Ахтамар
Ахтамар тур. Akdamar Adası | |
Вид на остров | |
38°20′00″ с. ш. 43°02′00″ в. д. / 38.34167° с. ш. 43.03333° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.34167&mlon=43.03333&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 38°20′00″ с. ш. 43°02′00″ в. д. / 38.34167° с. ш. 43.03333° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.34167&mlon=43.03333&zoom=9 (O)] (Я) | |
Акватория | Ван |
Страна | Турция |
Регион | Восточная Анатолия |
Площадь | 0,7 км² |
Ахтама́р (арм. Աղթամար, тур. Akdamar Adası) — остров на озере Ван (Турция). Происхождение армянского названия острова Ахтамар (арм. Աղթամար) теряется в веках, и объясняется романтической легендой о трагической любви бесстрашного юноши к девушке по имени Тамар. Общая площадь этого острова достигает 16—17 га. Это второй по величине из четырёх островов на озере Ван, Турции[1]. В X веке на острове располагалась резиденция армянских царей династии Арцрунидов. Остров славится средневековым памятником армянской архитектуры — Кафедральной Церковью Святого Креста, которая знаменита сохранившимися до наших дней фресками, расположенными на внутренних стенах и куполе, и многочисленными барельефами, изображающими сцены из Ветхого и Нового Завета, снаружи. Церковь была построена в период расцвета Васпураканского царства в 915—921 гг. зодчим Мануэлом (Манвелом) в правление царя Гагика Арцруни. Также, на острове Ахтамар сохранились руины порта X века.
История
В прошлом остров Ахтамар был гораздо больше, но за прошедшие столетия он уменьшился в размерах по причине подъема уровня Ванского озера. Остров был обитаемым с древнейших времен. На северо-западной части острова сохранились следы циклопической стены (в два-три ряда), которые, по мнению Иосифа Орбели, составляли часть доурартского жилого поселения. По свидетельству Мовсеса Хоренаци, на острове в IV в. находилась крепость армянского нахарарского рода Рштуни. В середине VII в. в борьбе против арабского владычества Ахтамар был оплотом Теодороса Рштуни. В Х в. по приказу армянского царя Гагика Арцруни армянский зодчий Манвел начал сооружение монастыря. Ещё ранее на острове Ахтамар был основан новый город — царская резиденция, которая не сохранилась до нашего времени. По сообщению Безымянного историка:
По приказу Гагика множество работников выламывали тяжелые каменные глыбы и сбрасывали их на глубокое морское дно. Непрерывными стараниями великий царь выстроил каменную дамбу, возвышавшуюся над морской поверхностью на пять локтей, на дамбе, как на твёрдом основании укрепил ряд больших глыб. На этом основании воздвиг вокруг стену длиной около пяти стадий.
Стена с высокими башнями отгораживала спокойную гавань, через прочные, скреплённые гвоздями, обращённые в «море» ворота сюда могли заходить корабли.
Царский дворец от фундамента до устремленной в небеса вершины, стоял без колонн, воистину как вершина замыслов человеческих и предмет восхищения. Дворец имел арочные ниши, богато украшенные наружные стены — всего ни в уме нельзя сосчитать, ни взглядом объять. Чтобы взглянуть на высокие до небес купола, украшенные золотом и лучащиеся, нужно было сперва снять головной убор, чтобы он не упал наземь. Заболела бы шея, прежде чем удалось бы рассмотреть все многоцветные росписи.
По описанию историка Товма Арцруни, великолепный многоэтажный дворец с колоннадами, галереями и парадными залами, которые, как полагают, имели купольные перекрытия, был построен на площадке, окружённой крепостными стенами. Стены и купола дворца были расписаны изображениями битв, охот и пиров. На стенах, по-видимому, помещались также разные рельефы и охотничьи трофеи[2].
