Аэромобильный госпиталь

Аэромобильный (от др.-греч. ἀηρ — воздух и лат. mobilis — движущийся) госпиталь - госпиталь, предназначенный для оказания медицинской помощи пострадавшим в зоне чрезвычайных ситуаций. Представляет собой полевой госпиталь, доставляемый на место с помощью самолёта. Он рассчитан на оказание квалифицированной медицинской помощи населению в условиях автономной работы при авариях, катастрофах, стихийных бедствиях в различных климатических и географических зонах.

Аэромобильный госпиталь в России

В России аэромобильный госпиталь доставляется к месту чрезвычайной ситуации с помощью самолёта Ил-76 специальных модификаций: Ил-76ТД-С — гражданский санитарный самолет «Айболит», или летающий военный госпиталь Ил-76МД «Скальпель-МТ». Госпиталь располагает реанимационным, операционным, консультационно-диагностическими блоками, а также блоками УЗИ, рентгеновским аппаратом, ЭКГ и лабораторией крови. При необходимости там может быть развернут блок интенсивной терапии на 6-10 мест. Автономность работы госпиталя рассчитана на 14 дней непрерывной работы. В сутки госпиталь может принять 100 — 120 пострадавших.

Все модули госпиталя представляют собой быстровозводимые пневмокаркасные сооружения из негорючей ткани. Комплекс служебных систем обеспечивает автономное функционирование аэромобильного госпиталя в различных географических зонах в диапазоне температур от -50 до +50.

В случае удалённости места чрезвычайной ситуации от работоспособных аэропортов или невозможности доставки госпиталя из близкорасположенных, госпиталь может быть десантирован.

История применения

Госпиталю больше 30-и лет. Впервые госпиталь был использован при ликвидации аварии на Чернобыльской атомной электростанции в 1986 году. В настоящее время участвует в ликвидации последствий практически всех ЧС в России.

Отрывок, характеризующий Аэромобильный госпиталь

Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.