Ашина

Ашина — знатный род правителей тюркских каганатов, хуннского или усуньского происхождения.

Происхождение Ашина

Помимо этого, археологические работы и находки учёных С.И. Руденко на Алтае, С.В. Киселёва в Минусинской котловине, А.П. Окладникова на Дальнем Востоке доказали, что между оседлыми и кочевыми народами было лишь взаимное влияние, а никак не заимствование кочевниками культуры у китайцев, согдийцев или греков.

Исследователи такие как Х. В. Хауссиг, С. Г. Кляшторный, А. Н. Бернштам, Ю. А. Зуев, Д. Г. Савинов, С. П. Гущин, Рона-Таш, Р. Н. Фрай, Финдли, В. У. Махпиров и другие пришли к выводу, что Ашина имеет усунское происхождение, ими выдвигались в пользу этой своей версии следующие аргументы: корни этнонима «Ашина» следует искать в сако-усуньской родовой антропонимии. Х. В. Хауссиг и С. Г. Кляшторный предполагают связь между именем рода Ашина и древнеперсидским ахşаẽnа, может получить вполне удовлетворительную этимологическую разработку.

Если даже ограничиться восточнотуркестанской сюжетикой. то искомая форма представлена в согдийском ’xs’yn’k (-әхšēnē) «синий, тёмный»; в хотано-сакском (письмом брахми) āşşeiņa (-āşşena) «синий», где долгое -ā- появилось как развитие ахş- > āşş-; в тохарском A āśna- «синий, тёмный» (из хотано-сакского или согдийского). Именно сакская этимология слова ашина (<āşşeiņa ~ āşşena) со значением «синий» (цвета неба) является фонетически и семантически безупречной. Существует и текстологическое подтверждение этой версии в древних рунических надписях тюрков. В больших орхонских надписях, в повествовании о первых каганах, народ, населявший вновь созданную империю, назван kök türk — в переводе «небесные тюрки». Не касаясь многочисленных интерпретаций слова kök в этом сочетании, отметим его идеальное семантическое совпадение с реконструированным здесь значением имени Ашина. Явное калькирование имени предполагает неутраченное знание его первоначального смысла и чужеродного происхождения, вполне совместимого с полиэтническими слагаемыми культуры Первого Тюркского каганата, утратившими, однако, популярность в «национализированной», по выражению Л. Базена, политической и культурной среде Отюкенской ставки эпохи Бильге-кагана.

Другой востоковед Ю. А. Зуев также указывает на сакско-усуньское происхождение Ашина. Он в частности обращает внимание на схожести преданий о происхождении саков-усуней и Ашина: −

− − − − − − − − − −

Усуни −	Ашина −
1. Летопись определяет древнее местонахождение усуней «между Цилянем и Дуньхуаном». −	1. Ашина находились на западе от Сихай — Шара-нора, то есть в том же районе. −
2. Усуни представляли собой «малое княжество западной границы Хунну». −	2. Во всех вариантах легенды Ашина являются обособившейся ветвью от западного моря на запад до Хунну. −
3. Усуни были разбиты соседним племенем юэчжи, и на их землях остался лишь новорожденный княжич. −	3. Ашина были разбиты тоже своими соседями, после чего в живых остался один мальчик. −
4. На помощь младенцу пришли родовые тотемы усуней — волчица и ворон, которые спасли его от смерти. −	4. У Ашина мальчика спасает волчица. В самом предании ворон отсутствует, но этот пробел восполняется списком тамг, где приведена Ашинская тамга — ворон. −
5. У усуней мальчик был унесен на восток, в ставку шаньюя хуннов, и воспитывался там. В усуньском предании мальчик является духом. −	5. Предки Ашина — мальчик и волчица, которых переносит дух, и они оказываются на востоке от Шара-нора во Внутренней Монголии. −
6. По прошествии нескольких лет между Усунями и Юэчжи снова вспыхивает борьба, окончившаяся поражением последних. −	6. Узнав, что мальчик жив, враждебный князь снова посылает войско, чтобы уничтожить Ашина и вместе с ним тотем-племя. Однако замысел враждебного князя не удается. −
7. Усуни перекочевывают на северо-запад oт прежнего местожительства, в Семиречье. −	7. Этот же путь проделывают Ашина. Ставка Ашина Хэлу находилась на Таласе −
8. Племя усуней обрело могущество и расширило свои территории. У первого усуньского князя было десять сыновей. −	8. Столько же детей у Ашина. Но здесь версия о десяти сыновьях искусственно привязана к факту существования десяти племен (Он Ок) Западно-Тюркского каганата. −

