Ахмад аль-Мансур
| Ахмад II аль-Мансур أحمد المنصور السعدي<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 1578 — 1603 | ||
| Предшественник: | Абу Марван Абд аль-Малик | |
| Преемник: | Мухаммед аш-Шейх ал-Мамун | |
| Вероисповедание: | Ислам, суннитского толка | |
| Рождение: | 1549 Фес, Марокко | |
| Смерть: | 1603 | |
| Род: | Саадиты | |
| Отец: | Мохаммед аш-Шейх | |
А́хмад II, носивший прозвания аль-Мансу́р («победитель») и аз-Захаби́ («золотой») (араб. أحمد المنصور السعدي) (1549, Фес[1] — 25 августа 1603, пригород Феса[2][3]) — шериф Марокко, представитель династии Саадитов, правивший в 1578—1603 годах.
Взошёл на престол после смерти своего брата Абу Марвана Абд аль-Малика в Битве трёх королей; коронован прямо во время сражения. В самом начале царствования получил огромный выкуп за португальских пленников и почести от иностранных (особенно от османских[4] и английских) послов, видевших в нём удачливого полководца и возможного союзника против португальцев. Проявил себя способным и разносторонним монархом; его правление отмечено расцветом экономики и культуры Марокко, наибольшим за всю историю территориальным расширением государства, ростом его международного престижа. Аль-Мансур часто называется самым блестящим представителем династии Саадитов.
Крупнейшим его внешнеполитическим достижением является завоевание империи Сонгай. В 1590 году, воспользовавшись раздиравшей её междоусобицей, аль-Мансур отправил в поход через Сахару 4-тысячный отряд под командованием мориска Джудар-паши, вооружённый аркебузами и имевший в распоряжении артиллерию. В битве при Тондипи Джудар-паша разгромил сонгайское войско, десятикратно превосходившее его отряд численностью, пользуясь преимуществом в вооружении[5]. Затем марокканцы захватили и разграбили богатейшие города Сонгая — Дженне, Тимбукту и Гао, наполнив государственную казну золотом и обеспечив контроль над сахарскими торговыми путями. Марокко извлекло баснословную прибыль из новозахваченных земель, но не смогло удержать их надолго: вскоре после смерти аль-Мансура его держава утратила земли бывшей империи, позволив им распасться на десяток полусамостоятельных и враждующих царств.
Аль-Мансур также вошёл в историю как покровитель искусств. В его правление в столице Марокко Марракеше были возведены признанные шедевры североафриканского зодчества, среди них дворец Эль-Бади и усыпальница Саадитов.
Напишите отзыв о статье "Ахмад аль-Мансур"
Примечания
- ↑ Rake Alan. 100 great Africans. — Metuchen, N.J.: Scarecrow Press, 1994. — P. 48. — ISBN 0-8108-2929-0.
- ↑ Barroll J. Leeds. Shakespeare studies. — Columbia, S.C. [etc.] University of South Carolina Press [etc.]. — P. 121. — ISBN 0-8386-3999-2.
- ↑ García-Arenal Mercedes. Ahmad al-Mansur (Makers of the Muslim World). — Oneworld Publications. — P. 137. — ISBN 978-1-85168-610-0.
- ↑ [books.google.com/books?id=cPlP5Y4of7AC&pg=PA103 The last great Muslim empires: history of the Muslim world by Frank Ronald Charles Bagley, Hans Joachim Kissling p.103ff]
- ↑ Kaba, Lansiné (1981), "[dx.doi.org/10.1017%2FS0021853700019861 Archers, musketeers, and mosquitoes: The Moroccan invasion of the Sudan and the Songhay resistance (1591–1612)]", Journal of African History Т. 22: 457–475, PMID 11632225, DOI 10.1017/S0021853700019861.
Отрывок, характеризующий Ахмад аль-Мансур
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
