Ашвамедхикапарва

Статья по тематике Индуизм
История · Пантеон
Направления Вайшнавизм  · Шиваизм  · Шактизм  · Смартизм
Верования и практики Дхарма · Артха · Кама Мокша · Карма · Сансара Йога · Бхакти · Майя Пуджа · Мандир · Киртан
Священные писания Веды · Упанишады Рамаяна · Махабхарата Бхагавадгита · Пураны другие
Родственные темы Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша
Портал «Индуизм»

Ашвамедхикапарва (санскр. आश्वमेधिकपर्व , «Книга о жертвоприношении коня») — четырнадцатая книга «Махабхараты», состоит из 2,7 тыс. двустиший (96 глав по критическому изданию в Пуне). «Ашвамедхикапарва» повествует об объединении древнеиндийских княжеств под началом Пандавов в ходе выполнения древнеиндийского ритуала ашвамедха после того, как они одержали победу над Кауравами в битве на Курукшетре. «Ашвамедхикапарва» включает один из важнейших философских текстов Махабхараты — Анугиту, которая представляет собой продолжение Бхагавадгиты.

Сюжет

Главы 1—15

Вайшампаяна продолжает рассказывать Джанамеджае о судьбе Пандавов. Юдхиштхира, поднявшись из воды на берег Ганги вслед за совершившим возлияния воды для покойного у Бхишмы Дхритараштрой, в смятении чувств падает на землю. Пандавы собираются вокруг него, а Дхритараштра и Кришна, обратившись с ободряющими речами, призывают Юдхиштхиру продолжать нести царское бремя. Владыка Пандавов в ответ выражает намерение уйти в отшельнический лес и просит Кришну дать на это согласие. Вьяса порицает Юдхиштхиру за нарушение велений смрити и предлагает очиститься от греха совершением жертвоприношений раджасуя, ашвамедха, сарвамедха и нарамедха. Тот соглашается, но сетует на отсутствие необходимых для жертвоприношения богатств, поскольку казна оказалась пустой в результате разорительной войны. Вьяса предлагает воспользоваться сокровищем, оставленном брахманами в Гималаях при жертвоприношении царя по имени Марутта, а затем по просьбе Юдхиштхиры рассказывает предание о жившем во времена Крита-юги Марутте.

После завершения рассказа Вьясы, к опечаленному Юдхиштхире со словами утешения подходит Кришна. Он говорит, что Юдхиштхира — главный враг самого себя, и излагает сказание о победе Индры в битве с Вритрой. Затем Кришна, выполняя роль психотерапевта, говорит, что болезни тела и сознания взаимообусловлены. Признаком здоровья служит равновесие трёх качеств психики: саттвы, раджаса и тамаса. Если одно из них преобладает, необходимо медицинское вмешательство. Юдхиштхире, победившему Кауравов, предстоит иная битва в одиночку, где единственным его оружием будет сознание (манас). Высшей цели можно достичь, лишь отринув всё телесное и избавившись от чувства собственности. Понимание того, что исконная природа внешних и внутренних врагов иллюзорна, избавляет от великой напасти. Кришна завершает свой монолог призывом совершить богатые жертвоприношения с обильными дарениями брахманам.

После того, как друзьям и родственникам удаётся успокоить Юдхиштхиру, он совершает заупокойные обряды для павших и продолжает вместе с братьями править землёю. Кришна и Арджуна, преисполнившись ликования, предаются веселью в рощах, в горах, в прудах и реках. Затем они прибывают в Индрапрастху, где повествуют друг другу во дворце собраний всевозможные истории о битвах и о своих бедствиях. Наконец Кришна выражает намерение вернуться к сыновьям в Двараку и предлагает Арджуне попросить на это позволения у Юдхиштхиры. Арджуна через силу соглашается.

Анугита (главы 16—50)

Вайшампаяна по просьбе Джанамеджаи рассказывает о философской беседе Кришны и Арджуны, состоявшейся во дворце собраний в Индрапрастхе.

Главы 51—96

Кришна с Арджуной отправляются на колеснице в Город слона. Явившись в покои Дхритараштры, они выражают почтение ему и всем присутствующим родственникам. По прошествии ночи Кришна и Арджуна предстают перед Юдхиштхирой и объясняют цель своего визита. Царь Пандавов даёт согласие на отбытие Кришны в Двараку, и тот покидает на колеснице Город слона вместе с Субхадрой. Следуя по ровным пустынным местам, Кришна встречает отшельника Уттанку, который интересуется, сбылись ли надежды на установление нерушимых добрых братских отношений между Пандавами и Кауравами. Узнав, что почти все Пандавы и Кауравы истребили друг друга в битве, Уттанка в ярости хочет проклясть Кришну за то, что тот не спас своих родичей.

Кришна в ответ объявляет, что он — сущее, а также совокупность сущего и не-сущего, что есть вселенная, и то, что над сущим и не-сущим. Он же — исток и конец сущего, творец и губитель, явленный во множестве форм, Вишну, Брахма и Шакра. Ради утверждения дхармы он перемещается из лона в лоно во всех мирах, и ослушавшиеся его Кауравы после смерти отправились на небеса, а Пандавы обрели славу. Уттанка говорит, что гнев его оставил, и он желает лицезреть облик Ишвары. Кришна из благосклонности к отшельнику являет ему Вишварупу, узрев которую, Уттанка просит сокрыть сей высочайший нетленный облик. Кришна предлагает собеседнику выбрать себе дар, и тот высказывает пожелание, чтобы вода появилась там, где захочется. Кришна говорит, что для этого будет достаточно мысленно обратиться к нему, а затем отправляется в Двараку.

