Собор Святой Софии (Константинополь)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ая София»)
Перейти к: навигация, поиск
Достопримечательность
Софийский собор
греч. Αγία Σοφία, тур. Ayasofya

Вид на Софийский собор
Страна Турция
Город Стамбул
Конфессия Православие, впоследствии — ислам
Тип здания собор, впоследствии — мечеть, затем — музей
Автор проекта Исидор Милетский и Анфимий Тралльский (изначальный проект), Трдат (проект нового купола)
Архитектор Исидор Милетский, Анфимий Тралльский, Трдат
Основатель Константин I Великий
Дата основания 324 год
Строительство 532537 год годы
Основные даты:
324 годБазилика Константина
415 годБазилика Феодосия
537 годЮстинианова базилика (современное здание)
989 годРазрушение купола
994 годВосстановление купола
1453 годпреобразование в мечеть
1935 годмузей
Дата упразднения 1935 год
Статус
Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 356
[whc.unesco.org/ru/list/356 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/356 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/356 фр.]
Состояние музей Айя-Софья
Координаты: 41°00′31″ с. ш. 28°58′48″ в. д. / 41.00861° с. ш. 28.98000° в. д. / 41.00861; 28.98000 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=41.00861&mlon=28.98000&zoom=16 (O)] (Я)

Собо́р Свято́й Софи́и — Прему́дрости Бо́жией[1], Святая София Константинопольская, Айия-Софья (греч. Ἁγία Σοφία, полностью: Ναός τῆς Ἁγίας τοῦ Θεοῦ Σοφίας; тур. Ayasofya) — бывший патриарший православный собор, впоследствии — мечеть, ныне — музей; всемирно известный памятник византийского зодчества, символ «золотого века» Византии. Официальное название памятника на сегодняшний день Музей Айя-Софья (тур. Ayasofya Müzesi).

Во времена Византийской империи собор находился в центре Константинополя рядом с императорским дворцом. В настоящее время находится в историческом центре Стамбула, район Султанахмет. После захвата города османами Софийский собор был обращён в мечеть, а в 1935 году он приобрёл статус музея. В 1985 году Софийский собор в числе других памятников исторического центра Стамбула был включён в состав Всемирного наследия ЮНЕСКО[2].

Более тысячи лет Софийский собор в Константинополе оставался самым большим храмом в христианском мире — вплоть до постройки собора Святого Петра в Риме. Высота Софийского собора — 55,6 метров, диаметр купола 31 метр.





История

Первые постройки

Собор был построен на рыночной площади Августеон в 324337 годах при византийском императоре Константине I[3]. У Сократа Схоластика строительство первого храма, называемого Софией, относится к правлению императора Констанция II[4]. По мнению Н. П. Кондакова, Констанций лишь расширил постройку Константина[5]. Сократ Схоластик сообщает точную дату освящения храма: «по возведении Евдоксия на епископский престол столицы, освящена была великая церковь, известная под именем Софии, что случилось в десятое консульство Констанция и третье кесаря Юлиана, в пятнадцатый день месяца февраля»[6]. С 360 по 380 год Софийский собор находился в руках ариан. Император Феодосий I в 380 году передал собор православным и 27 ноября лично ввёл в собор Григория Богослова, вскоре избранного новым константинопольским архиепископом[7].

Этот храм сгорел во время народного восстания в 404 году[8]. Построенная вновь церковь была уничтожена пожаром 415 года. Император Феодосий II повелел выстроить на этом же месте новую базилику, что было выполнено в том же году. Базилика Феодосия сгорела в 532 году во время восстания «Ника». Её руины были обнаружены лишь в 1936 году во время раскопок на территории собора.

Константиновский и Феодосиевский храмы были большими пятинефными базиликами[9]. Скудное представление о ней дают только археологические находки, которые позволяют судить только о её внушительных размерах и богатом мраморном убранстве. Также, основываясь на её древних описаниях, делают вывод, что над её боковыми нефами располагались двухъярусные галереи, подобные построенной одновременно с ней базилики Святой Ирины[9].

