Ахриев, Чах Эльмурзиевич

Чах Эльмурзиевич Ахриев
Дата рождения:	10 мая 1850(1850-05-10)
Место рождения:	аул Фуртоуг, Терская область, Российская империя
Дата смерти:	29 апреля 1914(1914-04-29) (63 года)
Место смерти:	Владикавказ, Российская империя
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	этнография
Альма-матер:	Нежинский лицей
Известен как:	первый ингушский этнограф, краевед и просветитель

Чах Эльмурзиевич Ахриев (10 мая 1850 — 29 апреля 1914) — российский учёный, первый ингушский этнограф, краевед и юрист.

Биография

Родился 10 мая 1850 года в ауле Фуртоуг Терской области в семье старосты Джейрахского общества Эльмурзы Ахриева. Мать — из фамилии Хаматхановых. По национальности — ингуш. В семье у него было четыре старших сестры.

В 1850—1860 годах в регионе завершался последний период Кавказской войны — освоения Российском империей Кавказа. Во время одной из военных операций по «усмирению» отдельных очагов сопротивления 7-летний Чах Ахриев, в числе других ингушских мальчишек, был захвачен отрядом русских войск и оказался в аманатах (горцы-заложники, которые своим пребыванием среди русских гарантировали верность России со стороны своих обществ, селений или фамилий). Был приведён во Владикавказскую крепость, где был отдан в военную кантонистскую школу (1857—1862). Благодаря содействию своего дяди Темурко Ахриева, офицера российской армии, его положение во Владикавказе было несколько лучше других детей-заложников, он пользовавшегося уважением российских властей и располагал большей свободой. Усыновлён семьёй русского полковника, у которого не было своих детей.

В 1862—1868 годах Чах обучался в Ставропольской гимназии, в стенах которой начинала свой творческий и научной путь значительная часть горской интеллигенции. Её окончили многие выходцы из Кавказа, в том числе, из ингушей — С. Ахриев, А. Базоркин, А-Г. Долгиев, И. Бекбузаров, П. Дахкильгов, К.Мальсагов и другие. В 1860-70-х годах в Российской империи поощрялось историко-этнографическое изучение Северного Кавказа и кавказоведение, открывались филиалы всероссийских научных обществ. В эти годы стали издаваться фундаментальные исследования учёных А. П. Берже, П. Г. Буткова, Н. Ф. Дубровина, Д. Я. Лаврова и других. Чах Ахриев окунулся в мир русской культуры и оказался в числе передовых людей своего времени.

По окончании гимназии, вследствие болезни, провёл два года на родине (1868—1870 годы). В этот период занимался сбором фольклорного и этнографического материалов, которые положили начало его литературной деятельности. Публиковался в 1871—1873 годах в «Сборнике сведений о кавказских горцах» (Тифлис) и газете «Терские ведомости» (Владикавказ). Ему удалось посетить различные районы Терской области, в частности, Ассинское ущелье и Назрановский район. В его работах, преимущественно этнографического характера, представлены свидетельства старейшин горных сёл Ингушетии, которые не только лично сами были свидетелями событий и обрядов ингушской культуры ХVIII века, но и помнили рассказы о жизни своих предков в ХVII веке. С их слов были описаны образ жизни, мифы, легенды, обряды, древние религиозные культы, обычное право, ритуалы, праздники и этногенетические предания ингушского народа. Кроме того, Чах Ахриев первым описал элементы нартского эпоса ингушей, например, им установлено, что ещё в ХIХ веке в качестве похвалы ингуши говорили: «Нарт во санна ва из» («Он как нарт!»).

Позднее работы Чаха Ахриева были переизданы в книгах «Ингуши» (1996) и «Чах Ахриев. Избранное» (2000). К творчеству Чаха Ахриева обращались при его жизни учёные-кавказоведы, археологи, этнографы, российские юристы Ф. И. Леонтович, Б. К. Далгат, М. М. Ковалевский и другие. По его материалам и в настоящее время пишут диссертации.

В 1870—1874 годах обучался в Нежинском лицее, по окончанию которого за народовольческую деятельность находился в неофициальной ссылке — работал в различных административных органах городов Евлах и Нуха Елисаветпольской губернии (ныне Азербайджан). Он активно выступал за соответствие царских реформ интересам кавказских народов и пыталась воздействовать на реформы российского государства. Из-за своей гражданской позиции, как и другой ингушский просветитель А-Г.Долгиев, оказался «добровольно изгнанным» и надолго командированным в Закавказье. Длительная служебная деятельность и переезды из города в город не оставляли ему возможности посвятить себя научной и литературной работе.

16 октября 1874 года Чах Ахриев назначен кандидатом на служебные должности при Тифлисской судебной палате и в течение 8 лет работал кандидатом на служебную должность, помощником мирового судьи и судебным следователем. 24 ноября 1882 года назначен агентом для заведывания государственными имуществами в уездах Елисаветпольской губернии, а с 31 января 1889 года работал чиновником особых поручений для надзора за населёнными землями и оброчными статьями. С 27 мая 1897 года — директор Нухинского отделения попечительного о тюрьмах комитета. С 23 октября 1900 года работал младшим надзирателем за казёнными землями и оброчными статьями Елисаветпольской губернии.

28 сентября 1912 года уволен по состоянию здоровья в чине коллежского советника. Вернулся во Владикавказ, где умер 29 апреля 1914 года от сахарного диабета. Похоронен в родном ауле Фуртоуге.

В дальнейшем, изучение культуры и социально-экономической жизни края были продолжены ингушскими учёными М. Базоркиным, А-Г. Долгиевым, А. Тутаевым и др.