Ю. А. Зуев предполагает что усуни имели родственные отношения с правящим кланом Ашина в Первом Тюркском Каганате..Также востоковеды А. Н. Бернштам, Д. Г. Савинов и другие предполагают о сако-усуньском происхождении Ашина. Они отмечают, что по утверждению Суй шу предками Ашина были некие «смешанные ху». А. Н. Бернштам в предисловии к изданию «Собрания сведений» Н. Я. Бичурина 1950 года отмечал, что китайский термин «ху» — варвары, то есть «не китайцы», тот отождествлял с именем тюрок. Однако, по утверждению Бернштама китайцы, особенно в районах Восточного Туркестана и Средней Азии, как правило (за немногими исключениями), под этим термином понимали как раз не тюркские племена, а оседлое, главным образом население Согдианы. С. Г. Кляшторный исследовавший легенды о роде Ашина в сопоставлении с историческими свидетельствами династийной хроники «Суй шу» отметил имеющуюся в них реалистическую основу, историографическая ценность которой в настоящее время кажется несомненной", и предложил разделить раннюю историю племен Тÿрк на два последовательных периода: ганьсуйско-гаочанский, когда предки тюрков Ашина формировались из постхуннских и местных ираноязычных племён на территории Восточного Туркестана (III в. н. э. — 460 г. н. э.), и алтайский, когда сложившийся тюркский этнос переселился на территорию Монгольского Алтая (460—552 гг. н. э.)Данные обстоятельства позволяют сделать вывод, что племя Ашина сформировалось в Пиньляне и Хэси из различных индоевропейских родов («смешанные ху»). На этой территории, в период формирования племени (III в. н. э. — 460 г.), преобладало индоевропейское население и, соответственно, иранские и тохарские языки. В этногенезе Ашина, что также следует из показаний китайских источников, участвовали ещё и хуннские роды. После разгрома государства цзюйцюев в Хэси, Ашина бежали в Гаочан, где после 460 г. попали под власть жуань-жуаней и были переселены к южным отрогам Алтая. Ашина были ремесленниками, в основном они занимались металлургией. Как полагает Д. Г. Савинов, на новых местах своего расселения, в том числе и на территории вновь созданных ими владений, Ашина столкнулись с местными племенами, носителями прототюркского культурного субстрата. Видимо, к этому времени могут относиться первые процессы аккультурации, положившие начало созданию древнетюркского историко-культурного комплекса. С началом активной военно-политической деятельности Ашина объединили вокруг себя различные тюркские народности. Название новообразованному государству было принято Тÿрк (шлем, исходя из географических особенностей Алтая), соответственно население государства приняло имя тюрки. Слово Ашина стало наименованием правящей династии. Подробное исследование о происхождении Ашина проводит и китаевед С. П. Гущин. Он отмечает, что из легенды о происхождении Ашина мы знаем, что «предки тукюе происходят из владетельного Дома Со, обитавшего от хуннов на север». Название племён саков по-китайски звучит как «сохэ» 索诃, что совпадает с иероглифами «владетельный дом Со» 索國.Для проверки можно обратиться к китайскому толковому словарю, где дано диалектное прочтение иероглифа «сохэ» в форме «saak» 索. Также в китайских фонетических базах иероглиф 索 = sāk/sâk указан в старом его прочтении. В итоге непонятный «Владетельный дом Со», указанный в качестве предков дома Ашина — превращается в «Сакскую Землю» где-то севернее хунну… то есть те земли где Пазырыкские курганы и плоскогорье Укок. По утверждению Д. Г. Савинова, ни одного археологического памятника, полностью соответствующего приведенному у Бичурина описанию, ни в Южной Сибири, ни в Центральной Азии до сих пор не известно, хотя многие его элементы встречаются уже в раннетюркское время. По мнению Д. Г. Савинова этому может быть несколько объяснений:1) погребения тукюэ на территории Центральной Азии и Южной Сибири ещё не открыты;2) источник носит компилятивный характер, в нём в едином описании погребально-поминального цикла фигурируют разновременные сведения;3) тукюэская погребальная обрядность в том виде, в каком она зафиксирована письменными источниками, сложилась позднее на основе различных компонентов, представленных в некоторых археологических памятниках Южной Сибири раннетюркского времени. Совершенно точно, что обряд кремации был принят в среде тюркских каганов и весьма узкого правящего слоя каганатов. То есть он был присущ именно «княжескому племени» Ашина, имевшего, как возможным будет полагать, индоевропейское происхождение. Обряд кремации, очевидно, не имел распространения среди тюркского простонародья, то есть не имел массового характера. Такая ситуация вполне возможна при иноэтническом происхождении правящего рода. Вследствие употребления обряда, описанного Таншу, среди очень узкого слоя людей (аристократии), скорее всего, верно предположение Савинова, состоящее в том, что погребения тукюэ на территории Центральной Азии и Южной Сибири ещё не открыты. Ю. А. Зуев отмечает, что наличие вороны как родового тотема у древних усуней несомненно. По усуньским преданиям, родоначальниками усуней были ворона и волк. Этот факт нашел отражение в тамге усуней, на которой изображена ворона.