Юстинианова базилика

Согласно Иоанну Малале, храм сгорел 13 января 532 года во время восстания «Ника»[10]. Спустя сорок дней после пожара император Юстиниан I повелел на его месте построить новую церковь того же имени, которая должна была стать по его замыслу украшением столицы и служить выражением величия империи[11]. Для возведения грандиозного храма Юстиниан выкупил у частных владельцев ближайшие участки земли и велел снести находившиеся на них постройки. Для руководства работами Юстиниан пригласил лучших архитекторов того времени: Исидора Милетского и Анфимия Тралльского, которые ранее зарекомендовали себя возведением церкви Святых Сергия и Вакха. Под их руководством трудилось ежедневно по 10 000 рабочих[11].

История строительства

На постройку был употреблён лучший строительный материал. Мрамор привозили из Проконниса, Нумидии, Кариста и Иераполя. Также в Константинополь по императорскому циркуляру[12] свозились архитектурные элементы древних построек (например, из Рима были доставлены восемь порфировых колонн, взятых из храма Солнца, а из Эфеса восемь колонн из зеленого мрамора)[11]. Кроме мраморных украшений Юстиниан, с целью придать возводимому им храму небывалый блеск и роскошь, использовал на его украшение золото, серебро, слоновую кость. Русский паломник Антоний Новгородец, составивший описание Константинополя перед его разграблением крестоносцами в 1204 году, даёт следующее описание алтаря собора[13]:

Во олтари же великом над святою трапезою великою, под катапетазмою, повешен Коньстянтинов венец, и у него же повешен крест, под крестом голубь злат; и иных царей венцы висят окрест катапетазмы. Тажь катапетазма вся сотворена от злата и сребра, а столпия олтарьныя и амбон все сребряно… И се же чудо и страшно и святое явление: во святей Софии во олтари великом за святым престолом стоит крест злат, выше двою человек от земля с камением драгим и жемчугом учинен, а пред ним висит крест злат полутора локтий… перед ним три золотых лампады, в которых горит масло, эти лампады и крест соорудил царь Юстиниан, строитель церкви.

Невиданное и неслыханное великолепие храма до такой степени поражало народную фантазию, что сложились легенды о непосредственном участии в его сооружении небесных сил. По одной легенде, Юстиниан хотел покрыть золотом стены Святой Софии от пола до сводов, но астрологи предрекли, что «в конце веков придут очень бедные цари, которые, с целью захватить все богатства храма, сроют его до основания», и император, заботившийся о своей славе, ограничил роскошь постройки[14].

Строительство собора поглотило три годовых дохода Византийской империи. «Соломон, я превзошёл тебя!» — такие слова произнес, по преданию, Юстиниан, войдя в построенный собор и имея в виду легендарный Иерусалимский Храм[15]. Торжественное освящение храма 27 декабря 537 года совершил константинопольский патриарх Мина.

Прокопий Кесарийский, современник строительства, рассказывая о стройках императора Юстиниана, восторженно описывает собор Святой Софии:

Этот храм представлял чудесное зрелище, — для смотревших на него он казался исключительным, для слышавших о нем — совершенно невероятным. В высоту он поднимается как будто до неба и, как корабль на высоких волнах моря, он выделяется среди других строений, как бы склоняясь над остальным городом, украшая его как составная его часть, сам украшается им, так как, будучи его частью и входя в его состав, он настолько выдается над ним, что с него можно видеть весь город, как на ладони[16].

— Прокопий Кесарийский. О постройках (Книга 5: I:27)

Уже с момента постройки за церковью закрепилось название «великая»[17]. Для совершения богослужений в соборе имелась многочисленная драгоценная утварь. Для изготовления драгоценного престола собора, по сообщению Дорофея Монемвасийского, были использованы «злато, серебро, медь, электр, железо, стекло, камени честные многие, яхонты, смарагды, бисер, касидер, магнит, он(икс)ий, алмазы и иная до семидесят двух различных вещей»[18]. На нём император поместил надпись «Твоя от Твоих приносим Тебе Твои, Христе, рабы Юстиниан и Феодора»[19]. Штат церковно и священнослужителей собора при Юстиниане был рассчитан на 525 человек: 60 священников, 100 диаконов, 40 диаконис, 90 иподиаконов, 110 чтецов, 25 певчих и 100 привратников[20]. При императоре Ираклии он доходил до 600 человек[21]. Согласно 43-й новелле Юстиниана от каждой торгово-ремесленной корпорации выделялось определенное количество мастерских (эргастириев), доходы от которых шли на нужды храма Святой Софии.

