Ачампонг, Игнатиус Куту

Игнатиус Куту Ачампонг Ignatius Kutu Acheampong<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Верховного военного совета Ганы
9 октября 1975 — 5 июля 1978
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Фред Акуффо
Председатель Совета национального спасения Ганы
13 января 1972 — 9 октября 1975
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Должность упразднена
Вероисповедание:	Христианство
Рождение:	23 сентября 1931(1931-09-23) Трабум, регион Ашанти, Британский Золотой Берег
Смерть:	16 июня 1979(1979-06-16) (47 лет) Аккра, Гана
Супруга:	Фаустина Ачампонг
Образование:	Кадетская школа Монс, Олдершот, Великобритания (1959), Штабной колледж США (1966)
Профессия:	военный
Военная служба
Звание:	генерал-лейтенант (1976)
Командовал:	5-й и 6-й батальоны армии Ганы, 1-я пехотная бригада армии Ганы, вооружённые силы Ганы.

Игнатиус Куту Аквази Ачампонг, Ачеампонг (англ. Ignatius Kutu Akwasi Acheampong, 23 сентября 1931, Трабум, регион Ашанти, Британский Золотой Берег — 16 июня 1979, Аккра, Гана) — ганский политический деятель, Президент Ганы в 1972 — 1978 годах.

Биография

Игнатиус Куту Аквази Ачампонг родился 23 сентября 1931 года в селении Трабум (англ. Traboum). Окончил начальную школу в Трабуме и католическую школу Св. Петра в Кумаси (англ. School St. Peter’s Catholic School). В 1945 году Ачампонг окончил среднюю школу, получив также диплом в области торговли. В том же году он устроился на работу секретарём и стенографистом на лесопильное предприятие в Кумаси и одновременно продолжил своё образование в Центральном коммерческом колледже в Сведру (Центральная область). В 1951 году Ачампонг окончил колледж и получил второй диплом в области коммерции.

Военная карьера

В том же 1951 году Ачампонг решил посвятить себя армейской службе и поступил добровольцем в армию Британского Золотого Берега. В 1957 году Гана получила независимость, и в 1959 году Ачампонг был отправлен на обучение в престижную Кадетскую школу Монс в Олдершоте (Великобритания). После окончания курса он был направлен на стажировку в британскую воинскую часть, дислоцированную в Западной Германии, а затем вернулся на родину, где продолжил служить в национальной армии в звании второго лейтенанта. В последующем Ачампонг не раз посещал курсы повышения военной квалификации, включая курсы Командного штабного колледжа армии США в Форт-Ливернуорте (штат Канзас). Он служил в составе воинского контингента Ганы, входившего в силы ООН по поддержанию мира в Конго, а затем командовал 5-м и 6-м батальонами армии Ганы. После свержения левого режима Кваме Нкрумы в феврале 1966 года пришедший к власти Совет Национального Освобождения назначил Ачампонга главой администрации одной из областей — председателем Регионального комитета Бронг-Ахафо с центром в Суньяни. Он пробыл на этой должности до 1971 года, когда новое гражданское правительство Второй Республики назначило его командиром 1-й (Южной) пехотной бригады.

Переворот 1972 года

Однако личные качества подполковника Ачампонга, который был известен как любитель хорошей жизни, игрок и любитель женщин, затормозили его карьеру — в конце 1971 года министерство обороны, информированное о поведении командира бригады, отказало ему в присвоении очередного воинского звания полковника. Вероятно, что сразу после этого отличавшийся нетерпеливостью Ачампонг принял решение прийти к власти путём переворота. Он начал способствовать переводу верных ему офицеров в Аккру и назначению их на важные посты. Режим Второй республики к этому времени уже привёл страну к экономическому краху и бесконтрольной коррупции и был крайне непопулярен, а снижение зарплат военнослужащим настроило армию против гражданских властей и идеи Ачампонга нашли поддержку в офицерской среде. Когда 10 января 1972 года премьер-министр Кофи Бусиа вылетел в Лондон для проведения медицинского обследования, заговорщики начали обсуждать детали переворота. В последний момент Ачампонг узнал, что правительство, несмотря на сопротивление военного командования, всё же утвердило присвоение ему звания полковника, но не нашёл это достаточной причиной для отмены переворота.

Ночью 13 января 1972 года подполковник Игнатиус Ачампонг связался с верными ему офицерами в Аккре и те, не встречая сопротивления, взяли под контроль все правительственные здания и ключевые пункты столицы. Ранним утром страна услышала радиообращение нового правителя, которое передавалось в эфир весь день в перерывах между военными маршами. Вечером Ачампонг объявил по телевидению и радио о сформировании Совета Национального Спасения из 11 военных. Президент Эдвард Акуфо-Аддо и премьер министр Кофи Бусиа были смещены, Национальное собрание и Государственный совет распущены, конституция 1969 года отменена. Полковник Ачампонг стал главой Совета Национального Спасения и главой правительства, заняв одновременно посты министра обороны, министра финансов и министра экономики.

Пять лет у власти

После переворота 13 января 1972 года либеральная политика Второй республики сменилась окрашенной в националистические, а изредка и в левые тона политикой активного вмешательства государства во все сферы жизни. 7 февраля 1972 года Игнатиус Ачампонг в своей речи так определил цели своего правительства:

…создание независимой экономики, прочно основывающейся на обширных ресурсах страны, экономики, в которой рост и развитие являются не целями сами по себе, а средством удовлетворения социальных нужд народа в целом… Мы должны передать командные высоты в экономике в руки нашего народа так, чтобы прибыли, созданные трудом наших рабочих, оставались у нас и вливались в дальнейшее развитие нашей экономики, а не переводились за границу… Мы должны построить экономику, в которой будет устранена эксплуатация во всех её проявлениях.