Этноним

«Ашина» означает «благородный волк», по-тюркски волк — бури или каскыр, а по-монгольски шоно или чино. «А» — префикс уважения в китайском языке;. Не подвергшееся китаизации имя Ашина сохранилось в арабской записи в форме Шанэ.

Религия тюркютов

Культ Тенгри, шаманизм, буддизм.

Письменность

У Ашина использовали в период существования второго Восточного Тюркского каганата свою древнетюркскую руническую письменность, на основу которой также повлияло согдийское письмо. Последнее использовалось при сооружении поминальных стел с описанием героических подвигов членов правящего каганского рода. Так, основная надпись на Бугутской стеле, установленной в честь одного из правителей Первого Тюркского каганата, написана согдийским письмом. Согдийская надпись присутствует на палаше обнаруженном в погребении древнетюркского воина на памятнике Джолин в Горном Алтае. Руническая письменность получила широкое распространение среди тюркских кочевых народов в эпоху раннего средневековья. Согдийские торговцы и писцы играли такую же роль в политической, культурной и торгово-экономической деятельности тюркских каганатов, какую играли в деятельности Монгольской империи и монгольских ханов уйгурские торговцы и писцы. Они, к примеру, иногда выполняли дипломатические и шпионские поручения правителей, возглавляли посольства ко двору иранских шахов, контролировали по поручению ханов торговлю шелком. Согдийские миссионеры(манихеи, буддисты, несториане) путешествовавшие с купеческими караванами по Великому Шелковому пути занимались распространением манихейства, христианства (несторианства) и буддизма среди кочевников.

Погребальный обряд

Китайская летописьТаншу описывает погребальный обряд Ашина следующим образом: «Тело покойника полагают в палатке. Сыновья, внуки и родственники обоего пола закалывают лошадей и овец и, разложив перед палаткою, приносят в жертву; семь раз объезжают вокруг палатки на верховых лошадях, потом пред входом в палатку ножом надрезывают себе лица и производят плач; кровь и слезы совокупно льются. Таким образом поступают семь раз и оканчивают. Потом в избранный день берут лошадь, на которой покойник ездил, и вещи, которые он употреблял, вместе с покойником сжигают: собирают пепел и зарывают в определенное время года в могилу. Умершего весною и летом хоронят, когда лист на деревьях и растениях начнет желтеть или опадать; умершего осенью или зимою хоронят, когда цветы начинают развертываться. В день похорон, так же как и в день кончины, родные предлагают жертву, скачут на лошадях и надрезывают лица. В здании, построенном при могиле, ставят нарисованный облик покойника и описание сражений, в которых он находился в продолжение жизни. Обыкновенно если он убил одного человека, то ставят один камень У иных число таких камней простирается до ста и даже до тысячи. По принесении овец и лошадей в жертву до единой, вывешивают их головы на вехах».

Фенотип

Древние тюркюты были монголоидами, что подтверждается сохранившимися надмогильными стелами(памятниками) тюркютских ханов и историческим источниками — китайскими летописями, византийскими и армянскими письменными источниками.

Анализ письменных источников

В китайской летописи Таншу о происхождении Ашина говорится следующее. Среди племен, побежденных тобасцами при покорении ими северного Китая, находились "пятьсот семейств Ашина. Эти «пятьсот семейств» возникли «из смешения разных родов», обитавших в западной части Шэньси, отвоеванной в IV в. у китайцев хуннами и сяньбийцами. Ашина подчинялись хуннскому князю Муганю, владевшему Хэси (область к западу от Ордоса, между излучиной Хуанхэ и Наньшанем). Когда в 439 г. тобасцы победили хуннов и присоединили Хэси к империи Вэй, то князь «Ашина с пятьюстами семействами бежал к жужаньцам и, поселившись по южную сторону Алтайских гор, добывал железо для жужаньцев».