История собора периода Византийской империи

Через несколько лет после окончания строительства землетрясение разрушило часть собора:

пала Восточная часть Св. Софии, что под святым алтарем, и разрушила киворий (то есть сень) и святую трапезу и амвон. И признавались механики, что так как они, избегая издержек, не устроили поддержки снизу, но оставили пролеты между столбами, поддерживавшими купол, посему столбы и не выдержали. Видя это, благочестивейший царь воздвиг другие столбы для поддержки купола; и таким образом устроен был купол, поднимаясь в высоту более, чем на 20 пядей сравнительно с прежним зданием.

Хронография Феофана, год 6051 / 551

Собор также пострадал от землетрясения 989 года, особенно сильным разрушениям подвергся его купол. Здание подперли контрфорсами, от которых оно утратило свой прежний вид. Обвалившийся купол перестроил армянский архитектор Трдат, автор Анийского собора, причём архитектор сделал купол даже более возвышенным.

16 июля 1054 года в Софийском соборе во время богослужения легатом папы римского кардиналом Гумбертом константинопольскому патриарху Михаилу Керулларию была вручена отлучительная грамота. В ответ на это 20 июля патриарх предал анафеме папских легатов. Это событие стало началом разделения церквей на католическую и православную.

В XIV веке лампадарием собора был известный церковный композитор Иоанн Кладас.

Османское завоевание и дальнейшая судьба собора

В ночь с 28 на 29 мая 1453 года в соборе Святой Софии состоялось последнее в его истории христианское богослужение, описание которой на основе византийских источников составил английский историк Эдвин Пирс:

Император и его свита приобщились Святых Тайн и попрощались с патриархом. Служба была, по сути своей, заупокойной литургией. Империя была в агонии, и как раз подобало, чтобы службой по её отлетающему духу была эта публичная церемония в самом прекрасном храме…[22]

29 мая 1453 года храм был захвачен турками. По описанию историка Дуки они разломали запертые ворота храма и вооружённые мечами ворвались внутрь, грабя драгоценное убранство: «в одну минуту разрубили святые иконы, похитив с них украшения… а так же одежды святой трапезы… Драгоценные и священные сосуды священного сосудохранилища, золотые и серебряные и из другого вещества приготовленные, в один момент всё унесли»[23]. Находившиеся в храме молящиеся были убиты и, по сохранившемуся преданию, их кровь достигла уровня, обозначенного на одной из колонн красной полосой[24]. Греки сохранили также предание, что в тот момент, когда турки ворвались в собор, в нём шла Божественная литургия и священник со Святыми дарами уже входил на амвон. Тогда, чтобы сохранить Святые дары, часть алтарной стены разверзлась и укрыла священника, который будет пребывать в ней, пока храм не вернут православным; тогда он выйдет и завершит прерванное богослужение[25].

30 мая 1453 года султан Мехмед II, завоевавший Константинополь, вступил в собор Святой Софии, который был обращён в мечеть[26]. К собору пристроили четыре минарета, и собор превратился в мечеть Ая-Софья. Поскольку собор был ориентирован по христианской традиции — алтарь на восток, мусульманам пришлось переиначить его, поместив михраб в юго-восточный угол собора (направление на Мекку). Из-за этой переделки в Ая-Софии, как и в других бывших византийских храмах, молящиеся мусульмане вынуждены располагаться под углом относительно основного объёма здания. Большинство фресок и мозаик остались невредимыми, как полагают некоторые исследователи, именно благодаря тому, что в течение нескольких веков были замазаны штукатуркой[27].

Во второй половине XVI века при султанах Селиме II и Мураде III к зданию собора были пристроены тяжелые и грубые контрфорсы, существенно изменившие внешний вид здания[28]. До середины XIX века никаких реставрационных работ в храме не производилось. В 1847 году султан Абдул-Меджид I поручил архитекторам Гаспару и Джузеппе Фоссати провести реставрацию Ая-Софии, которой угрожала опасность обрушения[29]. Реставрационные работы продолжались два года.

