Ахмаднагарский султанат

Ахмаднагарский султанат
← 1490 — 1636 →   →
Столица	Ахмаднагар, Харки, Даулатабад
Религия	Ислам
Форма правления	Монархия
Династия	Низам-шахи
Султаны (Шахи)
- 1490—1510	Ахмад Низам-шах I
- 1510—1553	Бурхан Низам-шах I
- 1553—1565	Хусайн Низам-шах I
- 1565—1588	Муртаза Низам-шах I
- 1588—1589	Миран Хусайн Низам-шах II
- 1589—1591	Исмаил Низам-шах
- 1591—1595	Бурхан Низам-шах II
- 1595—1596	Ибрахим Низам-шах
- 1596—1596	Ахмад Низам-шах II
- 1596—1600	Бахадур Низам-шах
- 1600—1610	Муртаза Низам-шах II
- 1610—1631	Бурхан Низам-шах III
- 1631—1633	Хусайн Низам-шах III
- 1633—1636	Муртаза Низам-шах III

К:Появились в 1490 годуК:Исчезли в 1636 году

Ахмаднагарский султанат — мусульманское государство на территории Индии, существовавшее в западной части страны в 1490—1636 годах. Ахмаднагарский султанат выделился из состава Бахманидского султаната в период его ослабления. В 1633 (окончательно в 1636) году был включён в состав Империи Великих Моголов.

Возникновение и развитие султаната

Основателем Ахмаднагарского султаната был бахманидский наместник Джуннара Малик Ахмад Бакр, который в 1490 году провозгласил себя независимым султаном под именем Ахмада Низам-шаха и в 1494 году основал город-крепость Ахмаднагар, ставший его столицей.

Наследники Ахмада Низам-шаха I часто воевали с султанами Биджапура и правителями Виджаянагара. Султан Бурхан Низам-шах I (1510—1553) после неудачной войны с Виджаянагарской империей вступил в противобиджапурский союз с императором Виджаянагара Садашивой. После того как Бурхан Низам-шах вторгся в Биджапурский султанат и захватил Солапур, он повёл войска на сам город Биджапур, однако потерпел неудачу. В 1537 году Бурхан Низам-шах I перешел в шиизм.

Следующий султан, Хусайн Низам-шах I (1553—1565), осознав угрозу со стороны Виджаянагарской империи, присоединился к четырём султанатам Декана, объединившимся в антивиджаянагарский союз, и сражался в битве при Таликоте (1565), в которой Виджаянагар потерпел сокрушительное поражение. Преемники Хусайн Низам-шаха I были не самыми способными правителями. Его сын, султан Муртаза Низам-шах I (1565—1588) самоустранился от ведения государственных дел и вёл легкомысленный образ жизни. Несмотря на это, его военачальникам удалось в 1572—1574 годах присоединить к Ахмаднагару Берарский султанат. При нём Ахмаднагарский султанат был ещё достаточно могущественным государством, однако затем последовал упадок.

Война с моголами и гибель султаната

В 1595 году падишах Великих моголов Акбар I Великий направил против Ахмаднагарского султаната огромное войско под командованием своего полководца «хан-и ханана» Абд ар-Рахима и шахзаде Султан Мурада-мирзы. Они осадили хорошо укреплённый Ахмаднагар, но взять город не смогли, поскольку на помощь осаждённым пришли союзные войска из Биджапура. В 1596 году был заключен мирный договор, условия которого были крайне тяжелы для Ахмаднагара: Берар переходил под власть падишаха Акбара, а султан Ахмаднагара Бахадур Низам Шах признавался вассалом Империи Великих моголов. Очевидно, условия этого договора не удовлетворили его стороны, поскольку в том же году война возобновилась.

В 1597 году могольские войска разбили объединенные силы Ахмаднагара и Биджапура на р. Годавари в районе Супе. В 1599 году могольская армия вновь осадила Ахмаднагар. Как и при первой осаде, обороной города руководила принцесса Чанд Биби, бывшая регентшей при своем малолетнем племяннике Бахадур Низам Шахе. Закованая в броню и под вуалью Чанд Биби лично принимала участие в защите города и стала народной героиней индийских преданий и произведений индийских поэтов. В августе 1600 года осажденный Ахмаднагар был взят приступом. Султан Бахадур Низам-шах был схвачен и брошен в тюрьму, однако на большей части территории султаната сохранилась власть Низам-шахов. Полководец Малик Амбар, бывший раб эфиопского происхождения, перенес столицу султаната в Харки и в том же году провозгласил новым султаном представителя боковой ветви династии Муртазу Низам-шаха II.

