Ачинтья-бхеда-абхеда

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ачинтья-бхеда-абхеда таттва»)
Перейти к: навигация, поиск

Статья из раздела
Философия индуизма

Школы

Санкхья · Йога · Ньяя · Вайшешика · Миманса · Веданта
(Адвайта · Вишишта-адвайта · Двайта · Ачинтья-бхеда-абхеда)

Философы и мыслители

Древние
Вальмики · Капила · Патанджали · Гаутама · Канада · Джаймини · Вьяса · Маркандея · Яджнавалкья
Средневековые
Шанкара · Рамануджа · Мадхва · Нимбарка · Вишнусвами · Валлабха · Анандавардхана · Абхинавагупта · Мадхусудана · Намдев · Тукарам · Тулсидас · Кабир · Васугупта · Чайтанья
Современные
Ганди · Радхакришнан · Вивекананда · Рамана Махарши · Ауробиндо · Шивананда · Кумарасвами · Прабхупада · Анандамурти

Портал «Индуизм»

Ачи́нтья-бхе́да-абхе́да (санскр. सचेत तत् त्वम् असि, acintya bhedābheda IAST, «учение о непостижимо-единораздельном сущем») — одно из направлений веданты, которое является философско-богословской основой традиции гаудия-вайшнавизма. Ачинтья-бхеда-абхеда-таттва-вада — это непостижимое для человеческого ума одновременное единство и различие между творением и Творцом или между Верховной личностью Бога Кришной и его энергиями. Ачинтья означает «непостижимый», бхеда переводится как «различие» и абхеда как «единство». Это учение впервые было сформулировано в XVI веке Чайтаньей и его последователями.





История

Исторически в индуизме существуют две противостоящие друг другу философии относительно взаимоотношений живых существ (джив или атм) с Богом (Ишварой, Брахманом или Бхагаваном). Школы адвайта преподают монистическую концепцию, объявляя что «индивидуальная душа и Бог едины и неотличимы», в то время как школы двайта выдвигают дуалистический аргумент — «индивидуальная душа всегда отлична от Бога». Философия ачинтьи-бхеды-абхеды объединяет в себе элементы обеих точек зрения. Душе изначально присуща божественная природа и поэтому она качественно едина с Богом, является частью Бога, но в то же самое время в количественном отношении душа отлична от Бога, она не тождественна Ему — непостижимая для человеческого ума природа взаимоотношений.

Доктрина ачинтья-бхеда-абхеды впервые была сформулирована Чайтаньей и рассматривается как естественное завершение исторического развития теизма бхакти.[1] Рамануджа согласился с Шанкарой в том, что Абсолют един, но в противовес адвайте ввёл концепцию личностного разнообразия в этом единстве. Позже, Мадхва выступил основоположником двайты, сформулировав вечный дуализм Всевышнего и дживы, который сохраняется даже после достижения мокши. Чайтанья, в свою очередь, определил, что Всевышний и дживы «непостижимым образом одновременно едины и отличны друг от друга».[1]

В XVI веке такие последователи Чайтаньи, как Рупа Госвами, Санатана Госвами и Джива Госвами, начали работу по оформлению гаудия-вайшнавского богословия, одним из основных положений которого выступила доктрина ачинтья-бхеда-абхеды.[2] В начале XVIII века последователями некоторых других школ аутентичность бенгальских вайшнавов была поставлена под сомнение, после чего Баладева Видьябхушана написал «Говинда-бхашью» — подробный комментарий к «Веданта-сутрам», а также комментарии к «Бхагавад-гите» и главным Упанишадам, благодаря чему школа последователей Чайтаньи была окончательно признана ведантической. Трудами Баладевы Видьябхушаны завершилось формирование богословской доктрины гаудия-вайшнавизма, что позволило последователям Чайтаньи окончательно определить свою позицию по отношению к другим философско-религиозным учениям внутри индуизма.

Главным объектом полемики, которую Баладева Видьябхушана вёл в своих трудах, была адвайта-веданта Шанкары и его последователей. Подобно предыдущим вайшнавским ачарьям, Баладева опроверг те положения учения Шанкары, в которых утверждается иллюзорность мира и тождественность индивидуального «Я» атмана с бескачественным и безличным Брахманом. Согласно Шанкаре, в Брахмане нет никаких различий, нет причин и следствий. Мнение о мире как о реальности, представления о Творце мироздания, восприятие множественности, различенности живых существ возникают лишь под действием майи. Для подтверждения этих положений Шанкара привлёк тексты «Веданта-сутр» и Упанишад.