В 1935 году, согласно декрету Ататюрка, Ая-Софья стала музеем, а с фресок и мозаик были счищены скрывавшие их слои штукатурки. В 2006 году в музейном комплексе было выделено небольшое помещение для проведения мусульманских религиозных обрядов сотрудниками музея[30].

Архитектурные особенности

В плане собор представляет собой продолговатый четырёхугольник (75,6×68,4 м), образующий три нефа: средний — широкий, боковые — более узкие. Это базилика с четырехугольным средокрестием, увенчанным куполом. Гигантская купольная система собора стала шедевром архитектурной мысли своего времени. Прочность стен храма достигается, по мнению турецких исследователей, за счёт добавления в строительный раствор экстракта листьев ясеня[31].

Середина широкого нефа, квадратная в основании, ограничена по углам четырьмя массивными столбами, подпирающими громадные арки, и покрыта довольно плоским куполом 31 м в диаметре, вершина которого отстоит на 51 м от пола[32]. Купол состоит из сорока радиальных арок; в нижних частях межарочных промежутков прорезаны арочные окна (их также 40), благодаря чему в нижней части купола создаётся ощущение сплошного светового пояса. Купол связан с перекрываемым прямоугольным в плане пространством с помощью сферических треугольников — парусов — которые в дальнейшем получили большое распространение в мировой архитектуре[32]. К подкупольному пространству примыкают с востока и запада две колоссальные ниши с полусферическим верхом: в восточную нишу открываются своими арками ещё три меньшие ниши, из которых средняя, служившая алтарной апсидой, глубже остальных и выступает из общего плана храма в виде полукружия; к западной большой нише примыкают также три ниши; из них средняя, представляющая вверху не полусферический, а обыкновенный коробовый свод, содержит в себе три двери, ведущие в пристроенные к храму внутренний и внешний притворы (esonartex и exonartex), впереди которых некогда находился теперь несуществующий двор, обнесенный галереей с колоннами.

Подкупольное пространство с северной и южной сторон сообщается с боковыми нефами с помощью арок, поддерживаемых порфировыми и малахитовыми колоннами, вывезенными их храмов Малой Азии и Египта[32]; под этими арками идёт ещё по ярусу подобных же арок, которыми открываются в подкупольное пространство устроенные в боковых нефах галереи гинекея, а ещё выше — громадные арки, поддерживающие купол, заделаны прямой стеной с окнами, расположенными в три ряда. Кроме этих окон, внутренности храма дают обильное, хотя и несколько рассеянное освещение 40 окон, опоясывающих основание купола, и по пяти окон в больших и малых нишах.

Внутренняя отделка храма продолжалась на протяжении нескольких столетий и отличалась особой роскошью (мозаики на золотом полу, 8 зеленых яшмовых колонн из храма Артемиды в Эфесе). Стены храма также были полностью покрыты мозаиками (как сюжетные композиции, так и орнаменты). Благодаря своей величественной архитектуре и убранству

главное святилище всего государства внушало мысль о мощи Византийской империи и церкви. Этому служили и размеры храма, рассчитанного на многотысячные людские толпы, и роскошь отделки интерьера цветным мрамором и декоративной мозаикой, и великолепие церемоний, происходивших в храме. Именно в здании нового типа, в купольной базилике св. Софии, наиболее последовательно выражены характерные для византийского искусства 6 в. тенденции к грандиозности, величественной пышности и торжественности[33].

К достопримечательностям Святой Софии относится «плачущая колонна», покрытая медью (существует поверье, что если положить руку в отверстие и, ощутив влагу, загадать желание, то оно обязательно сбудется), а также «холодное окно», где даже в самый жаркий день веет прохладный ветерок.

В 1935 году с фресок и мозаик были счищены скрывавшие их слои штукатурки. Таким образом, в настоящее время на стенах храма можно видеть и изображения Иисуса Христа и Богоматери, и цитаты из Корана на четырёх больших щитах овальной формы.

