Аякс (Софокл)

Аякс (Эант)
Αίας
Фрагмент рукописи трагедии на Оксиринхском папирусе P.Oxy.XVII 2093 (II-III вв. н. э.)
Жанр:	древнегреческая трагедия
Автор:	Софокл
Язык оригинала:	древнегреческий
Дата написания:	450-440-е гг. до н. э.
Текст произведения в Викитеке

«Ая́кс» («Эант») — трагедия древнегреческого драматурга Софокла (495 г. до н. э. — 405 г. до н. э.) на сюжет троянского цикла. Поскольку у Софокла была также несохранившаяся до нашего времени трагедия об Аяксе Локрийском, то настоящую трагедию нередко называют «Аякс-биченосец».

Датировка

Точных свидетельств о времени постановки трагедии не сохранилось. Архаическое построение парода (анапестическое вступление Корифея, сопровождаемое лирической партией хора) напоминает его структуру у Эсхила в «Молящих», «Персах» и «Агамемноне»; кроме того, активно используется эсхиловская фразеология. Согласно этим аргументам учёные полагают, что трагедия относится к раннему периоду творчества драматурга (возможно, это 50—40-е годы V века до н. э.).

Сюжет

Тема трагедии «Аякс» — присуждение после смерти Ахилла его доспехов не Аяксу Теламониду, а Одиссею, из-за чего Аякс в припадке безумия перерезал скот, приняв его за своих недоброжелателей, а потом, узрев собственный позор, покончил с собой. Трагедия особенно интересна с точки зрения характера Одиссея.

Переводы

На русский язык переводилась Ф. Ф. Зелинским и С. В. Шервинским.

Ссылки

• [lib.ru/POEEAST/SOFOKL/sofokl3_4.txt Аякс] в библиотеке Максима Мошкова (перевод Ф. Ф. Зелинского)
• [lib.ru/POEEAST/SOFOKL/sofokl4_3.txt Аякс] в библиотеке Максима Мошкова (перевод С. В. Шервинского)

Отрывок, характеризующий Аякс (Софокл)

– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему: