Ашшер, Джеймс

Джеймс Ашшер
Род деятельности:	архиепископ, богослов, библеист
Дата рождения:	4 января 1581(1581-01-04)
Место рождения:	Дублин
Национальность:	Ирландия
Традиция/школа:	англиканство, протестантизм
Основные интересы:	библейская хронология
Дата смерти:	21 марта 1656(1656-03-21) (75 лет)

Джеймс Ашшер (англ. James Ussher, иногда Usher, лат. Usserius; 4 января 1581, Дублин — 21 марта 1656) — ирландский англиканский архиепископ, богослов, историк-библеист и коллекционер исторических документов, один из основоположников библейской хронологии.

Родился в Дублине, там же стал пастором и университетским профессором богословия. С 1621 — епископ Мита, а с 1625 — архиепископ Армагский и глава англиканской церкви Ирландии. На этом посту активно преследовал католиков. Во время восстания ирландских католиков 1641 года Ашшер был смещён и бежал в протестантский Лондон, с тех пор всецело отдав себя научно-богословской работе. В это время он создал себе имя выдающегося учёного своего времени.

Значение Ашшера в том, что он одним из первых попытался применить методы научной хронологии к библейской истории, сопоставляя данные Библии с данными других источников; с помощью этих методов, Ашшер высчитал даты всех упоминающихся в Библии событий до сотворения мира включительно. Там, где данные Библии носили исторический характер, датировки Ашера в общем соответствуют ныне принятым в науке или близки к ним (например дата основания Иерусалимского храма — 1012 г. до н. э. — лишь на 50 лет старше ныне принятой); но там, где Ашшер опирается на данные мифологического характера, и его даты, естественно, мифичны. Это относится, разумеется, и к знаменитой дате сотворения мира — воскресенье, 23 октября 4004 г. до н. э. — служившей впоследствии неисчерпаемым поводом для иронии, хотя при её расчёте Ашшер опирался на достаточно строгую методику (он ней см. ниже). С другой стороны, Ашшер совершенно правильно указал на ошибку Дионисия Малого в вычислении Рождества Христова и отнёс это событие к 4 г до н. э. — последнему году царствования Ирода — мнение, разделяемое и современной наукой. Датировки Ашшера получили большую популярность, и английская Библия долгое время издавалась с примечаниями, основанными на его датировках; работы Ашшера продолжают переиздаваться и сегодня ([www.christianbook.com/Christian/Books/product?event=AFF&p=1022419&item_no=513600 The Annals of the World]).

По распоряжению Оливера Кромвеля прах Ашшера похоронили в Вестминстерском аббатстве. В Тринити-колледже (Дублин) именем Ашшера названа одна из университетских библиотек [www.tcd.ie/Library/LIRC/], где хранятся книги по истории, языкознанию и философии.

Методы Ашшера

Определить хронологию ранних времён (от Сотворения мира до эпохи Соломона) Ашшеру казалось делом наиболее лёгким, поскольку в Библии существуют «точные» хронологические указания: указаны годы жизни патриархов и т. п. сведения. Главная проблема виделась в том, что эти цифры различаются в двух версиях Библии — еврейской и Септуагинте, при чём различие даёт в сумме около 1500 лет; Ашшер принял «короткую» хронологию, основываясь на еврейской Библии.

Эпоха Израильского и Иудейского царств, от Соломона до разрушения Иерусалима Навуходоносором, представляла для Ашшера трудности из-за множества противоречий в источниках. Ашшер подошёл к вопросу с научной точки зрения, сопоставив библейские даты с датами правлений вавилонских и ассирийских царей, известными ему из других источников, главным образом из труда Птолемея. Значение внешних (по отношению к Библии) источников особо возросло для Ашшера для последней эпохи (от разрушения Иерусалима до рождества Христова), так как здесь Библия вообще лишена связных хронологических указаний. Так, указание в Библии, что смерть Навуходоносора II пришлась на 37-й год пленения иудейского царя Иехонии (4-я Царств, 25, 27)., коррелирует с датой смерти вавилонского царя, указанной в «Каноне Птолемея» (где он фигурирует как «Набоколассар») — 186 г. эры Набонассара, или 561 г. до Р. Х.[hbar.phys.msu.ru/gorm/chrono/biktabl.htm#Tabl1] — и таким образом даёт возможность высчитать год пленения Иехонии.

