Ахтернбуш, Герберт

Герберт Ахтернбуш
Herbert Achternbusch
Дата рождения:	23 ноября 1938(1938-11-23) (85 лет)
Место рождения:	Мюнхен, Германия
Гражданство:	Германия Германия
Профессия:	кинорежиссёр, сценарист, актёр, кинопродюсер

Герберт Ахтернбуш (нем. Herbert Achternbusch, настоящее имя Герберт Шильд (Herbert Schild); 23 ноября 1938, Мюнхен) — немецкий кинорежиссёр, писатель, художник, актёр, продюсер.

Биография

Герберт Шильд родился 23 ноября 1938 в Мюнхене как внебрачный сын. В 1960 году был усыновлен родным отцом, с тех пор носит имя Ахтернбуш. С 5 лет жил у бабушки под Деггендорфом в Баварском лесу, посещаал там народную школу и гимназию, которую закончил в 1960 году. В течение нескольких семестров изучал искусство в Нюрнберге и Мюнхене и начал заниматься живописью, скульптурой, попробовал себя в литературе, финансируя всё это за счёт случайных заработков. В 1962 году женился на Герде, преподавательнице искусства, которая родила четверых детей. В 1964 году вышло первое издание его стихов. С 1969 года книги Ахтернбуша выходят в престижном издательстве «Зуркамп».

В начале 70-х гг. он снял первые короткометражные фильмы. В 1973 году познакомился с Вернером Херцогом (для которого написал сценарий фильма «Сердце из стекла»), Фолькером Шлендорфом и Маргаретой фон Троттой, снимался в их фильмах. В 1974 году под влиянием этих знакомств написал сценарий своего первого полнометражного фильма «Андехское чувство». Его продюсером выступил Шлендорф, Маргарета фон Тротта исполнила главную, а сам Ахтернбуш, как и во всех последующих фильмах, центральную роль.

С тех пор регулярно снимает фильмы в качестве сценариста, режиссёра, главного исполнителя, продюсера, а иногда и прокатчика. По содержанию и стилю они опираются на его оригинальную прозу и — наряду со статьями о других режиссёрах, таких как Куросава, Валентин, Фасбиндер и Херцог — являются важной составляющей его разнообразного творчества. Ахтернбуш работает с относительно постоянной группой друзей-исполнителей, со своей женой Гердой и дочерьми, а также такими профессионалами, как кинооператор Йорг Шмидт-Райтвайн.

Темы его фильмов коренятся в любви и ненависти к характерным особенностям баварской родины («пивной сад», вера в авторитеты, клерикализм), в его биографии (привязанность к матери) и в его личных наваждениях. Нарушение табу принесло ему известность за пределами круга его поклонников: телевидение вырезало «непристойные» сцены; в 1981 году контрольный совет Баварского радио и телевидения протестовал против показа фильма «Привет, Бавария», в 1983 году отказ федерального министра внутренних дел Фридриха Циммермана выделить ему уже утверждённую субсидию на фильм «Призрак» превратился в государственную аферу, в которой усмотрели попытку изменить культурно-политическую ситуацию в Западной Германии.

Фильмография

• 1971 Ребёнок мертв / Das Kind ist tot
• 1972 6 декабря 1971 года / 6. Dezember 1971
• 1974 Андехское чувство / Das Andechser Gefühl
• 1976 Атлантические пловцы / Die Atlantikschwimmer
• 1976 Стеклянное сердце / Herz aus Glas (автор сценария)
• 1977 Привет, Бавария / Servus Bayern
• 1977 Пивная борьба / Bierkampf
• 1978 Молодой монах / Der junge Mönch
• 1980 Негр Эрвин / Der Neger Erwin
• 1980 Команчи / Der Komantsche
• 1981 Последняя дыра / Das letzte Loch
• 1982 Простофиля / Der Depp
• 1982 Олимпийская чемпионка / Die Olympiasiegerin
• 1982 Призрак / Das Gespenst
• 1984 Рак-путешественник / Wanderkrebs
• 1984 Рита Риттер / Rita Ritter
• 1985 Голубые цветы / Blaue Blumen
• 1986 Лечите Гитлера / Heilt Hitler
• 1987 Punch Drunk / Punch Drunk
• 1988 Куда? / Wohin?
• 1989 Микс Викс / Mix Wix
• 1991 Я знаю, как пройти к Хофбройхаусу / I Know The Way To The Hofbrauhaus
• 1993 Я тут, я тут / Ich bin da, ich bin da
• 1994 Прочь на Тибет / Ab nach Tibet
• 1995 Аид / Hades
• 1997 Пикассо в Мюнхене / Picasso in München
• 1998 Новая свобода — безработица / Neue Freiheit — keine Jobs
• 2002 Хлопок одной ладони / Das Klatschen der einen Hand

Ссылки

• Hans-Michael Bock (Hrsg.): CINEGRAPH. Lexikon zum deutschsprachigen Film. edition text + kritik, München 1984.
• Е. А. Зачевский Баварский Гений Герберт Ахтернбуш // Зеркала времени. Очерки немецкоязычной литературы второй половины XX века. — СПб: Наука, 2005. — С. 187—194.

Отрывок, характеризующий Ахтернбуш, Герберт

Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.