Текст повествует о происхождении не всего народа древних тюрок, а только их правящего клана. В этой версии происхождения древних тюрок ничего легендарного нет. Ашина был вождем небольшой дружины, состоявшей из воинов, почему-либо не ужившихся в многочисленных сяньбийских и хуннских княжествах. Такие мелкие военные единицы, которые нельзя назвать государствами, постоянно возникали в мятежную эпоху III—V вв. и исчезали, не оставив следа.

Китайцы называли подданных ханов Ашина — Ту-кю. Это слово удачно расшифровано П. Пельо как «тюрк +ют», то есть «тюрки», но с суффиксом множественного числа не тюркским, а монгольским. В древне-тюркском языке все политические термины оформляются монгольским множественным числом. Это дает основание думать, что они привнесены в тюркскую языковую среду извне.

Само слово «турк» значит «сильный, крепкий». Согласно А. Н. Кононову, это — собирательное имя, которое впоследствии превратилось в этническое наименование племенного объединения. Каков бы ни был первоначальный язык этого объединения, к V в., когда оно вышло на арену истории, всем его представителям был понятен межплеменной язык того времени — сяньбийский, то есть древнемонгольский. Это был язык команды, базара, дипломатии. С этим языком Ашина в 439 г. перешли на северную окраину Гоби.

Вопрос о том, насколько правомерно называть ханов Ашина тотемистами, при современном состоянии наших знаний не может быть разрешен, но ясно, что название «волк» имело для тюрок VI . огромное значение. Китайские авторы считают понятия «тюркский хан» и «волк» синонимами, видимо опираясь на воззрения самих тюркских ханов. Не случайно сяньбийская царевна говорит про своего мужа, хана Шаболио: «хан по его свойствам есть волк»; и в инструкции при нападении на тюрок сказано: «таковую должно употребить меру: гнать кочевых и нападать на волков». Золотая волчья голова красовалась на тюркских знаменах, и, наконец, в двух легендах о происхождении тюрок первое место принадлежит прародительнице-волчице. Для обеих несколько разнящихся легенд характерно то, что в них нет никакого намека на историческое событие — переход орды Ашина из Ганьсу. Поэтому, надо думать, легенды возникли на Алтае и, может быть, были созданы специально для того, чтобы обосновать права пришельцев на исключительное положение.

Первая легенда любопытна тем, что она знает об «отрасли дома Хунну от Западного края на запад», то есть о державе Аттилы. Эта отрасль была начисто истреблена соседями; уцелел лишь один девятилетний мальчик, которому враги отрубили руки и ноги, а самого бросили в болото. Там от него забеременела волчица. Мальчика все-таки убили, а волчица убежала на Алтай и там родила десять сыновей. Род размножился, и «по прошествии нескольких колен некто Арслан-шад (Асянь-ше в китайской транскрипции) со всем аймаком вышел из пещеры и признал себя вассалом жужаньского хана». Итак, согласно этой легенде, алтайские тюрки-тукю (тюркют) происходят от западных гуннов, но не прямо, а мистически, через посредство волчицы, причем, если учесть, что западные гунны были уничтожены около 468 г., а тюрки выступают как народ уже в 545 г., то можно было бы только подивиться быстроте размножения их и смене поколений!

Вторая легенда выводит тюрок от местного рода Со и опять-таки волчицы. Все представители рода Со, по легенде, погибли «из-за собственной глупости» (в чем она проявлялась, не объяснено), только четыре внука волчицы уцелели. Первый превратился в лебедя, второй поселился между реками Абу и Гянь под именем Цигу, а третий и четвёртый — на р. Чуси (Чуе) в южном Алтае. Эта легенда объяснена Н. А. Аристовым, который сопоставил Со легенды с родом Со у кумандинцев — североалтайского племени на р. Бие, первого внука увязал с племенем лебединцев — ку-кижи, а второго — с кыргызами, жившими между Абаканом (Абу) и Енисеем (Гянь-Кем). Внук старшего сына — Асяньше первой легенды. Здесь они обе смыкаются.

Предгорья Монгольского Алтая, куда попали беглецы, были населены племенами, происходившими от хуннов и говорившими на тюркских языках. С этими аборигенами слились монголоязычные дружинники князя Ашина и наделили их именем «тюрк», или «тюркют».

