Ахшарумов, Дмитрий Иванович

Дмитрий Иванович Ахшарумов
Д. И. Ахшарумов
Дата рождения	11 октября 1785(1785-10-11)
Дата смерти	13 января 1837(1837-01-13) (51 год)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота
Звание	генерал-майор
Командовал	2-я бригада 17-й пехотной дивизии
Сражения/войны	Война четвёртой коалиции, Русско-турецкая война 1806—1812, Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813 и 1814 гг.
Награды и премии	Орден Святого Владимира 4-й ст. (1811), Золотое оружие «За храбрость» (1813), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1813)

Дмитрий Иванович Ахшарумов (Ахшарумов Гайк Ованесович) (1785—1837) — первый историк Отечественной войны 1812 года, инициатор и главный работник по изданию первого Свода военных постановлений, генерал-майор.

Биография

Ахшарумов родился 11 октября 1785 года в Астрахани, в дворянской семье армянского происхождения. По окончании 1-го кадетского корпуса в чине прапорщика Черниговского пехотного полка участвовал в кампании 1806—1807 годов в Восточной Пруссии и в войне с Турцией в 1809—1811 годах. В последней, за отличие в сражении при Базарджике, награждён орденом св. Владимира 4-й степени с бантом.

Затем, в рядах сначала 20-го егерского полка и далее лейб-гвардии Егерского полка, принял участие в Отечественной войне 1812 года, с отличием сражался под Смоленском, под Бородиным, при Тарутине и в особенности в битве под Малоярославцем, за что 13 февраля 1813 года был награждён золотым оружием с надписью «За храбрость». Также он отличился и в Заграничных походах; за сражение под Люценом произведён в полковники и 20 октября 1813 года был награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 2716 по кавалерскому списку Григоровича — Степанова)

За отличия в сражениях с французами в кампанию 1812 и 1813 гг.

В 1814 году он сопровождал союзные армии до Парижа и, по окончании военных действий, остался за границей, в должности дежурного штаб-офицера при корпусе русских войск, оккупировавших Францию.

В 1819 году он выпустил в свет своё [tvereparhia.ru/biblioteka-2/a/1058-akhsharumov-d-i/13432-akhsharumov-d-i-opisanie-vojny-1812-goda-1819 «Описание войны 1812 года»]. Труд этот в своё время имел большое значение. Авторы «Военной энциклопедии» дали следующую характеристике его труду: «Русский воин-самовидец не только обстоятельно и кратко (вся книга имеет 294 страниц) изложил фактическую сторону войны, но во многих местах не забыл высказать свои мысли и замечания, не утратившие во многом своей правильности и интереса даже и до настоящего времени. Отсутствие ссылок на источники отчасти умаляет значение его труда, но последний всё-таки по правдивости и искренности изложения несомненно принадлежит к замечательным».

19 февраля 1820 года Ахшарумов был произведён в генерал-майоры с назначением командиром 2-й бригады 17-й пехотной дивизии, но 8 декабря того же года был уволен из службы «для определения к статским делам», 8 ноября 1821 года зачислен вице-директором комиссариатского департамента. Здесь Ахшарумов задался целью «сделать методический свод военных постановлений». Необходимость издания такого свода чувствовалась давно, но все попытки в этом направлении были безрезультатны до 1826 года, когда, наконец, за дело взялся Ахшарумов, хотя, как состоявший при Герольдии, не имевший, по своему служебному положению, никакого отношения к вопросам военного законодательства.

В 1826 году Ахшарумов, разработав записку и проект программы свода военных постановлений, представил их начальнику Главного штаба Его Императорского Величества барону И. И. Дибичу. Дибич счёл нужным обратиться за советом и помощью к авторитету по части издания и кодификации законов M. M. Сперанскому. Сперанский признал предложения Ахшарумова весьма основательными и полезными, причём согласился взять на себя общее и главное руководство работами Ахшарумова.