Он провозгласил принцип «опоры на собственные силы», отказался от выплаты огромных внешних долгов, оставленных прежними правительствами, провёл частичную национализацию крупных кампаний, обещал реформировать систему землепользования, восстановить существовавшие при Кваме Нкруме госхозы и «рабочие бригады» для строительства дорог, мостов и ферм, начать строительство государственных предприятий, способных конкурировать с частным сектором. В августе 1974 года был осуществлён переход на праворульное автомобильное движение, а в сентябре 1975 года страна перешла на метрическую систему мер и весов.

Эти меры способствовали большой популярности нового режима среди населения, однако, в конечном счёте, не решили всех проблем, стоявших перед Ганой. 9 октября 1975 года Совет Национального Спасения был реорганизован в Высший Военный Совет в составе 7 чинов армии и полиции, который также возглавил Ачампонг. В 1976 году ему было присвоено звание генерал-лейтенанта

Вскоре на волне требований возврата к гражданскому правлению им была выдвинута программа «ЮНИГОВ» (англ. Unigov) — «Правительства единства», — политической системы, при которой гражданское население получило бы доступ к управлению страной наряду с военными, но напрямую через выборы, без формирования политических партий. 30 марта 1978 года программа «ЮНИГОВ» была утверждена на общенациональном референдуме. Однако к этому времени о прежней популярности Игнатиуса Ачампонга речь уже не шла — инфляция, рост цен, нехватка продовольствия, фактический отказ главы государства от борьбы с коррупцией и его экстравагантное поведение вызвали резкую критику и насмешки среди населения, а результаты референдума сразу же были поставлены под сомнение.

3 июля 1978 года командующий армией Ганы генерал-майор Невилл Одартей-Веллингтон и начальник Генерального штаба армии генерал-лейтенант Фред Акуффо составили документ о добровольной отставке Ачампонга и на следующий день предъявили его правителю на совещании в главной штаб-квартире армии в лагере Барма в Аккре. Когда Ачампонг попытался воспротивиться своей отставке и приказал арестовать двух заговорщиков, генерал Одартей-Веллингтон наставил на него револьвер. Ачампонг был помещён под домашний арест в Аккре, а затем лишён воинского звания и отправлен под домашний арест в Трабум, область Ашанти.

Зарубежные поездки

• Того — май 1972 года

Арест. Казнь. Перезахоронение

В июне 1979 года, после прихода к власти капитана Джерри Роулингса, Игнатиус Ачампонг был арестован в Трабуме и привезён в Аккру. Здесь в ходе короткого судебного расследования он был приговорён к расстрелу за коррупцию и присвоение государственных средств с целью личного обогащения.

Игнатиус Куту Ачампонг был расстрелян 16 июня 1979 года на полигоне Теши в Аккре. На рассвете, в 05.30 утра по местному времени Ачампонг и бывший командующий пограничной гвардией генерал-майор Эдвард Кваку Утука были выведены в фиолетовой тюремной форме на полигон в присутствии небольшой группы приглашённых, в том числе и представителей прессы. Ачампонг махал приглашённым носовым платком. В 06.00 осуждённые были привязаны к столбам перед стеной из мешков с песком, а в 06.10 расстреляны взводом солдат. Ачампонг и Утука стали первыми жителями Ганы публично казнёнными после 1967 года. Тело Игнатиуса Ачампнога было погребено в безымянной могиле на кладбище в Адоагири близ Нсавама. В 2001 году по решению президента Джона Куфуора останки Ачампонга были эксгумированы и 27 декабря 2001 года после церковной службы в церкви 37-го военного госпиталя в Аккре переданы родственникам для перезахоронения.

Частная жизнь

Игнатиус Ачампонг был женат на Фаустине Ачампонг, которая покинула Гану после смещения мужа в 1978 году и работала медсестрой в Лондоне. Его внук — Чарли Пепра (англ. Charlie Peprah), известный американский футболист.

Литература

• Абрамов В. В. Светланов А. М. Гана: поиски путей развития. М. 1981.

Ссылки

• [www.ghana-pedia.org/org/index.php?option=com_directory&listing=Ignatius%20Kutu%20Acheampong&page=viewListing&lid=146&Itemid=36 Игнатиус Куту Ачампонг. Ганапедия  (англ.) (недоступная ссылка)]
• John S. Pobee. [www.jstor.org/pss/1581075 «Religion and Politics in Ghana, 1972 −1978. Some Case Studies from the rule of General I. K. Acheampong»]. — Journal of Religion in Africa XVII (1). — 1987.
• [www.ghana50.gov.gh/history/index.php?op=postIndependence5 History of Ghana — Post Independence Ghana] (англ.). Official Website For The 50th Independence Anniversary Celebration Of Ghana. Проверено 26 декабря 2011. [www.webcitation.org/67dfubIjN Архивировано из первоисточника 14 мая 2012].
• [web.archive.org/web/20070413125241/www.ghana.co.uk/history/history/ghana_1972_1979.htm The National Redemption Council Years, 1972-79] (англ.). Ghana news website. The Federal Research Division of the Library of Congress, Country Studies/Area Handbook Program, sponsored by the U.S. (November 1994). Проверено 26 декабря 2011.

Отрывок, характеризующий Ачампонг, Игнатиус Куту

Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).