Судьба этого слова настолько примечательна и важна для нашей темы, что следует уделить этому сюжету особое внимание. Слово «тюрк» за 1500 лет несколько раз меняло значение. В V в. тюрками, как мы видели, называлась орда, сплотившаяся вокруг князя Ашина и составившая в VI—VIII вв. небольшой народ, говоривший уже по-тюркски. Но соседние народы, говорившие на том же языке, тюрками отнюдь не назывались. Арабы называли тюрками всех кочевников Средней и Центральной Азии без учета языка. Рашид-ад-Дин начал различать тюрок и монголов, очевидно по языковому признаку, а в настоящее время «тюрк» — это исключительно лингвистическое понятие, без учета этнографии и даже происхождения, так как некоторые тюркоязычные народы усвоили тюркский язык при общении с соседями. При таком разнобое в употреблении термина необходимо внести уточнение. Тот народ, история которого описывается в этой статье, во избежание путаницы мы будем называть тюркютами, так, как называли их жужани и китайцы VI в.

Генеалогическое древо династии Ашина

Основателями династий считаются Бумын (ст. ветвь) и Истеми (мл. ветвь) каганы. Престол наследовался по лествичному принципу: «старшему брату наследовал младший, племянник дяде». Представители рода занимали высшие чиновничьий посты ябгу — первое лицо после кагана, наследники престола — тегин, шад, военачальники — суйбаши, эльтебер — главы подвластных племен.

Восточная ветвь

• Бумын — 542—552, каган с 551
• Кара Иссык Хан — каган 553—554
• Мукан-каган — каган 554—572
• Тобо Хан — каган 572—581
• Амрак — каган 581
• Бага-Ышбара хан — каган 581—587
• Чоллыг-Джагбу-Бага хан — каган 587—588
• Юн-Улуг — каган 588—599
• Кара-Чурин-Тюрк — каган 599—603

Западная ветвь

Правители западной части Тюркского каганата

• Истеми хан — джабгу (правитель) западной части Тюркского каганата 554—576
• Кара-Чурин-Тюрк — джабгу (правитель) западной части Тюркского каганата 576—599
• Нили-хан — джабгу (правитель) западной части Тюркского каганата 599—603

Каганы западно-тюркского каганата

• Нили-хан — каган 603—604
• Басыл-тегин — каган 604
• Таман хан — каган 604—612
• Шегуй хан — каган 612—618
• Тун-Джабгу хан — каган 618—630
• Кюлюг-Сибир хан — каган 630—631
• Сы-Джагбу хан — каган 631—633
• Нишу Дулу хан — каган 633—634
• Ышбара-Толис-шад хан — каган 634—639
• Халлыг Ышбара-Джагбу хан — каган 653—657
• Ашина Дучжи хан — каган 676—679
• Ашина Хушэло-шад — каган 693—704

Каганы западно-тюркского каганата из нушиби

• Иль-Кюлюг-шад Ирбис-хан — каган из нушиби 639—640
• Ирбис-Ышбара-Джагбу хан — каган из нушиби 640—641
• Ирбис-Шегуй хан — каган из нушиби 642—650
• Халлыг Ышбара-Джагбу хан — каган из нушиби 650—657
• Ашина Бучжень-шад — каган из нушиби 657—667
• Ашина Хушэло-шад — каган из нушиби 679—704

Каганы западно-тюркского каганата из дулу

• Юкук Ирбис-Дулу хан — каган из дулу 638—653
• Халлыг Ышбара-Джагбу хан — каган из дулу 653—657
• Ашина Мише-шад — каган из дулу 657—662
• Ашина Юанькин-шад — каган из дулу 679—693
• Ашина Хушэло-шад — каган из дулу 693—704

Отдельные представители

• Ашина Чеби — предок карлукских каганов, выходец из восточной ветви Ашина.
• Бильге Кюль Кадыр-хан — джабгу карлуков, принявший титул каган.
• Седе Иши — басмылский каган, казнивший Озмыша, последнего кагана 2-го тюркского каганата.
• Хорезмшах Мухаммед — потомок западнотюркских каганов-караханидов, последний правитель Хорезмского государства.

См. также

• Тюркский каганат
• Восточно-тюркский каганат
• Западно-тюркский каганат
• Чонос

Литература

• Гумилёв Л. Н. Древние тюрки. М.-Л., Наука, 1967.
• Ганиев Р.Т. Восточно-тюркское государство в VI - VIII вв. — Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2006. — С. 152. — ISBN 5-7525-1611-0.

Ссылки

• Ашина // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [gumilevica.kulichki.net/OT/ot11.htm Ашина в книге Л. Н. Гумилёва «Древние тюрки»]
• [kazakhstan.awd.kz/theme/t3_1.html История Казахстана. Тюркский каганат]
• [www.kyrgyz.ru/?page=105 Второй тюркский каганат]
• [www.tatmir.ru/article.shtml?article=765&section=0&heading=0 Культ животных у древних тюрков]

Отрывок, характеризующий Ашина

Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.