Ахмедсафин, Уфа Мендыбаевич

Уфа Мендбаевич Ахмедсафин
Место рождения:	Российская империя ныне Аккайынский район Северо-Казахстанской области Казахстан
Научная сфера:	гидрология, география
Награды и премии:
Сайт:	[www.akhmedsafin.com (не работает с 28.09.2012)]

Уфа Мендбаевич Ахмедсафин (15(28) июля 1912, Российская империя — 21 октября 1984) — гидрогеолог и географ, академик АН КазССР (1954), доктор геолого-минералогических наук (1947), профессор (1949), заслуженный деятель науки КазССР (1961), Герой Социалистического Труда (1969).

Основатель казахстанской научной школы аридной гидрогеологии. Впервые установил региональные закономерности формирования, размещения, подземных вод.

Биография

Родился 15(28) июля 1912 года в Северо-Казахстанской области. Умер 21 октября 1984 года.

В 1935 году окончил Среднеазиатский индустриальный институт, а в 1940 году аспирантуру Московского геологоразведочного института.

Работал в Узбекском геологоуправление с 1935 по 1936 год, затем старший научный сотрудник, заведующий сектором гидрологии КазФАН СССР. С 1945 года — заведующий отделом Института геологических наук АН КазССР и директор Института геологических наук АН КазССР. 1965—1984 гг. директор Института гидрогеологии и гидрофизики АН КазССР.

Награждён орденами Ленина, Дружбы народов, «Знак Почёта». Его имя присвоено Институту гидрогеологии и гидрофизики АН КазССР.

***

100-летие академика Уфы Мендбаевича Ахмедсафина широко отмечалось в 2012 году научной общественностью страны под эгидой такой авторитетной международной организации, как ЮНЕСКО. В Алматы прошла международная научно-теоретическая конференция «100 лет со дня рождения выдающегося ученого-гидрогеолога Казахстана, академика Академии наук Казахской ССР, Героя Социалистического Труда У. М. Ахмедсафина».

Постановлением Совета Министров Казахской ССР от 12 июля 1985 года за №238 об увековечении памяти академика Академии наук Казахской ССР имя У. М. Ахмедсафина было присвоено институту гидрогеологии и гидрофизики Академии наук Казахской ССР, одной из улиц г. Алматы, Советской средней школе в селе Трудовом Советского (ныне – Аккайынского) района Северо-Казахстанской области.

У. М. Ахмедсафин – гидрогеолог, академик АН КазССР (1954), доктор геолого-минералогических наук (1947), профессор (1949), академик АН КазССР (1954), заслуженный деятель науки КазССР (1961), Герой Социалистического Труда (1969), лауреат Государственной премии КазССР (1980).

Уфа Ахмедсафин. Его называют поэтом гидрогеологии. Это он, исходя из научных предпосылок, открыл, что там, внизу, под барханами в считавшихся безводными пустынях, есть много воды – целые подземные моря, озера. Он не просто открыл, он обосновал, как эти тысячи кубометров подземной целительной влаги можно использовать на благо человека. Это было мировое открытие. Правда, были и те, кто не поддерживал ученого, приходилось доказывать, на это уходило время. В 35 он стал доктором наук. Но несмотря на звание, все также большую часть времени проводил в экспедициях. Тысячи километров по пустыням. А ведь в юности мечтал стать художником. Но стране тогда нужны были специалисты народного хозяйства и мальчишку-сироту, окончившего школу в интернате, отправили в Ташкент, в горно-геологический институт. Затем аспирантура в Москве. А желание рисовать ему пригодилось. Он сам делал зарисовки мест, где работала экспедиция. Уфа Мендбаевич стал первым руководителем Института гидрогеологии.

Родился Уфа Мендбаевич 15 июля 1912 года в ауле №2 Энбекшиказахской волости Петропавловского уезда Акмолинской губернии на территории нашего нынешнего района в бедной крестьянской семье.

Он всегда говорил, что все в жизни ему дала Советская власть. С четырех лет остался сиротой, его родители умерли от черной оспы. Маленький мальчик бродил по степям северного Казахстана, нанимаясь в пастухи за кусок черствой лепешки. Первый раз он сытно поел, когда рядом с пастбищем остановился эшелон, и устроившие привал красноармейцы накормили пастушонка. Кусок черного хлеба с большими ломтями сала Ахмедсафин запомнил на всю жизнь и говорил, что не ел ничего вкуснее.

Затем были приют для детей-сирот, детский дом, школа-интернат в Оренбурге. Жилось очень голодно и тяжело: спали вповалку на одном топчане, одна пара обуви служила 10 пацанам, 50 малышей поочередно пасли одну корову. Зимой не хватало дров для отопления. Но у него появились друзья, любимые учителя, постоянное место в столовой. Теперь на него никто не кричал, никто не бил его. Мальчик впервые начал улыбаться.