На перилах верхней галереи храма можно обнаружить граффити, оставленные на протяжении всей истории его существования. Наиболее древние из них покрыты прозрачным пластиком и считаются одной из охраняемых достопримечательностей (см. раздел Рунические надписи).

Мозаичный цикл

Мозаики Святой Софии представляют собой пример византийского монументального искусства периода Македонской династии. Мозаики показывают все три этапа развития столичного неоклассицизма, так как были выполнены в три периода: около середины IX века, на рубеже IX—X веков и в конце X века.

Мозаика апсиды

Самый первый мозаичный цикл был создан после окончания иконоборчества в 867 году. К ним относятся мозаики апсиды и примыкающей к ней вимы. Манера исполнения этих мозаик роднит их с живописью VII века[34]. В апсиде помещено тронное изображение Богородицы, держащей перед собой на коленях младенца Христа. На сводах вимы по сторонам от фигуры Богородицы были изображены два архангела[35] (сохранилась только мозаика с архангелом Гавриилом). По краю конхи была помещена греческая надпись (почти полностью утрачена) со следующим текстом: «Изображения, которые обманщики здесь низвергли, благочестивые правители восстановили»[36]. Русский паломник Антоний Новгородский, посетивший Константинополь около 1200 года сообщает, что мозаика апсиды была создана иконописцем Лазарем, пострадавшим в период иконоборчества, а после Торжества Православия получившем широкое признание. Вероятность этого допускает А. Грабар и полностью исключает византинист К. Манго. Академик В. Н. Лазарев так охарактеризовал мозаику с изображением Богородицы:

Вместо того чтобы подчинить фигуру плоскости, мозаичист располагает её так, как будто она выступает из золотого фона. В подобной трактовке живо чувствуются пережитки того античного понимания формы, которое можно было бы назвать статуарным. И столь же сильны античные отголоски в прекрасном, полном женственности лике Марии. Мягкий овал, правильной формы нос, сочные губы — все придает ему земной характер. Но в то же время он подкупает своей одухотворенностью[36].

Не менее высоко им оценена мозаика с архангелом Гавриилом, он считает, что «рядом с никейскими ангелами этот изумительный образ представляет одно из высших воплощений византийского гения». Отмечают, что мозаичист передал в изображении порывистую духовную силу, но пропорции изображения являются вытянутыми и теряются правильные очертания изображения[34].

Мозаики южного вестибюля и северного тимпана

К первому периоду создания мозаичного украшения относятся изображения в сводчатом помещении в юго-западном углу над южным вестибюлем собора. Входная стена была украшена деисусом (фигура Иоанна Крестителя не сохранилась). На своде были помещены 12 фигур из которых сохранились и могут быть идентифицированы только пророк Иезекииль, первомученик Стефан в позе оранта и император Константин. В люнетах боковых стенах помещены полуфигуры двенадцати апостолов и четырёх святых константинопольских патриархов периода иконоборчества: Германа, Тарасия, Никифора и Мефодия. В. Н. Лазарев отмечает низкий уровень данных мозаик и предполагает, что их создали мастера из монашеских кругов, а сам их период создания сразу после окончания периода иконоборчества обуславливает влияние на них народного творчества.

Около 878 года в северном тимпане собора были созданы мозаики с изображением шестнадцати ветхозаветных пророков и четырнадцати святителей. Из них сохранились мозаики с изображением Иоанна Златоуста, Игнатия Богоносца и четырёх других святителей. Уровень мозаичистов, работавших над их созданием, В. Н. Лазарев оценивает как невысокий, но отмечает:

Фигуры широкие и приземистые, черты лица крупные, еще лишенные характерной для позднейших мозаик сухости и заостренности, одеяния ниспадают спокойными складками, в которых нет ничего от каллиграфической измельченности. Розоватого тона лица обработаны зелеными тенями, палитра строится на светлых, главным образом серых и белых, оттенках, так что в ней отсутствуют плотность и насыщенность цвета, которые отличают мозаики XI века[36].