Используя эти методы, Ашшер пришёл к выводу, что сотворение мира произошло примерно за 4000 лет до Рождества Христова; а поскольку Рождество он отнёс к 4 г до н. э. — последнему году правления Ирода, то и датой сотворения он взял 4004 г.

Время года, на которое пришлось сотворение, было предметом значительных теологических споров. Многие теологи предполагали, что это произошло весной, когда начинался год у вавилонян и многих других древних народов. Другие, и вслед за ними Ашшер, полагали, что это произошло осенью, поскольку осенью начинается еврейский год. Из того, что седьмой день по сотворении был субботой (день отдыха), следовало, что сотворение началось в воскресенье. Соотнося это с началом еврейского года, Ашшер пришёл к выводу, что Сотворение произошло в воскресенье около осеннего равноденствия. С помощью астрономических таблиц (по всей видимости Кеплера) Ашшер заключил, что равноденствие пришлось на вторник 25 октября, то есть на день ранее того, как было создано само Солнце (в среду — Бытие, 1:16) (современные расчёты относят осеннее равноденствие 4004 до н. э. к воскресенью 23 октября). Из того же, что о первом дне сказано: «и был вечер, и было утро» — то есть вечер предшествовал утру — логично заключить, что первый акт творения пришёлся именно на вечер. В результате Ашшер счёл, что Сотворение началось вечером, предшествовавшим 23 октября, в год до Рождества Христова 4004, 710 юлианского периода Скалигера.

Ключевые даты в хронологии Ашшера

• 4004 до н. э. — Сотворение мира
• 2348 до н. э. — Потоп
• 1921 до н. э. — Откровение Бога Аврааму
• 1491 до н. э. — Исход из Египта
• 1012 до н. э. — основание Иерусалимского храма
• 586 до н. э. — разрушение Первого храма и Вавилонское пленение
• 4 до н. э. — рождество Христово

Ашшер — историк

В 1631 Ашшер опубликовал «Рассуждение о религии, исповедовавшейся ирландцами в древности» (Discourse on the Religion Anciently Professed by the Irish) — исследование по истории раннесредневековой ирландской церкви, где пытался доказать, что изначально религия ирландцев отличалась от учения Рима и была ближе современной ему протестантской церкви. Ашшер стал одним из протестантских историков, разработавших понятие о якобы независимой от Рима и близкой первоначальному христианству «кельтской церкви».

Хотя Ашшер лично был против изучения ирландского языка и воспрепятствовал проекту перевода на ирландский Библии, сам он хорошо им владел и прочёл в оригинале множество источников, собрав обширную библиотеку, общался и переписывался с историками-католиками. В 1639 году он выпустил обширный труд «Древности британских церквей» (Britannicarum ecclesiarum antiquitates), где собрал и систематизировал практически весь доступный ему материал. Эта работа не утратила своего значения и по сей день, в том числе и потому, что Ашшер пользовался некоторыми утраченными сегодня источниками.

Труды

1. «Gravissimae quaestiones de christianis ecclesiis» (Лондон, 1613)
2. «Britannicarum ecclesiarum antiquitatis historiae» (Дублин, 1639)
3. «Annales Veteris et Novi Testamenti» (Лондон, 1650)
4. «Annales Mundi» (Лондон, 1658)
5. «Chronologia sacra» (Оксфорд, 1660)
6. «The power of the prince and obedience of the subjects stated» (Лондон, 1661)

См. также

• Даты сотворения мира

Ссылки

• Ушер, Иаков // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Ашшер, Джеймс

Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.