Ахтырский 12-й гусарский полк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
12-й гусарский Ахтырский
генерала Дениса Давыдова,
Ея Императорского Высочества Великой Княгини
Ольги Александровны полк

Полковой знак 12-го гусарского Ахтырского полка
Годы существования

27.06.1651 - 1918

Страна

Россия

Входит в

12-я кав. див.
(12 АК, Киевский ВО)

Тип

кавалерия

Дислокация

Межибужье, Летичевский уезд, Подольская губерния

Командиры
Известные командиры

П. Х. Витгенштейн, Д. В. Давыдов

Ахтырский 12-й гусарский полк — сформирован как казацкий полк в 1651, переформирован в гусарский в 1765, в драгунский в 1882; с 1907 вновь гусарский.

Старшинство полка: 27.06.1651.

Полковой праздник: 2 июля, день Чудотворной Иконы Ахтырской Божией Матери или Положение риз Пресвятой Богородицы во Влахерне.





История

Императорская армия

27 июня 1651 года из бежавших от гнёта польской шляхты жителей Слободской Украины сформирован Ахтырский слободской казачий полк. Полк участвовал в Северной войне 1700—1721 гг.

3 мая 1765 года переименован в Ахтырский гусарский полк. Участвовал в русско-турецкой войне 1768—1774 г., в том числе под Измаилом.

27 июня 1783 года назван Ахтырским гусарским полком Украинской конницы. 26 февраля 1784 года назван Ахтырским легкоконным полком. В декабре 1788 года участвовал в осаде Очакова.

29 марта 1790 года в полном составе был присоединен к Харьковскому легкоконному полку, но в январе 1792 года был восстановлен как самостоятельная воинская часть. Участвовал в подавлении польского восстания 1794 года под предводительством Тадеуша Костюшко.

29 ноября 1796 года полк был переименован в гусарский и приведён в состав 10 эскадронов.

29 марта 1801 года полку было возвращено название Ахтырский. Участвовал в кампаниях 1806 года (против Турции), 1807 года (против наполеоновской Франции), в Отечественной войне 1812 года и заграничных походах русской армии. Участвовал в подавлении польского восстания 1830—1831 годов.

С 1 января 1840 по 19 марта 1857 года именовался по фамилиям шефов: генерала-адъютанта князя Васильчикова; Его королевского высочества принца Фридриха-Карла Прусского полк. В Крымскую войну 1853—1856 годов находился на Дунайском театре военных действий.

19 марта 1857 года полку было возвращено название Ахтырский, а с 25 марта 1864 полк переименован в 12-й Гусарский Ахтырский Его королевского высочества принца Фридриха Карла Прусского полк.

18 августа 1882 года полк переформирован в 36-й драгунский Ахтырский, а 6 декабря 1907 года — вновь в 12-й гусарский Ахтырский Её императорского высочества великой княгини Ольги Александровны полк. 26 августа 1912 года, в ознаменование 100-летия Бородинского сражения, полку присвоено имя генерала Дениса Давыдова.

В первую мировую войну 1914—1918 годов полк действовал в составе 12-й кавалерийской дивизии 20-го и 26-го армейских корпусов 8-й и 9-й армии Юго-Западного и Румынского фронтов. Расформирован в мае 1918 года под Одессой.

Белая гвардия

Полк, ликвидированный в начале 1918 года, был восстановлен тогда же в составе Вооруженных сил Юга России в виде двух эскадронов (дивизиона) ахтырских гусар, влившихся в 1919 году в 12-й Сводный кавалерийский полк, которым командовал бывший офицер Ахтырского полка Георгий Николаевич Псиол.

Последний ахтырский гусар — корнет Николай Георгиевич Тимченко (вступил в полк в 1916 г.) — умер в Стамбуле 31 декабря 1999 г. в возрасте 102 лет.

Шефы полка

Командиры полка

Знаки отличия

  1. георгиевский штандарт за войну 1651—1681 гг. и за кампанию 1814 г.,
  2. серебряные трубы за 1812 г.,
  3. георгиевские трубы за 1828—29 гг.,
  4. знаки на шапках «За отличие 14 августа 1813 г.»
  5. «петлицы за военное отличие» за войну 1877—78 гг[3].