По воспоминаниям дочери Нины Чаховны, её отец был скромным и отзывчивым человеком, имел общительный и весёлый нрав. В доме Ахриевых была собрана большая библиотека, он выписывал много газет и журналов. Любимый поэт — Н. А. Некрасов.

Работы

Некоторые публикации:

• Похороны и поминки у горцев. // «Сборник сведений о кавказских горцах», Тифлис, 1870, вып. II, стр. 28-32.
• Несколько слов о героях в ингушских сказаниях. // «Сборник сведений о кавказских горцах», Тифлис, 1870, вып. IV, отд. II, стр. 1-33.
• Из чеченских сказаний // «Сборник сведений о кавказских горцах», Тифлис, 1871, вып. V, отд. II, § 2, стр. 38-46.
• Ингушские праздники // «Сборник сведений о кавказских горцах», Тифлис, 1871, вып. V, отд. III, § 2, стр. 1-16.
• Об ингушских кашах (фамильных склепах знатных родов). // «Терские ведомости». 1871, № 17.
• Присяга у ингушей. // «Терские ведомости», 1871, № 20.
• Нравственное значение присяги у ингушей. // «Терские ведомости», 1871, № 21.
• О характере ингушей. // «Терские ведомости», 1871, № 30.
• Об ингушских женщинах. // «Терские ведомости», 1871, № 31.
• Этнографический очерк ингушского народа с приложением его сказок и преданий. // «Терские ведомости», 1872, № 27-35, 39, 42, 43, 45-49; 1873, № 3, 21, 22, 24-26.
• Ингуши. Их предания, верования и поверья. // «Сборник сведений о кавказских горцах», 1875, вып. VIII, отд. I, стр. 1-40.
• Заметки об ингушах («О характере ингушей», «Присяга у ингушей», «Об ингушских женщинах», «Ингушские каши»). // «Сборник сведений о Терской области», Владикавказ, 1878, вып. 1, стр. 276—290.

Семья

Чах Ахриев был женат, имел пятеро детей — троих сыновей и двух дочерей. Жена — Айша Базоркина, дочь Мочхо Базоркина, офицера полиции. Сыновья и дочери:

• Рашид (1895—1942) — первый лётчик из народов Северного Кавказа, первый лётчик Таджикистана.
• Руслан — работал в милиции, погиб в 1926 году.
• Тамара — одна из первых ингушек-горянок получила образование, работала учительницей
• Нина

Память

В честь Чаха Ахирева назван Ингушский научно-исследовательский институт гуманитарных наук. В 2005 году «за выдающиеся заслуги в области этнографии и многолетнюю научную деятельность» Ч. Э. Ахриев был посмертно награждён орденом «За заслуги».

Оценки и мнения

Профессор Северо-Осетинского государственного педагогического института Л. П. Семёнов:

Работы Чаха Ахриева носят этнографический характер и разнообразны по темам. Автор интересуется вопросами как обобщающими (характер ингушского эпоса, происхождение ингушей), так и специальными (присяга ингушей, ингушские каши). Он уделяет внимание и далекому прошлому своего края, и его настоящему. Все его замедки и статьи очень содержательны, обнаруживают прекрасное знакомство автора с духом страны, с особенностями её своеобразного быта и древней культурой.

Учёный и юрист М. А. Яндиев:

Разумеется, прекращение научной деятельности Ч. Э. Ахриева, как и многое другое, напрямую связано с политическим режимом России, авторитарную природу которого не смогли изменить даже известные события 1917 г… Тот, кто знаком с материалом, который имелся в распоряжении у исследователя политических сторон жизни ингушского народа в конце XIX в. и может предположить, какие выводы в области политической мысли могли быть сделаны на основе этого материала, тот поймет причину того, почему Чах Ахриев так рано замолчал.

Литература

• Семёнов Л. П. Чах Ахриев. Ингушский научно-исследовательский институт краеведения, 1928 — 12 с.
• Яндиев М. А. Чах Ахриев (1850—1914) — выдающий юрист и просветитель Ингушетии // Гуманитарные и социально-экономические науки. 2003. № 3. С. 88−92.
• Яндиев М. А. Почему он молчал 40 лет / Газета «Сердало». 22 ноября 2000 г. (То же / «Литературная Ингушетия». № 2 (22), 2002. С. 116—119).

Ссылки

• Л. Мальсагова. [gazetaingush.ru/index.php?option=com_content&view=article&catid=9:2009-05-05-20-25-29&id=2895:2010-09-28-06-40-49 Ингушский просветитель Чах Ахриев]. Газета «Ингушетия» (28.09.2010). Проверено 15 января 2013. [www.webcitation.org/6E1MDjlXN Архивировано из первоисточника 29 января 2013].
• Яндаров А. Д. [old.ingushetiyaru.org/culture/ce_akhriev/93.html Ингушский просветитель Чах Ахриев](недоступная ссылка — история). ИНГУШЕТИЯ.РУ. Проверено 15 января 2013. [www.webcitation.org/6E1MEPgtq Архивировано из первоисточника 29 января 2013].
• Ваха Хамхоев. [old.ingushetiyaru.org/culture/ce_akhriev/93.html Чаху Ахриеву – 150 лет](недоступная ссылка — история). ИНГУШЕТИЯ.РУ. Проверено 15 января 2013. [www.webcitation.org/6E1MEPgtq Архивировано из первоисточника 29 января 2013].

Отрывок, характеризующий Ахриев, Чах Эльмурзиевич

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…