Ахмет Мидхат

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ахмет Мидхат
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ахмет Мидхат (тур. Ahmed Midhat; 1844, Стамбул, — 28 декабря 1913, там же) — турецкий журналист черкесского происхождения (настоящая фамилия - Хагур), писатель, переводчик и издатель Османской империи периода Танзимата. Свои работы он подписывал как Ахмед Мидхат-Эфенди, чтобы его могли отличить от современника-политика Ахмеда Мидхат-паши. Это понадобилось по той причине, что некоторое время Мидхат работал редактором газеты, выходившей в Дунайском вилайете, которым как раз управлял Ахмед Мидхат-паша.

Его политические взгляды были более консервативными по сравнению с такими писателями, как Намик Кемаль. Он был плодовитым писателем, но более 250 его работ не сохранилось. С 1878 года он публиковался в газете Tercüman-i Hakikat.

Кроме того, он был покровителем и учителем Фатмы Алийе, одной из самых известных женщин-писательниц Османской империи.



Библиография

  • Cemal Demircioğlu: Translating Europe: The Case of Ahmed Midhat as an Ottoman Agent of Translation. In: John Milton, Paul F. Bandia: Agents of Translation. John Benjamins Publishing Company, 2009, ISBN 978-90-272-1690-8.

Напишите отзыв о статье "Ахмет Мидхат"

Примечания

Ссылки

  • [slovari.yandex.ru/~книги/Лит.%20энциклопедия/Митхат/ Статья в Литературной энциклопедии](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2872 дня))


Отрывок, характеризующий Ахмет Мидхат

Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.