Ашариты

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ашарит»)
Перейти к: навигация, поиск
Ашариты
араб. الأشاعرة
Другие названия:

ашарийя

Религия:

ислам

Течение:

суннизм

Основание:

X век

Основатель:

Абуль-Хасан аль-Ашари

Основоположники

аль-Бакиллани,
аль-Джувайни,
Ибн Тахир аль-Багдади,
аш-Шахрастании др.

Страны:

Египет, Йемен и др.

Регионы

Северная Африка и др.

Правовая школа:

суннитские мазхабы

Источники права:

Коран и сунна

Союзники:

матуридиты

Противники:

муджассимиты, захириты, джахмиты, ханбалиты

Ашари́ты (араб. الأشاعرة‎‎) — мутакаллимы, представители одного из основных направлений мусульманской теологии (суннитского калама). Основатель — выдающийся мусульманский мыслитель и философ Абуль-Хасан аль-Ашари (873 или 874—935). Идеи ашаритов получали распространение преимущественно в среде шафиитов и маликитов[1].

После X века ашаризм стал основной школой калама. Ашаризм представлял решение теологических вопросов между позицией мутазилитов и асаритов, сторонников свободы воли (кадаритов) и сторонников предопределения (джабаритов), номинализма и реализма в осмыслении божественных атрибутов, направленных на смягчение последствия деятельности «абсолютного разума» мутазилитов. Ашариты отвергали таклид (слепое следование религиозным авторитетам). Они отрицали существование естественных причинно-следственных связей между явлениями, считая, что происходящие в мире процессы идут в согласии с введённым Аллахом порядком, который предопределён Его извечным знанием[1].





Сходство и отличие от мутазилитов

Долгие годы Абуль-Хасан аль-Ашари был представителем мутазилитской школы исламской философии, но позднее он пересмотрел свои убеждения и отошёл от мутазилизма. Аль-Ашари начал закладывать философско-мировоззренческие основы ортодоксального Ислама, для адекватного ответа на рационалистическую критику многих положений Корана и Сунны со стороны критиков. С самого начала своего существования ашариты выступали против мутазилизма, однако сами ашариты были подвергнуты критике со стороны асаритов, не допускавших аллегорических интерпретаций Корана и Сунны пророка Мухаммеда. В период правления халифа аль-Мамуна (813—833) и его непосредственных преемников ашариты были подвергнуты гонениям, по причине противостояния мутазилитам. Главным отличием от мутазилитов было то, что ашариты более осторожно подходили к решению ряда специфических для калама вопросов: они признавали извечность "субстанциальных" божественных атрибутов (знание, воля, могущество, речь, зрение, слух и жизнь)[2]; отрицали «сотворенность» Корана в отношении «смысла», признавали возможность «лицезрения» (ру’йа) праведниками Аллаха в потустороннем мире, отрицая вместе с тем возможность объяснения этого[1].

Основные идеи

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Разум (акль) и традиция (накль)

В области мировоззрения ашариты утверждали приоритет разума (акль) перед религиозной традицией (накль), оставляя за шариатом функцию регулятора практической жизни мусульман. Однако, вместе с этим, они считали необходимым безоговорочное принятие главных постулатов веры, а лишь потом доказательность этих постулатов на основе положений разума. При этом ашариты принимали доводы разума для доказательства положений веры, однако само Откровение должно приниматься на веру. Таким образом, в системе ашаризма доводы разума оказываются подчиненными положениям веры. В рамках утверждения приоритета разума и признания текстов Корана и Сунны Ашари и его последователи признавали логические методы исследования проблем и применяли их в полемике с мутазилитами.

Божественные атрибуты

Ашариты разделили божественные атрибуты на сифат ас-сальбия (араб. الصفات السلبية‎) (то есть атрибуты, присущие только Аллаху и не присущие сотворенному Им бытию), сифат ас-субутия (доказательные атрибуты) и сифат аль-асма (атрибуты присущие личности Аллаха), которые совпадают с положениями доказательных атрибутов.