Однако Баладева Видьябхушана путём анализа этих текстов и сопоставления их между собой показал неправомерность выводов Шанкары, указав на то, что ни Упанишады, ни «Веданта-сутры» не дают никаких оснований утверждать абсолютный монизм. Упанишады и другие священные тексты содержат утверждения различного характера. Одни из них действительно можно рассматривать как подтверждение абсолютного единства Бога, живых существ и мира, но другие совершенно недвусмысленно указывают на различия между ними. Вслед за Дживой Госвами, Вишванатхой Чакраварти и другими своими предшественниками, Баладева Видьябхушана сделал вывод о том, что верны и те и другие утверждения. А это значило, что Бог, мир и существа одновременно и едины и различны между собой.

В стремлении избежать противоречивости, Шанкара построил свою доктрину лишь на одной из сторон оппозиции, отбросив вторую. Согласно Баладеве Видьябхушане, если признавать, что шабда-прамана, священные писания — это совершенный источник знания о Боге, то необходимо принять обе стороны, что избавляет от апорий, неизбежно порождаемых доктриной адвайта-веданты. Таким образом было завершено формулирование доктрины о непостижимо единой и множественной в одно и то же время сущности (ачинтья-бхеда-абхеда-таттва-вады).

Философия

Бог делим (бхеда) и неделим (абхеда) в одно и то же время. Для человеческого разума это непостижимо (ачинтья). Найти разрешение этого противоречия можно лишь в духовной сфере. В соответствии с «Бхагавата-пураной» непостижимую единую и множественную в одно и то же время сущность (ачинтья-бхеда-абхеда-таттву) постигают в трёх формах: как безличную духовную субстанцию (Брахман), как всепроникающую Параматму и как верховного личностного Бога (Бхагавана).

Бхагаван включает в себя Параматму и Брахман и является наивысшей ипостасью Бога. Эти три гносеологических аспекта соответствуют трём онтологическим уровням Высшей реальности: сат (бытие), чит (знание) и ананда (блаженство), которые открываются ищущему в зависимости от характера его стремлений. Обретаются они разными путями: джнани, философы, стремящиеся постичь Брахман, обретают вечное бытие (сат), йоги, пытающиеся сосредоточиться в своём сердце на Параматме, достигают совершенного знания (чит), а бхакты, то есть те, кто посвящает себя любовному преданному служению Бхагавану, обретают блаженство.

Богословское понятие ачинтьи-бхеды-абхеды-таттвы даёт ответ на вопрос о том, как Бог может быть единым со Своим творением но в то же самое время быть отличным от него. Кришнаитское богословие не является пантеистическим, потому что не отвергает отдельного существования Бога в Своей личностной форме. Однако, в то же самое время, творение (которое в кришнаитской богословской терминологии именуется «космическим проявлением») никогда не существует отдельно от Бога. Бог всегда является верховным повелителем Своего творения, осуществляя этот контроль через посредство Своих энергий (пракрити).

Часто приводится пример Солнца и солнечных лучей. Несмотря на то, что как Солнце, так и солнечные лучи являются частью одной и той же действительности, существует огромная разница между лучом света в помещении и нахождением в непосредственной близости от самой планеты Солнце. В качественном отношении Солнце и солнечный свет — одно, но в количественном отношении между ними существует огромная разница. Та же самая аналогия может быть использована в отношении живых существ и Бога, где джива обладает божественными качествами, но только в очень ограниченном количестве, не разделяя безграничных качеств Бога. В этом и состоит разница между индивидуальными душами и Верховным Господом.

Напишите отзыв о статье "Ачинтья-бхеда-абхеда"

Примечания

  1. 1 2 Satsvarupa, dasa Goswami (1976), Readings in Vedit Literature: The Tradition Speaks for Itself, сс. 240 pages, ISBN 0912776889 
  2. Ватман 2005

Литература

Ссылки

  • [vyasa.ru/books/ Библиотека вайшнавской литературы]
  • [vyasa.ru/books/?id=696 Шри Чайтанья-чаритамрита Ади-лила]

Отрывок, характеризующий Ачинтья-бхеда-абхеда

С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.