5 июля 1827 года Ахшарумов уже был причислен к Главному штабу Его Императорского Величества для занятий по возложенному на него поручению и получил небольшой штат сотрудников для этой работы. 31 декабря 1827 года Сперанский получил первый отчёт Ахшарумова о работах и не только поддержал его своим сочувствием, но исходатайствовал о ежегодном назначении редакции отпуска в 1850 рублей, а также и о назначении двух дополнительных чиновников.

С марта 1828 года Ахшарумов повёл работы полным ходом, представляя ежемесячно отчёты Сперанскому, который нередко испрашивал по ним личные указания императора Николая I. 2 февраля 1830 года Сперанский представил на усмотрение государя уже оконченную первую часть свода, причём в докладе особенное внимание обратил на трудность и обширность работы, для которой потребовалось собрать и изучить все военные постановления со времён Петра Великого.

Дальнейшие работы по составлению свода и поверке оконченных его книг, по Высочайшему повелению, были возложены на особое совещание, в состав которого вошли и Сперанский, и Ахшарумов. Наконец, после интенсивной работы, в 1830 году была закончены 2-я часть свода, а в 1832 году — 3-я и 4-я его части. Однако «ревизия» свода советом военного министра и департаментами министерства сильно тормозила ход работ.

Тяжёлые дни настали для Ахшарумова, так как начались попытки устранить неутомимого работника тогда, когда «девять десятых дела приготовлено». Военный министр, граф Чернышёв, в феврале 1833 года, помимо Сперанского, представил доклад о поверке книг свода особым комитетом, в состав которого Ахшарумов не входил. Но Николай I, близко знавший весь ход работ, повелел направить доклад на заключение Сперанскому. Последний подробно разобрал предположения графа Чернышева и не согласился, между прочим, с нежеланием возвратить Ахшарумову книги, составленные по 1829 года, для дополнения и с устранением его из комитета. Чернышев оспаривал мнение Сперанского, к защите которого прибег Ахшарумов, но вторично получил Высочайшее повеление — «снестись с Сперанским» и «представить за совокупным подписанием доклад о мерах к скорейшему и успешнейшему окончанию дела». В результате Ахшарумов не только не был устранён, но получил в помощники статского советника Н. И. Кутузова, а все книги были возвращены ему для дополнения.

Прошло ещё два года кропотливого труда. В 1835 году редакция закончила все книги свода, которые и были представлены Сперанским императору. 4 июля 1835 года Высочайше учреждённый комитет для поверки свода военных постановлений открыл свои действия, причём деятельное участие в работах комитета принял сам Ахшарумов и его помощник Кутузов. С передачей книг свода в комитет для ревизии на редакцию было возложено составление книги штатов.

Однако Ахшарумову не суждено было дождаться издания Свода военных постановлений: 13 января 1837 года он скончался в Санкт-Петербурге; похоронен на Георгиевском кладбище Большой Охты.

Если принять во внимание, что из 52 прожитых лет Ахшарумов свыше 11 лет посвятил работе по созданию свода, заложив прочный фундамент кодификации военных постановлений, то заслуга этого труженика должна быть признана чрезвычайной. Такая оценка кодификационной заслуги Ахшарумова не покажется преувеличенной, если припомнить, что в своде военных постановлений 1869 года книга XIX так и не была издана (в целом виде), а Ахшарумов заново составил весь свод за 1827—1835 годы, то есть за восемь лет.

Семья

С 28 января (11 февраля) 1820 года был женат на Марии Семёновне Бижеич. Имел пятерых сыновей: Николая, Дмитрия, Владимира, Семёна и Ивана.

Источники

• Ахшарумов, Дмитрий Иванович // Аральская флотилия — Афонское сражение. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911. — С. 301. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.] ; 1911—1915, т. 3).</span>
• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том I. А—К. М., 2009
• Исмаилов Э. Э. Золотое оружие с надписью «За храбрость». Списки кавалеров 1788—1913. М., 2007
• Ахшарумов, Дмитрий Иванович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). СПб., 1869

Отрывок, характеризующий Ахшарумов, Дмитрий Иванович

– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».