Сифаты ас-сальбия
Термин араб. Значение
Вуджуд وجود необходимость
существования Аллаха
Кидам قدم предвечность
Бака بقاء вечность
Вахдания وحدانية единственность
Мухалифат аль-Хавадис مخالفة للحوادث бесподобность
Киямун би-Нафсихи قيام بالنفس постоянство
Термин араб. Значение
Сифаты ас-субутия
Хаят حياة жизнь
Ильм علم знания
Сам سمع слышание
Басар بصر видение
Ирада إرادة воля
Кудра قدرة мощь
Калам كلام речь
Термин араб. Значение
Сифаты аль-асма
Хай حي вечная жизнь
Алим عالم всезнание
Мурид
Кадир قادر неограниченная сила
Сами سميع всеслышание
Басир بصير всевидение
Мутакаллим вечная речь

Свобода воли

Ашариты стремились согласовать точки зрения кадаритов и джабритов и для выработки «золотой середины» в вопросе предопределения и свободы выбора Абу аль-Хасан Али аль-Ашари ввёл концепцию «касб» — «присвоения», согласно которой Бог после сотворенной человеческой способности или вместе с ней он творит совершаемое действие; если человек захочет этого и берется за это действие, то такое действие называется касб, следовательно это действие сотворено Богом и присвоено определённым человеком. Данным определением касба аль-Ашари по сути отверг способность человека быть творцом своих поступков и действий. Ученик аль-Ашари аль-Бакиллани изменил термин «присвоения», введя в него понятие выбора и намерения в «присвоении». Большинство ашаритов считали, что человек — место совпадения действия и способности, сотворенных Богом и что всякое человеческое действие творится Богом и только присваивается человеком[1].

Сотворённость Корана

Ашариты полагали, что слова, произношение Корана сотворены, но смысл Корана извечен. Они различали «чувственную», «словесно выраженную» речь (калам хисси, калам лафзи) и речь «внутреннюю», «про себя» (калам нафси).

Принцип допустимости

Ашариты выдвинули «принцип допустимости» («все, что можно вообразить, допустимо также и для мысли»), являющийся разновидностью метода «воображаемых допущений», типичного для средневековой философии. Следуя этому принципу, Фахруддин ар-Рази, допускал, что наряду с нашим миром возможно существуют тысячи других миров[1].

Основные черты

Ашаризм, как и калам в целом отличается рационализмом, антиавторитаризмом и выделением внимания к философской проблематике. Начиная с деятельности аш-Шахрастани и ар-Рази происходит сближение ислама и восточного перипатетизма, завершившееся в конечном счете их слиянием. Вот что об этом сходстве писал аш-Шахрастани:

То, что вы (фаласифа) называете «мышлением [Бога]», мы (ашариты) называем «извечным знанием», а то, что вы называете «провидением», мы называем «извечной волей». И подобно тому как, с вашей точки зрения, провидение основывается на знании, точно так же, с нашей точки зрения, воля бывает направлена на предмет воления в соответствии со знанием. Между тем и другим учением нет никакой разницы[3].

Представители

Среди богословов, внёсших значительный вклад в развитие ашаритской школы калама, были такие известные исламские богословы, как аль-Бакиллани (ум. в 1013), Ибн Тахир аль-Багдади (ум. в 1037), аль-Джувайни (ум. в 1085), аль-Газали (ум. в 1111), аш-Шахрастани (ум. в 1153) и другие[1]. Из последователей ашаризма можно выделить аль-Куртуби (ум. в 1273), ан-Навави (ум. в 1278), аль-Аскаляни (ум. в 1448) и др.

Напишите отзыв о статье "Ашариты"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 Ислам: ЭС, 1991, с. 32.
  2. [iph.ras.ru/elib/1344.html Калам] / Ибрагим Т. К. // Новая философская энциклопедия : в 4 т. / пред. науч.-ред. совета В. С. Стёпин. — 2-е изд., испр. и доп. — М. : Мысль, 2010.</span>
  3. аш-Шахрастани. Нихайат аль-икдам фи ’ильм аль-калам. Бейрут, [б. г.] — 18
  4. </ol>

Литература

Ссылки


Отрывок, характеризующий Ашариты

Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.