Полковая форма

После взятия Парижа Ахтырский полк находился в Аррасе. Осмотрев полк, Денис Давыдов, тогдашний командир полка, нашёл внешний вид своих гусар довольно плачевным. Мундиры за время боевых действий изрядно обносились. Полк был расквартирован вблизи монастыря капуцинок, монахини которого носили рясы как раз «полкового» коричневого цвета. Решение подсказала сама жизнь, по приказу Давыдова с монастырского склада было изъято все сукно, необходимое для пошива новых мундиров. На параде ахтырцы выглядели блестяще и произвели впечатление на императора. После этого Александр I своим Указом повелел ахтырским гусарам на вечные времена носить коричневые мундиры.

Потомки М. Ю. Лермонтова подтверждают правдивость этой легенды. Они рассказывают, что третьим тостом ахтырских гусар всегда был тост: «За французских женщин, которые пошили нам мундиры из своих ряс!»

После неудачной войны с японцами 1904—1905 годов администрация задумалась о поднятии боевого и морально-психологического духа армии. Как напоминание войскам о славных традициях, армии вернули парадную униформу эпохи Александра II, а кавалерии ещё и деление на виды. Так, в 1907 году в русской армии снова появились гусарские и уланские полки. Ахтырским гусарам была восстановлена гусарская форма — коричневый доломан и краповые чакчиры, только без ментика. Головной убор состоял из шапки чёрного барашка с жёлтым шлыком, белым султаном и двуглавым орлом, а также ленты с надписью «За отличия 14 августа 1813 г.»

Полковой знак

15 апреля 1909 в память о 250-летии полка был утвержден полковой знак 12-го гусарского Ахтырского полка, который имел форму четырёхконечного креста (по форме креста за штурм Праги в 1794 г.). На концах креста накладные вензеля: на левом — царя Алексея Михайловича, на правом — шефа полка Великой Княгини Ольги Александровны, на верхнем — императора Николая II, на нижней лопасти — накладные юбилейные даты: «1651» и «1901». В центре креста герб г. Ахтырки (на щите, залитом голубой эмалью, золотой четырёхконечный крест, а над ним золотое сияние солнца).

Интересные факты

В пьесе А. Гладкова «Давным-давно» (1940) командир партизанского отряда Давыд Васильев говорит, обращаясь к поручику Ржевскому: «Драчливость, брат, твоя вошла в пословицу давно в полку Ахтырском». Под именем «Давыда Васильева» выведен русский поэт, гусар Ахтырского полка, герой Отечественной войны 1812 года Денис Васильевич Давыдов.

Последний Ахтырский гусар — корнет Николай Георгиевич Тимченко (вступил в Ахтырский гусарский полк имени Дениса Давыдова в 1916 году) — умер в Стамбуле 31 декабря 1999 года в возрасте 102 лет

Напишите отзыв о статье "Ахтырский 12-й гусарский полк"

Примечания

  1. Илл. 45. Армейские Драгунские полки: Штаб-офицеры полков а) 37-го Военного Ордена (в парадной форме ) и б) 36-го Ахтырского (в обыкновенной форме ), Обер-офицеры а) 32-го Чугуевского (в сюртуке) и б) 6-го Павлоградского Его Величества (в обыкновенной форме) (прик. по воен. вед. 1882 г. № 325.) // Иллюстрированное описание перемен в обмундировании и снаряжении войск Императорской Российской армии за 1881–1900 гг.: в 3 т.: в 21 вып.: 187 рис. / Сост. в Техн. ком. Гл. интендантского упр. — СПб.: Картографическое заведение А.Ильина, 1881–1900.
  2. Согласно [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=40782 Военной энциклопедии]. Сайт ВИК «Ахтырские гусары» называет последним командиром полка Георгия Ивановича Елчанинова 1-го
  3. Ахтырский драгунский 36-й полк // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

  • [www.gusa.ru/ ВИК «Ахтырские гусары»]
  • [regiment.ru/reg/III/C/12/1.htm Русская императорская армия]
  • [history.scps.ru/table/Viewer.asp?table=Rus_Army_1812_2&id=17 17. ОБЕР-ОФИЦЕР АХТЫРСКОГО ГУСАРСКОГО ПОЛКА]
  • [www.gusa.ru/arts.html Александр Михаленко. «И жили дружною семьею солдат, корнет и генерал»]
  • [lib.rin.ru/doc/i/73120p.html М.Талалай. Памяти Николай Тимченко]//Русская мысль, 2000
  • При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Ахтырский 12-й гусарский полк

Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.