Ачарья

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ача́рья (санскр. आचार्य, Ācārya IAST) — титул религиозного наставника в индуизме, буддизме и джайнизме.





Этимология

Происходит от санскритского корня чар, который означает «последователь». С помощью приставки «а» (которая означает «совершенно или полностью») и именного суффикса, который означает «тот, кто», формируется значение термина «тот, кто полностью следует дхарме» и/или «тот, кто ведёт других следовать дхарме».

Таким образом, слово «ачарья» указывает на личность, которая гораздо больше, чем просто «учитель» и прежде всего означает «тот, кто следует тому, чему учит» или «тот, кто учит на своём собственном примере». То есть, основными двумя аспектами значения слова «ачарья» являются «тот, кто учит» и «тот, кто является примером того, чему он обучает».

В индуизме

В религиозной традиции индуизма ачарья — это «божественная личность» (санскр. महापुरुश), которая появляется для того, чтобы установить или восстановить определённые религиозные или философские принципы.

Ачарья является уважаемым гуру, который, как правило, обладает совершенными знаниями санскрита и одной из философий индуизма, например веданты. Ачарьи часто были лидерами определённой сампрадаи — философской или богословской школы в индуизме. Ачарьи обучают руководствуясь принципом того, что если сам учитель не познал и не узрел истину, он не может сделать так, чтобы её познали другие.

Ачарья должен полностью осознать то, чему он учит. В руках истинного ачарьи, священные писания (шастры) являются инструментом, с помощью которого он приводит своих последователей к познанию истины. Как шастра, так и ачарья играют ключевую роль. Ачарья, благодаря ясности своего видения и духовной и философской реализации, даёт правильное понимание изложенного в шастрах. Поэтому, как к шастрам, так и к ачарье, относятся с одинаковым уважением. Ачарья является живым воплощением священных писаний и обладает способностью сделать так, чтобы его последователи сами узрели истину.

Некоторые ачарьи в индуизме

В джайнизме

В джайнизме ачарья — монах, один из пяти почитаемых панча-паремешти достойных поклонения. Слово «сури» имеет то же самое значение, что и «ачарья». Ачарья — это также главный лидер в монашеской иерархии джайнов. Он обладает властью посвящать новых монахов или монахинь, устанавливать новые мурти и т. д. Часто он передаёт свои полномочия специально назначенным им же ставленникам.

Некоторые известные ачарьи в джайнизме в хронологическом порядке:

В некоторых сектах джайнизма, как например в Терапантхи, есть только один ачарья, тогда как в других существуют много ачарьев.

Ачарья, также как и любой другой монах-джайн, должен всё время странствовать, за исключением четырёх месяцев муссона.

Ошо родился в семье джайнов и до 1971 года был известен как Ачарья Раджниш.

В буддизме

В буддизме ачарья — один из двух наставников нового монаха, наряду с упадхьяей. В махаянских традициях этот почётный титул прилагался к известным учёным и был несколько более общим, чем схожий эпитет пандита. В тибетском буддизме титул ачарья (тиб. སློབ་དཔོན་, Вайли slob-dpon, лобпёнь) присваивается в качестве учёной степени в процессе прохождения традиционного философского образования; учитель, имеющий право давать тантрические посвящения, именуется ваджрачарьей (тиб. རྡོ་རྗེ་སློབ་དཔོན་, Вайли rdo-rje slob-dpon, дордже лобпёнь). В японской школе сингон титул адзяри присваивался квалифицированным священникам, прошедшим обучение на горе Коя. В Таиланде титул аджан, производный от санскритского, применяется к преподавателям буддийских университетов, а также к монахам, проведшим десять традиционных затворничеств в сезон дождей.

Напишите отзыв о статье "Ачарья"

Ссылки

  • [vedabase.net/a/acarya Scriptural References to «acarya»]
  • [www.jainworld.org/general/prem/Chapter%20VIII%20fe.htm Jain Monks, Statesmen and Aryikas]

Отрывок, характеризующий Ачарья

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.