Церковь Святого Креста
Ахтамарский дворец, который не сохранился до нашего времени, был окружён другими сооружениями, из которых сохранилась только церковь Святого Креста, построенная архитектором Мануэлом между 915 и 921 гг. Церковь представляет собой несколько видоизмененное в плане здание традиционного центральнокупольного типа. Внутри церковь была расписана фресками, но она особенно знаменита своими рельефами, расположенными на наружных стенах и на барабане купола, которые отличаются оригинальностью и разнообразием сюжетов. Связь между архитектурой и скульптурно-декоративным убранством Ахтамарской церкви основана на новом художественном принципе, чем отличался от сооружений 6-7 вв. Хотя часть рельефов по традиции и располагается по карнизам, на бровках ниш и окон, главная их масса помещена непосредственно на плоскости стены. «В связи с этим эффект монолитной глади стен, который играл важную роль в образном строе архитектурных памятников предшествовавшей эпохи, утратил здесь свою силу»[2]. Силуэт церкви и её масса сохранили свою выразительность, но наряду с этим весьма существенное, подчас самостоятельное значение получили рельефы, внёсшие живописное начало в архитектурный образ. «В самой трактовке этих рельефов с чёткими графическими контурами стали заметны стремление к орнаментальности и отход от прежней пластической ясности. В нижнем ряду рельефов представлены различные библейские сюжеты, а также изображения пророков и апостолов. На западном фасаде помещена фигура ктитора — васпураканского царя Гагика Арцруни с моделью церкви в руках»[2]. В верхней части церковь опоясана широкой полосой так называемого «виноградного фриза», изображающего уборку урожая в винограднике и фруктовом саду, а также фигуры людей, различных животных и птиц. Рельефы церкви Святого Креста неоднородны: фигуры нижнего ряда плоскостны, статичны, скованы условными схемами и религиозными канонами. Больше свободы и живой непосредственности в «виноградном фризе». Стилевые особенности, свойственные ахтамарским рельефам, позднее сказались в миниатюрах «ванской» школы[2].
Наследники армянских царских и нахарарских династий всегда стремились восстановить государственность. Предприняли такую попытку и Сефединяны, потомки династии Арцруни, которые смогли приобрести большое влияние в Васпуракане. В эпоху ахтамарских католикосов Закарии III (1434—1464) и Степанноса IV (1465—1489) Сефединянов эти стремления увенчались успехом, когда последний в 1466 году венчал в Ахтамаре царём Армении своего брата Смбата. Хотя царствование Смбата длилось недолго, в хишатакаранах рукописных книг, созданных в XV—XVI веках в Васпуракане, Ахтамар именовался «царским престолом». Сами же католикосы Ахтамара, первый из которых был возведён на престол в 1113 году, называли себя «царственными», «внуками и потомками царя Гагика». Отдельный самостоятельный католикосат, сохранялся здесь до 1895 года, который покровительствовал развитию искусства в области. С конца XIII века по середину XVIII в Ване-Васпуракане было создано и украшено иллюстрациями 1500 рукописных книг, существовала Васпураканская школа художественной миниатюры. Город, основанный Гагиком Арцруни, можно было видеть ещё в XVI веке. Побывавший здесь в 1510-х годах венецианский купец писал:
Всю площадь острова занимает небольшой город с внешним периметром в 2 мили. Его называют Арменик, здесь много церквей. Все многочисленные жители исключительно христиане, нет ни одного мусульманина[3].
Напишите отзыв о статье "Ахтамар"
Примечания
Литература
- Арутюнян В. М., Сафарян С. А. Памятники армянского зодчества, Москва, 1951, с. 49—50.
- Der Nersessian S. Aghfamar. Church of the Holy Cross, Cambridge (Mass.), 1965.
- Armenag Sakisian Notes on the Sculpture of the Church of Akhthamar // The Art Bulletin, Vol. 25, No. 4, 1943 ([www.jstor.org/stable/3046906 Электронная версия])
- Lynn Jones. Between Islam and Byzantium: Aght'amar and the visual construction of medieval Armenian rulership. — Ashgate Publishing, 2007. — 144 p. — ISBN 0754638529, ISBN 9780754638520.
Ссылки
- Ахтамар // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- [www.westernarmenia.net/index.files/ahtamar.htm Церковь Сурб Хач на острове Ахтамар (оз. Ван)]
- [ararat-online.ru/Akhtamar.html Легенда об острове Ахтамар на сайте Ararat-online.Ru]
Отрывок, характеризующий Ахтамар
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.
Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.