На следующем этапе борьбы с могольским завоеванием Декана фактическому правителю Ахмаднагарского султаната Малику Амбару удалось сформировать антимогольскую коалицию, в которую кроме Ахмаднагара вошли Биджапурский и Голкондский султанаты. Несмотря на это, в 1620 году могольские войска захватили и разрушили Харки. Малику Амбару пришлось уступить падишаху Джахангиру всю захваченную моголами территорию и согласиться на единовременную уплату дани (назрана). Столица султаната была перенесена в Даулатабад.

Умерший в 1626 году Малик Амбар передал власть над султанатом своему сыну Фатх-хану. Султан Бурхан Низам-шах III решил освободиться из-под опеки Фатх-хана и приказал заключить его в тюрьму. Однако наемные войска воевали плохо без своего полководца и в короткий срок моголы захватили у султана несколько важных крепостей. Бурхан Низам-шах III решил освободить Фатх-хана и вновь возвёл его в должность первого министра. Воспользовавшись случаем, Фатх-хан в 1631 году убил султана Бурхана Низам-шаха вместе с 23-мя его ближайшими вельможами и провозгласил султаном его 11-летнего сына Хусайна Низам-шаха III.

Падишах Великих моголов Шах-Джахан, следуя традиции своих предшественников, отправил войска на Ахмаднагарский султанат. В 1633 году могольские войска осадили Даулатабад. Фатх-хан тут же признал верховную власть моголов, приказав читать хутбу и чеканить монету с именем падишаха Шах-Джахана. Султан Хусайн Низам-шах III был выдан моголам и отправлен ими в заточение в Гвалиорский форт. Против моголов однако выступили маратхи во главе с раджой Шахджи, который при поддержке султана Биджапура провозгласил султаном Ахмаднагара полностью подчинявшегося ему Муртазу Низам-шаха III. Султан Биджапура Мухаммад Адил-шах при этом отторг у Ахмаднагара сильную крепость Паренду.

Когда в 1636 году из Дели прибыла новая могольская армия падишаха Шах-Джахана, султаны Голконды и Биджапура признали его сюзеренитет и согласились платить дань. Большая часть территории Ахмаднагарского султаната вошла в состав Империи Великих Моголов, а остальная часть была передана султану Биджапура. Могольские войска при содействии Биджапура окружили Шахджи в Северном Конкане, после чего Шахджи сдал моголам занятые им крепости и выдал им султана Муртазу Низам-шаха III. За всё это султан Биджапура пожалова Шахджи округ Пуны в качестве джагира. Ахмаднагарский султанат прекратил своё существование.

Источники

• История Востока. Т. III. Восток на рубеже средневековья и нового времени. XVI—XVIII вв. (главная редколлегия под председательством Р.Б.Рыбакова). — Москва: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2000. — С. 157, 164, 165. — 696 с. — (Научное издание). — ISBN 5-02-018102-1.
• [slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%9C%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D1%80%D1%85%D0%B8.%20%D0%9C%D1%83%D1%81%D1%83%D0%BB%D1%8C%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9%20%D0%92%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%BA%20XV-XX/%D0%9D%D0%B8%D0%B7%D0%B0%D0%BC-%D1%88%D0%B0%D1%85%D0%B8/ Рыжов К. В. Все монархи мира: Мусульманский Восток. XV—XX вв.: Справочник. — М.: Вече, 2004. — 544 с., С. 356-358](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2871 день))
• [uchebniki-besplatno.com/stran-azii-istoriya/gosudarstva-yujnoy-indii-18988.html Синха H.К., Банерджи А. Ч. История Индии. Учебник, 1954. С. 195-198]
• Советская историческая энциклопедия, Том 10. С. 201
• Чанд Биби // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Ахмаднагарский султанат

– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».