Аюнтамьенто

Аюнтамье́нто (в старой транскрипции аюнтамие́нто, исп. Ayuntamiento) — муниципальный орган в Испании.

Развившиеся из учреждений римлян и усилившиеся во время войн с маврами, аюнтамьенто приобрели скоро значительное влияние в государственной жизни. Вследствие неудачного восстания Хуана де Падильи в 1521 году и беспощадной жестокости Карла V, подавлявшего все сословные преимущества, свобода городов в течение трёх следующих столетий была утрачена. Несмотря на это, память о ней не угасала в народе. Поучительным доказательством тому служит комедия Кальдерона — «Алькад Саламеи».

Восстание 1808 года также опиралось преимущественно на аюнтамьенто. На этом основании кортесы, собравшиеся в 1812 году в Кадиксе, восстановили в основных чертах прежнюю систему, применив её путём многих демократических нововведений к потребностям времени. После реставрации Фердинанда VII самостоятельность аюнтамьенто была уничтожена, но кортесы восстановили её законом 3 февраля 1823 года. Затем после французского нашествия аюнтамьенто вторично утратили свою самостоятельность, которая конституцией 1837 года опять подтверждена. Согласно этому закону, аюнтамьенто и их председатель (алькад) избираются непрямыми выборами общин; правительство может приостановить временно действия аюнтамьенто, но обязано впоследствии получить одобрение кортесов, которые одни только имеют право распустить аюнтамьенто. К компетенции последних относится: составление списков избирателей и присяжных, организация национальной гвардии, полиция, распределение и взимание податей и заведование имуществом общины.

В 1840 году кортесы одобрили проект нового закона, составленного по французскому образцу. По этому закону аюнтамьенто лишались своего политического влияния и деятельность их была ограничена в пределах только городских интересов. Что касается до избирательного права, то оно предоставлялось лишь лицам, платящим высокий оклад налогов. Этот закон не был приведён, впрочем, в исполнение, вследствие восстания, которое повело к изгнанию королевы-регентши Марии-Христины.

В период времени с 1840 до 1843 года вступил опять в силу закон 1823 года. За последовавшей контрреволюцией, кортесы приняли в 1845 году изменённый под французским влиянием закон 1840 года. Последний оставался в силе до сентябрьской революции 1868 года, которая опять возобновила действие закона 1823 года и видоизменила его в муниципальном законе 1870 года. По новому положению члены аюнтамьенто (concejales) избираются округом общей и прямой подачей голосов, а алькад и его заместители (tenientes) — concejales’aми. В качестве «хозяйственно-административных единиц» аюнтамьенто исключены совершенно из области политической, только должность алькада имеет политический характер, да ещё списки избирателей составляются аюнтамьенто. Административная власть последних остаётся в пределах, установленных законом 3 февраля 1823 года. Заведование общинным имуществом и благотворительными учреждениями, а также сбором податей ограничивается участием и контролем провинциальных властей. Далее, под властью аюнтамьенто не состоит никакая вооружённая сила, кроме полицейской стражи. В случае нарушения закона со стороны аюнтамьенто, губернатор провинции и правительство имеют право приостановить их действие, но последнее решающее слово должна произнести судебная власть. Общий муниципальный закон видоизменён по требованию фуэросов в провинциях, населённых басками, и, в меньшем объёме, в Наварре.

Когда, со вступлением на престол Альфонса XII в декабре 1874 года у кормила правления стала реакционерная партия либерал-консерваторов (министерство Кановаса), она не замедлила вновь отменить действие закона 1870 года об аюнтамьенто. Такая мера была принята в видах непосредственного подчинения правительству муниципальных властей. Избрание алькадов было разрешено лишь в ограниченном объеме и в более мелких местностях государства. Губернаторы, особенно во время избирательной агитации, произвольно закрывали аюнтамьенто. Министерство Сагасты (с февраля 1881 года) в 1882 году предложило на рассмотрение кортесов проект реформы аюнтамьенто. Проект этот отвечал давно назревшим в испанском обществе требованиям реформы, в смысле возвращения к большей самостоятельности городского управления.

Примечания

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Аюнтамьенто

– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.