Входная мозаика нарфика

В правление императора Льва VI (886—912) люнет нарфика был украшен мозаикой с изображением Иисуса Христа, сидящего на престоле с Евангелием, открытом на словах «Мир вам. Я свет миру», в левой руке и благословляющего правой. По сторонам от него в медальонах изображены полуфигуры Богородицы и архангела Михаила. Слева от Иисуса изображён коленопреклоненный император Лев VI. Несмотря на то, что композиция несимметрична (фигуре Льва не соответствует никакая фигура справа), мозаика обладает строгой уравновешенной композицией: «Она осуществляется за счёт широкой полосы внизу, на фоне которой помещена фигура, не составляющая таким образом, самостоятельного композиционного пятна. Эта полоса способствует утяжелению нижней части изображения, его прочному построению»[35].

Андрей Грабар отмечает, что данная композиция является весьма редкой для императорской иконографии[37]. Вероятно, она отражает некую торжественную религиозную церемонию[34]. Эта версия основана на описанной в сочинении Константина VII Багрянородного «О церемониях» торжественной встрече императора патриархом в нарфике храма Святой Софии. Император выслушивал от патриарха «молитву входа» и затем прежде чем войти в неф собора трижды склонялся перед этой дверью. Также находят параллели между сюжетом мозаики и стихотворением Льва VI в котором он описывает Страшный Суд и припадает к ногам Христа и взывает о заступничестве к Богородице и небесным силам[36].

Академик В. Н. Лазарев так охарактеризовал мозаику поклонения императора Льва Иисусу Христу:

По фактуре выполнения мозаика люнеты занимает промежуточное место между мозаиками апсиды и вимы и мозаикой вестибюля св. Софии. В фигурах есть ещё типичная для искусства IX века грузность: большие, довольно массивные головы, приземистые пропорции, крупные конечности. Рисунок, особенно в трактовке тканей, порою сбит, лица лишены тонкой одухотворённости, в белёсой колористической гамме есть нечто вялое и даже безличное[36].

Австрийский искусствовед Отто Демус указывает, что эту мозаику можно рассмотреть только снизу и под очень большим углом зрения. Это вызвано тем, что кубики мозаики размещены в стене наклонно, чтобы составлять со взглядом зрителя прямой угол[38].

Портрет императора Александра

На северо-западном столбе северной галереи собора находится мозаичный портрет императора Александра. Он был открыт в ходе реставрационных работ 1958 года и имеет точную датировку 912 годом[39]. Мозаика относится к типу вотивных изображений и является прижизненным портретом императора.

Фигура изображена во фронтальной позе, Александр представлен в драгоценном облачении, перепоясанном лором, украшенным драгоценными камнями, и короне с подвесками. В правую руку помещён предмет цилиндрической формы (акакия или анаксикакия), а в левую — держава. Мозаика изображает императора за пасхальным богослужением. Согласно книге «О церемониях» в этот день император из Большого дворца шёл в собор, неся в руке акакию (по сообщению Георгия Кодина это был свёрток из шёлковой ткани, наполненный землёй[40]), и перепоясывался лором.

По сторонам от изображения помещены медальоны, содержащие имя императора и монограммы, расшифровывающиеся как «Господи, помоги твоему слуге, православному благоверному императору»[36]. На арках, примыкающих к мозаике с изображением императора Александра, сохранились фрагменты мозаик с орнаментом, выполненных в одно время с портретом[39]. Однако среди них были открыты два фрагмента изображения побегов аканфа, датируемых периодом Юстиниана I.

Академик В. Н. Лазарев отмечает, что особенностью данной мозаики является широкое использование серебряных кубиков (по сравнению с золотыми), которые занимают около 1/3 фона мозаики. Также в отдельных местах мозаики (например, большом пальце и на ладони левой руки) кубиками мозаики была непокрыта подготовительная фресковая живопись.