Он очень хорошо рисовал и мечтал стать художником. Но судьба распорядилась иначе. Это был 1930-й год, когда художественные вузы Москвы и Ленинграда претерпели реорганизацию.

Ахмедсафин получает направление в Среднеазиатский геологоразведочный институт. Узнав, что в институте есть факультет, где изучают водные ресурсы, он сразу определился с выбором. Может быть, на юношу повлияло то, что в детстве он с интересом наблюдал за ручейками воды, видел, как весной под воздействием влаги преображается безжизненная пустыня, превращаясь в цветущую маками степь. Он видел, как старики, чабаны и знатоки таких растений, как тальник, чий, тростник, по известным им приметам легко определяли наличие в земле пресной, не залегающей глубоко воды.

Студент ловил каждое слово на лекциях по гидрогеологии, вел отличные конспекты, которыми часто пользовались однокурсники.

Практику он проходил в Долине змей, которая всецело оправдывала своё название. Ядовитые кобры то и дело заползали в палатку. Дважды Ахмедсафина кусали фаланги. Но гидрогеология захватила юношу. Он уже не хотел быть художником, теперь в его жизни главенствовала наука.

После окончания института, проработав в гидрогеологических партиях два года, Уфа Ахмедсафин поступает в аспирантуру Московского геологоразведочного института (МГРИ). Его кандидатская работа по изучению подземных вод Чирчик-Ангренской области Узбекистана была просто блестящей. Молодому геологу удалось найти почти 50 миллиардов кубических метров пресной воды, целое подземное море, так необходимое безводным районам Узбекистана. После аспирантуры его направляют в Казахстан, и с тех пор вся жизнь его связана с поисками воды в этой республике.

На основе своих изысканий и раздумий Ахмедсафин приходит к парадоксальному выводу. Известно, как много снега выпадает в степях Казахстана. За зиму накапливаются огромные сугробы в человеческий рост. Между барханами в укромных низинах снег не тает до конца мая. Горные реки быстро текут в степь, но по пути пересыхают. Куда же девается влага? До изысканий Ахмедсафина предполагалось, что растаявший снег и вода просто испаряются. Уфа Мендыбаевич выдвинул теорию, что вода по капиллярным каналам уходит глубоко под землю, даже не в грунт, а ниже – в артезианские подземные резервуары. За миллионы лет там скопилось огромное количество пресной воды, целый океан. Над ним смеялись, его критиковали, но он упорно настаивал на своем.

Началась Великая Отечественная война. Капитан запаса Ахмедсафин рвется на фронт. Но ему говорят: ваш фронт здесь. Советские войска отступают, огромные территории оставлены, армию необходимо кормить… Как тут без мяса скота? В Казахстане должны увеличить поголовье скота. А для него необходима вода и еще раз вода.

Поиск её в Казахстане становится одной из важных оборонных задач. Тыл хоть и не передовая, но случается, стреляют и тут. В схватке с дезертирами молодой ученый получает ранение.

…Экспедиция следовала за экспедицией, на верблюдах было пройдено более десяти тысяч километров, вручную пробурено 250 скважин, изучены все пустыни южного Казахстана, полупустынные предгорные равнины Каратау, Алатау и другие районы. И все это – в тяжелейших условиях, при нехватке продуктов и оборудования. Иногда рабочие просто опасались спускаться в холодные и темные скважины, в заброшенные колодцы. Тогда это делал сам Ахмедсафин. Обвязавшись веревкой, лез на глубину до пятнадцати метров и поднимался с водой для анализов.

Был случай, когда участники экспедиции едва не погибли от жажды. Несколько раз их засыпало песком во время песчаных бурь. Страдали от нашествия змей: спасали только спиртовой раствор и противоядия. Частенько, целыми неделями, питались одним черепашьим мясом. Как-то в саксаульной степи исследовательский отряд попал в местность, буквально нашпигованную мошкарой. В это трудно поверить, но мошкара за каких-то 10 минут погасила большой костер, образовав над ним огромный живой колпак.

В 1944 году от нервного и физического напряжения у Ахмедсафина развился порок сердца. Врачи приговорили его к многомесячному постельному режиму. Но ученый остался верен себе. Едва почувствовав облегчение, стал приводить в порядок свои дневники, обобщая собранный материал.

После окончания войны над ученым сгущаются тучи. В стране начались судебные процессы над генетиками, евреями-космополитами. Их увольняли с работы, запрещали заниматься научной деятельностью, высылали в глухие места. А Ахмедсафин спокойно принимал “отверженных” в свой институт. В Алма-Ате ходила шутка: “Где искать вейсманиста-морганиста? В институте гидрологии! А где искать еврея-космополита? В гидрологической экспедиции”. От ареста спасало только то, что и Ахмедсафин, и его сотрудники были крайне нужны государству, к тому же они не мозолили глаза начальству, постоянно находясь в степях и пустынях.

Пришло время, когда Уфа Мендбаевич сказал единомышленникам: “Будем составлять прогнозную карту артезианских бассейнов”. 70 артезианских бассейнов общей площадью более полутора миллионов квадратных километров. Это почти 25 водоемов, по площади равных Азовскому морю! Если бы все эти запасы влаги можно было поднять на поверхность, казахстанские пустыни покрылись бы девятиметровым слоем воды.

Когда началась целинная эпопея, первыми на необжитые земли отправились гидрологические отряды. Они бурили скважины, добывали воду, и только после этого здесь селились целинники, начиналось строительство поселков.

До 1960-х годов Алма-Ата получала воду из горных речушек. Вскоре её стало не хватать населению, растущему год от года. Рассматривалось несколько долгосрочных и дорогостоящих вариантов переброса рек. Академик Ахмедсафин предложил свой план, реализация которого позволила бы при минимальных затратах буквально через год обеспечить всех первоклассной питьевой водой. В ходе своих научных изысканий он обнаружил под столицей Казахстана огромное море пресной воды. Её и необходимо добыть!

Вначале ученого подняли на смех, однако он утверждал – так и есть! И вот спустя несколько месяцев специальные передвижные буровые установки внедрились в землю, стали устанавливать колонки. Через год проблема водоснабжения Алма-Аты была снята.

Вот уже 50 лет её жители пьют вкуснейшую воду из артезианских колодцев, не испытывая недостатка в живительной влаге.

За обеспечение освоения целинных земель Ахмедсафин получил звание академика, в 1965 году в Алма-Ате под его руководством открылся Институт гидрогеологии и гидрофизики. На тот момент Ахмедсафин был признанным мировым авторитетом в своей отрасли. Но вот звезду Героя Социалистического труда он не мог получить очень долго. Объяснялось это просто: академик занял резко отрицательную позицию к затее Никиты Хрущева, связанной с поворотом сибирских рек в Казахстан и Среднюю Азию. Ахмедсафин с жаром, аргументированно доказывал, что такой, с позволения сказать, маневр вызовет мировую экологическую катастрофу. Научный спор усугубился тем, что в пылу полемики Уфа Мендбаевич прилюдно назвал Хрущева глупцом, а его прожекты идиотизмом. Так что звезду Героя Социалистического труда Ахмедсафин получил лишь в 1969 году, после того, как первого секретаря ЦК КПСС отправили на пенсию. 

Основные научные работы

• Методика составления карт прогнозов и обзор артезианских бассейнов Казахстана. Алма-Ата, 1961.
• Формирование и гидродинамика артезианских вод Южного Казахстана. Алма-Ата, 1973.
• Прогнозная карта региональной водообеспеченности Казахстана ресурсами подземных вод масштаба 1: 2 500 000. Алма-Ата, 1983.
• Ресурсы подземных вод и гидрогеологические прогнозы в зоне переброски части стока сибирских рек в Казахстане. Алма-Ата, 1981 (соавтор).
• Региональные ресурсы подземных вод Казахстана. Алма-Ата, 1983.

Литература

• Ахмедсафина Д. У., Шапиро С. М. Уфа Мендыбаевич Ахмедсафин / Отв. ред. Ж. С. Садыков. — М.: Наука, 1991. — 113 с. — (Научно-биографическая серия). — 650 экз. (обл.)
• Ахмедсафина Д. У., Шапиро С. М. Уфа Мендыбаевич Ахмедсафин, 1912—1984 / Отв. ред. Ф. Т. Яншина. — Изд. 2-е, доп. — М.: Наука, 2005. — 180, [24] с. — (Научно-биографическая литература). — ISBN 5-02-033261-5.
• Ахмедсафина Д. У. Лоцман подземных морей : (об У. М. Ахмедсафине) / Отв. ред. Ф. Т. Яншина; Рос. акад. наук, Ин-т проблем нефти и газа. — М.: Наука, 2009. — 272, [64] с. — ISBN 978-5-02-036875-0. (в пер.)

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=12195 Ахмедсафин, Уфа Мендыбаевич]. Сайт «Герои Страны».

• [colos-gazet.narod.ru/ Районная газета «Колос»]
• [baq.kz/kk/regional_media/media/257/ Районная газета «Аққайың»]
• [www.smirnovo.info/ Смирново. Жителям района посвящается]
• [www.ak.sko.kz/ Официальный сайт Аккайынского района]
• [almatykala.info/thesaurus/ahmedsafin-ufa-mendybaevich.html Ахмедсафин Уфа Мендыбаевич]// Энциклопедия Алма-Аты

Отрывок, характеризующий Ахмедсафин, Уфа Мендыбаевич

– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.