Аэропорт-2 (Самара)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Микрорайон
Аэропорт-2
Регион
Самарская область
Городской округ
Координаты
Почтовый индекс
443046
Показать/скрыть карты

Аэропорт-2 — небольшой микрорайон на восточной окраине Кировского района городского округа Самара, прилегающий к посёлку Смышляевка Волжского района Самарской области.

Находится в 15 км к востоку от центральной (исторической) части города, застройка преимущественно пятиэтажная. Посёлок получил своё название в связи с тем, что на его территории расположен аэропорт местных воздушных линий города Самара — «Смышляевка».

До 1980-х из аэропорта выполнялись регулярные авиарейсы. Ныне аэропорт в настоящее время эксплуатирует ОАО «Самарская компания авиации специального применения». В аэропорту базируется также авиационный клуб РОСТО Самарской области «Айсберг».





Транспорт

В посёлке находилась конечная остановка автобуса 18-го городского маршрута (маршрут следования: автостанция «Аврора»—"Аэропорт-2"). Ранее в начале 1990-х через посёлок следовал автобус 75-го городского маршрута (маршрут следования: автостанция «Аврора» — посёлок Смышляевка), с недавних пор он начал опять заезжать в «Аэропорт — 2» (из за того что сократили численность автобусов 18-го городского маршрута). А с 2010 года 18-й городской маршрут перестал существовать и конечной остановкой 75-го городского маршрута стал посёлок Аэропорт-2[1].

Здания и сооружения

Пятиэтажные дома имеют номера 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 11А, 2й дом двухэтажный и 1й дом трёхэтажный. В доме № 1 располагается мастерская по ремонту обуви, детский клуб «Мамонтенок» и станция такси, дом № 2 является общежитием. В посёлке имеется котельная, которая отапливает весь микрорайон.

Вблизи автобусной остановки в бывшем здании аэровокзала располагается майонезный завод «Эдельвейс». Рядом с аэропортом находятся частные огороды и гаражи. За домом № 7 располагается заброшенный (пришедший в упадок) яблоневый сад.

Происшествия

1 февраля 2010 года на помойке рядом с домом № 8 нашли боевой снаряд времен второй мировой войны. Водитель мусоровоза нашёл предмет, похожий на военный снаряд. Это оказалась немецкая мина 1941 года выпуска, правда, несмотря на то, что ей почти 70 лет, она хорошо сохранилась и даже не покрылась ржавчиной[2]. Позже саперы извлекли из мусорного бака снаряд. Никто не пострадал.

Фотографии

См. также

Напишите отзыв о статье "Аэропорт-2 (Самара)"

Примечания

  1. [samara.kp.ru/online/news/610416/ Загородные маршруты укоротились до городских] (рус.). samara.kp.ru. Проверено 2 февраля 2010. [www.webcitation.org/66AyyG0Be Архивировано из первоисточника 15 марта 2012].
  2. [samara.rfn.ru/rnews.html?id=20351 Водитель мусоровоза обнаружил в контейнере мину] (рус.). samara.rfn.ru. Проверено 2 февраля 2010. [www.webcitation.org/66Az2nihJ Архивировано из первоисточника 15 марта 2012].


Отрывок, характеризующий Аэропорт-2 (Самара)

– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.