковного имущества и доходов, а также занимались самоуправством. В Ахейском княжестве при прямом вмешательстве Вильяма де Шамплита в 1205 году был создан франкский капитул собора св. Андрея в Патрах, новые каноники избрали архиепископом клюнийского монаха Антельма. Из-за этого Иннокен­тий не сразу утвердил каноников и примаса Ахеи.

Правители Ахейского княжества

Годы правления	Имя
1205—1209	Гильом I де Шамплит
1209	Гуго де Шамплит
1209—1226/1231	Жоффруа I де Виллардуэн
1226/1231 — 1246	Жоффруа II де Виллардуэн
1246—1278	Гильом II де Виллардуэн
1278—1285	Карл I Анжуйский
1285—1289	Карл II Анжуйский
1289—1307	Изабелла де Виллардуэн совместно с графом Эно (Геннегау) до 1297 года, с Филиппом I Савойским с 1301)
1307—1313	Филипп I Тарентский
1313—1318	Матильда д'Эно (совместно с Людовиком Бургундским до 1316 года, с Фернандо Майоркским фактически с 1315 по 1316 год)
1318—1333	Жан де Гравино
1333—1346	Екатерина де Валуа-Куртене
1346—1364	Роберт Тарентский
1364—1370	Мария де Бурбон
1370—1373	Филипп II Тарентский
1373—1381	Джованна I Неаполитанская
1381—1383	Жак де Бо
1383—1386	Карл III Анжуйский
1386—1396	Владислав I
1396—1402	Педро Бордо, авантюрист
1402—1404	Мария II Дзаккариа
1404—1430	Чентурионе II Дзаккариа

Литература

• Горянов Б. Т. [www.vremennik.biz/BB%2014%20%281958%29 К вопросу об общественно-политическом строе Латинской империи ] // Византийский Временник. — 1958. — № 14. — С. 85—96.
• Карпов С. П. Латинская Романия. — СПб.: Алетейя, 2000. — 256 с. — ISBN 5-89329-247-2.
• Культура Византии: XIII — первая половина XV в. — М.: Наука, 1991. — 640 с. — 11 000 экз. — ISBN 5-02-009078-6.
• Ле Гофф Ж.. Людовик IX Святой / Пер. с фр. В. И. Матузовой; коммент. Д. Э. Харитоновича. — М.: Ладомир, 2001. — 800 с. — 3000 экз. — ISBN 5-86218-390-6.
• [www.vostlit.info/Texts/rus14/Chron_Morea/text.phtml?id=957 Морейская Хроника] // Сборник документов по социально-экономической истории Византии / Пер. Б. Т. Горянова. — М.: Академия Наук СССР, 1951.
• Сказкин С. Д. [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000075/st002.shtml История Византии]. — М.: Наука, 1967. — Т. 3. — 508 с.
• Hooper N., Bennett M. [books.google.com/books?id=Sf8UIynR0koC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false The Cambridge Illustrated Atlas of Warfare]. — Cambridge: Cambridge University Press, 1996. — 192 p. — ISBN 0521440491.
• Успенский Ф. И. [rikonti-khalsivar.narod.ru/Usp5.0.htm Отдел VIII. Ласкари и Палеологи] // История Византийской империи. В 5 т. — М.: АСТ, Астрель, 2005. — Т. 5. — 558 с. — ISBN 5-271-03856-4.
• Andrews K., Bugh G. R. [books.google.com/books?id=C_M17FC7XSUC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Castles of the Morea]. — American School of Classical Studies at Athens, 2006. — 274 p. — ISBN 978-0-87-661406-8.
• Bartusis M. C. [books.google.com/books?id=rUs-hHd89xAC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false The Late Byzantine Army: arms and society, 1204-1453]. — Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1997. — 438 p. — ISBN 0812216202.
• Jacoby D. La féodalité en Grèce médiévale: les «Assises de Romanie», sources, application et diffusion. — Paris: La Haye, 1971. — 358 p. — ISBN 978-3-11-127427-0.
• Lock P. The Franks in the Aegean, 1204-1500. — London: Longman, 1995. — 400 p. — ISBN 0582051401.
• Riley-Smith J. [books.google.com/books?id=iHhTKhwDqYcC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false The Oxford History of the Crusades]. — Oxford University Press, 2002. — 457 p. — ISBN 978-0-87-661406-8.
• Miller W. The Latins in the Levant : a history of Frankish Greece (1204-1566). — Paris: New York: E.P. Dutton and Company, 1908. — 675 p.

Отрывок, характеризующий Ахейское княжество

В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
– Сергей Кузьмич, со всех сторон , – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».
«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче, спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с улыбкой отвечала, что она тоже не знает.
Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.
– Конечно, c'est un parti tres brillant, mais le bonheur, ma chere… – Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это очень блестящая партия, но счастье, моя милая… – Браки совершаются на небесах,] – отвечала пожилая дама.
Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его было упала, и он очнулся.
– Aline, – сказал он жене, – allez voir ce qu'ils font. [Алина, посмотри, что они делают.]
Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.