Однажды мучимый жаждой Уттанка, бродя по пустыне, воспользовался даром Кришны. После этого он увидел в окружении стаи собак страшного и грязного чандалу, из нижней части туловища которого лился мощный поток воды. Чандала с насмешкой предложил Уттанке принять от него воду, но тот лишь осыпал проклятьями Кришну. Повторив несколько раз своё предложение и всякий раз получив отказ Уттанки, чандала вместе с собаками исчез. Вскоре Уттанка понял, что Кришна таким образом смущал его дух, после чего встретившийся ему Кришна подтвердил это, а затем удовлетворил желание Уттанки иным способом — произвольным вызовом водоносных туч над пустыней всякий раз, когда Уттанка почувствует жажду.

Вайшампаяна по просьбе Джанамеджаи рассказывает, каким образом Уттанка обрёл великую мощь подвижничества, давшую ему смелость обрушить проклятие на Вишну, и продолжает основное повествование.

По прибытии в Двараку Кришна высказывает почтение встречающим его горожанам и, отдохнув, в присутствии матери отвечает на вопросы своего отца Васудевы о битве на Курукшетре. В ходе подробного изложения он умалчивает о гибели Абхиманью, и Субхадра побуждает его рассказать об этом. Кришна описывает геройскую смерть Абхиманью в бою и призывает отца не предаваться душою скорби. Преодолев страдание, Васудева вместе с сыном исполняет поминальный обряд.

Пандавы продолжают тосковать по Абхиманью, а его беременная вдова Уттара много дней не прикасается к еде. Прознав об этом сверхъестественным путём, к ним является Вьяса и обещает Уттаре, что у неё родится сын. Юдхиштхире он велит совершить ашвамедху, после чего скрывается из вида. Пандавы созывают рать и выступают в поход к сокровищнице Марутты. Достигнув места, они предаются посту в течение ночи, а наутро совершают жертвенные подношения богам и раскапывают сокровищницу. Погрузив несметные богатства, Пандавы возвращаются в Город слона.

Кришна прибывает в Хастинапур раньше их, чтобы принять участие в ашвамедхе. Уттара производит на свет мёртворожденного сына Парикшита, что вызывает всеобщую скорбь. Кришна возвращает его к жизни, за что удостаивается хвалы и славословий от бхаратов и их жён. Когда Парикшиту исполняется месяц от роду, в город являются Пандавы. Спустя несколько дней в Хастинапур приходит Вьяса, даёт согласие на ашвамедху и поручает Арджуне сопровождать жертвенного коня.

Выпущенный на волю конь следует с севера на восток, а охраняющий его Арджуна покоряет множество встреченных на пути царей-ариев, млеччхов и киратов. В ходе странствия он едва не погибает от руки собственного сына Бабхруваханы, вступившего с ним в поединок, но чудесным образом исцеляется и приглашает Бабхрувахану на ашвамедху. За месяц до ашвамедхи конь возвращается в Город слона. В назначенный срок Пандавы совершают пышное жертвоприношение коня, сопровождаемое обильным угощением многочисленных гостей и раздачей богатых даров брахманам, кшатриям, вайшьям, шудрам и некоторым родам млеччхов.

Во время жертвоприношения из норы появляется мангуст с золотым боком и, исторгнув подобный грому клич, говорит человеческим голосом, что это жертвоприношение не стоит и горстки муки щедрого жителя Курукшетры. Изумлённые брахманы спрашивают его, в чём дело, и мангуст рассказывает историю о подвижнике, который отдал свою последнюю еду явившемуся гостю и за то вместе с семьёй отправился на небеса. Частички этой еды попали на мангуста, отчего половина его тела сделалась золотой. Закончив рассказ, мангуст исчезает. Вайшампаяна объясняет, что мангуст — это воплотившийся Кродха (гнев), который однажды был проклят праотцами за осквернение жертвенного молока и получил освобождение от проклятия благодаря жертвоприношению Юдхиштхиры.

Ссылки

• [www.sacred-texts.com/hin/mbs/mbs14001.htm Полный текст Ашвамедхикапарвы]  (санскрит)
• [www.bolesmir.ru/index.php?content=text&name=o316 Махабхарата. Книга четырнадцатая. Ашвамедхикапарва, или Книга о жертвоприношении коня / Я. В. Васильков, С. Л. Невелева: перевод, статьи, комментарий] / Ответственный редактор И. М.Стеблин-Каменский. — Санкт-Петербург: «Наука», 2003. — 236 с. — (Литературные памятники). — 2000 экз. — ISBN 5-02-027057-1.
• [www.bolesmir.ru/index.php?content=text&name=s71&gl= Махабхарата IV. Беседа Маркандеи (Эпизоды из книги III, XIV, книги: XI, XVII, XVIII)]. — Ашхабад: Издательство АН ТССР, 1958. — 676 с. — 1000 экз.

Отрывок, характеризующий Ашвамедхикапарва

Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…