Аюб, Серж

Серж Аюб
фр. Serge Élie Ayoub
Имя при рождении:	Серж Эли Аюб
Дата рождения:	29 октября 1964(1964-10-29) (59 лет)
Место рождения:	Баньоле
Партия:	Националистическая революционная молодёжь, Третий путь
Основные идеи:	ультраправый солидаризм, популизм
Род деятельности:	скинхед, коммерсант, политик

Серж Эли Аюб (фр. Serge Élie Ayoub; 29 октября 1964, Баньоле) — французский скинхед, коммерсант, ультраправый боевик и политик. Основатель движения Националистическая революционная молодёжь. Лидер организации «Третий путь» в 2010—2013.

Скинхедское начало. Коммерческое продолжение

По происхождению франко-ливанец. Воспитывался в семейной республиканской и патриотической традиции. В 14 лет примкнул к ультраправому движению. Возглавлял скинхедскую группировку «Красная рыба», участвовал в массовых драках. Активно пытался политизировать в крайне правом духе фанатские группировки Парк де Пренс.

Я нашёл настоящую семью. Я мог стать панком, но панки не имеют ни цели, ни воли, им бы только пить да целоваться. А я хотел бороться за великое дело, за лучший мир.
Серж Аюб

В 1987 Серж Аюб основал праворадикальное движение Националистическая революционная молодёжь (JNR). Руководил рядом силовых столкновений с леворадикалами. За косвенную причастность к убийству, совершённому активистами JNR, Аюб был осуждён условно на 8 месяцев тюрьмы.

Идеологически Аюб ориентировался на концепции Жан-Жиля Мальяракиса, с которым выступал в политическом альянсе. Однако он не поддержал сближения Мальяракиса с Национальным фронтом, считая позиции Жан-Мари Ле Пена идейно невыдержанными, а его партию излишне респектабельной и умеренной. В 1993 Аюб баллотировался на парламентских выборах, но избран не был.

Во второй половине 1990-х Аюб временно отошёл от политической деятельности. Он занимался бизнесом, содержал магазин скинхедской атрибутики. Торговал также химическими препаратами. Работал директором казино в Сальвадоре, директором художественной выставки в Японии, предпринимателем в Литве (по неподтверждённым данным посещал и Россию). Вернувшись во Францию летом 2006, открыл в Париже бар.

Снова в политике. Ультраправый популизм. Дело Мерика

С 2007 Серж Аюб снова в активной в политике. Учредил несколько общественных ассоциаций правого толка, пропагандировал в публичных выступлениях идеи Пьера Сидоса и других идеологов правого радикализма и «Третьего пути». Издал несколько работ социально-политической тематики. Снимался в документальном фильме.

В октябре 2010 Серж Аюб воссоздал организацию Troisième voie (TV, «Третий путь»). Организация «Националистическая революционная молодёжь» (JNR) стала своего рода организационной службой при политическом штабе TV. Эти структуры выступали под лозунгами солидаризма, популизма и плебисцитарной демократии.

Мы — за солидарность, мы — республиканцы. Но сегодня Франция живет не по законам республики, а по законам олигархии, а мы выступаем за возвращение к настоящей республике, к настоящей демократии, где последнее слово остается за народом, за французами. Решения должны приниматься на референдуме, и итог голосования парламент не имеет права ни оспаривать, ни тем более отрицать его результаты, как это было в 2005 году, когда Европейская конституция была принята, несмотря на несогласие французов. Мы за народную демократию, за референдум, за основные республиканские ценности Франции: свобода, равенство, братство. Наши идеи очень далеки от фашистской идеологии.
Серж Аюб

В 2011 Аюб был организатором серии публичных акций ультраправых — памяти убитого скинхеда, антиглобалистских митингов, памяти Жанны д’Арк. 8 октября 2011 организовал крупную демонстрацию в Лилле под солидаристскими лозунгами. Пользовался поддержкой радикальных активистов Национального фронта, недовольных умеренным курсом отца и дочери Ле Пен. Акции Аюба провоцировали резкие протесты левых организаций и предупреждения властей.

JNR и TV активно участвовали в массовых манифестациях весны-лета 2013. Протесты против политики президента Олланда и правительства Эйро перерастали в столкновения правых и левых демонстрантов. 5 июня 2013 в драке с ультраправыми погиб леворадикальный студент Клемент Мерик. (И Мерик, и его предполагаемые убийцы принадлежали к охранно-силовым подразделениям своих организаций.) Подозрение пало на активистов Аюба. Социалистическое правительство Франции инициировало процесс запрещения JNR и TV.

25 июля 2013, за день до ожидавшегося правительственного указа о запрете, Аюб заявил о самороспуске TV и JNR. Он предупредил также, что будет добиваться восстановления, поскольку не признаёт обвинений в убийстве Мерика и в разжигании расовой ненависти.

Нас хотят расформировать, потому что подозреваемый в убийстве разделяет наши идеи. Действуя по той же схеме, можно расформировать и Социалистическую партию: их член Доминик Стросс-Кан обвинялся в сводничестве и даже в сутенерстве. По их логике, всю партия теперь надо считать одной большой бандой сутенеров. Или, например, Каюзак попался на отмывании денег и уходе от уплаты налогов. Значит ли это, что господин Олланд также замешан в этом деле? Вовсе необязательно. Если мы не можем действовать подобным образом в отношении Соцпартии, значит и с нами эта схема не пройдет.
Серж Аюб

Место в традиции и современности

Серж Аюб представляет ту линию французской правой традиции, которая органично соединяет ультраправые и ультралевые элементы — национализм и антикоммунизм с республиканским наследием Великой революции XVIII века, популизмом и солидаризмом. По его собственному признанию, в юности он был социалистом:

В 17 лет, в 1981 году, юный социалист, я поддержал кандидатуру Миттерана. Вскоре я понял, что левые нас обманывают, а правые — коррумпированы. А я хотел делать что-то для моей Родины. У меня не было ничего, кроме моих кулаков, и я вышел на улицу, и дрался. Я присоединился к скинхед-движению. Это движение было народным, и это было ново для Франции, в которой националисты традиционно принадлежали к буржуазии.
Серж Аюб

Важное место в мировоззрении Сержа Аюба занимает революционно-плебейский пафос, своеобразное «французское народничество»:

Моими любимыми героями всегда были неизвестные люди, которые приносят себя в жертву, не требуя ничего взамен. Мне нравятся плебеи, удалявшиеся на гору Авентин, братья Гракхи, Марий и Цезарь. Я горжусь тем, что принадлежу к той же нации, что крестьяне, уходившие из Марселя на фронт. Мой гимн — Марсельеза. Я горжусь, что в истории моей страны есть страница, рассказывающая о походах Наполеона.
Серж Аюб

Эта политическая тенденция берёт начало в неосоциализме Марселя Деа 1930-х, в предвоенной Французской народной партии Жака Дорио, продолжилась пужадизмом 1950-х и национал-революционными организациями Жан-Жиля Мальяракиса 1960—1980-х. Отличие движения Аюба — больший упор на популистско-демократические требования и социокультурную проблематику.

Приблизительным аналогом французского движения Аюба в других странах мира являются неофалангисты, некоторые парамилитарные движения, в России — отдельные национал-синдикалистские и солидаристские группы.

Закономерна враждебность Аюба и его движения к традиционным «буржуазным» правым, которые, подобно левым, олицетворяют для них антинациональную финансово-бюрократическую олигархию.

Отрывок, характеризующий Аюб, Серж

В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.