Мозаика южного вестибюля

Мозаика люнета над дверью из южного вестибюля в нарфик собора была создана во второй половине X века. На ней изображена Богородица на престоле с Богомладенцем на коленях, а по сторонам императоров Константина (справа), приносящего в дар город Константинополь, и Юстиниана (слева), приносящего Богородице собор Святой Софии. Сам сюжет, по мнению В. Н. Лазарева, был заимствован из античного искусства[41]. По мнению искусствоведа В. Д. Лихачёвой, эта мозаика напоминает о ктиторских портретах Юстиниана и Феодоры в базилике Сан-Витале[42]. Помещение на одной мозаике Константина и Юстиниана не находит аналогов в византийском искусстве[43]. Андрей Грабар отмечает, что возможно мозаичист скопировал некий древний образец так как императоры, хотя и изображены в парадных одеждах XI века, но не имеют бород, хотя они были в моде на момент создания мозаики.

Мозаику отличает попытка передать пространство — плоскость земли и перспектива в изображении трона придают ей глубину; также и сами фигуры обладают объёмом. Отмечают попытку создать на этой мозаике исторические портреты императоров[34]. Академик В. Н. Лазарев пишет, что эта мозаика уступает другим примерам позднемакедонского искусства, а по сравнению с мозаикой вестибюля отличается использованием любимых при императорском дворе фиолетового, золотого и серебряного цветов[36]. Также эту мозаику отличает, то что в отдельных её элементах линейно-узорная трактовка становится довлеющий техникой (например, кисти рук Богородицы и императоров расчерчены до запястий изогнутыми, но ничего не изображающими линиями)[34].

Исламские элементы архитектуры и убранства

Исламские элементы
Михраб, расположенный в апсиде Ложа Султана, декорированная братьями Фоссати Минбар, откуда имам читает проповеди

Рунические надписи

Рунические надписи в соборе Святой Софии — надписи, сделанные скандинавскими рунами на мраморных парапетах собора Святой Софии в Стамбуле. Вероятно, они были нацарапаны воинами из варяжской гвардии императора Византии в Средние века. Первая из рунических надписей была открыта в 1964 году[44], затем были найден ещё ряд надписей. Предполагается возможность существования и других рунических надписей, но специальные изыскания подобного рода в соборе не проводились[45].

Кампания за освобождение храма

В 2007 году ряд влиятельных американских предпринимателей и политиков возглавили движение за возвращение первоначального статуса Святой Софии[46] — «Совет по освобождению Святой Софии» (Free Agia Sophia Council)[47]. На общественных слушаниях комитета по правам человека Конгресса США (Congressional Human Rights Caucus), прошедших 20 июня 2007 года под председательством главы комитета по внешней политике Конгресса США Тома Лантоса, президент Демократической партии штата Нью-Гэмпшир Реймонд Бакли (Raymond Buckley) сказал, в частности: «Неприемлемо лишать людей права молиться в их Церкви-Матери <…> Неприемлемо терпеть ежедневное надругательство над этим священным местом, которое используется для торговых ярмарок и концертов. Неприемлемо позволять далее такое открытое неуважение к православному христианству да и всему христианству»[48].

Президент международного движения «Совет по освобождению Святой Софии» Крис Спиру (Chris Spirou)[49] в апреле 2009 года сказал в интервью российской газете «Завтра»:

Мы стремимся, чтобы собор Святой Софии Премудрости Божией снова занял подобающее ему место как храм, священный для всего христианства, как мать всех церквей, как царственный храм православия — чем он и был до захвата турками-османами в 1453 году. Всё дело в том, что Святая София никогда не была мечетью и никогда не была музеем. Она всегда была христианским храмом, переделанным в мечеть султана-завоевателя, а затем и в музей. Считаю обязательным возвращение этого храма к своему первоначальному предназначению[50].

См. также

Напишите отзыв о статье "Собор Святой Софии (Константинополь)"

Примечания

  1. Наречение собора в честь Софии Премудрости Божией понимается как посвящение его Иисусу Христу, Богу-Слову (см. Журнал Московской патриархии. 1982, № 8, стр. 73.)
  2. [whc.unesco.org/en/list/356 Historic Areas of Istanbul] (англ.). unesco.org. Проверено 15 февраля 2010. [www.webcitation.org/685X3hdXs Архивировано из первоисточника 1 июня 2012].
  3. Хронография Феофана, год 5816 / 316
  4. Сократ Схоластик. «Церковная история». Кн. II, гл. 16
  5. Кондаков Н. П. Византийские церкви и памятники Константинополя. — М.: Индрик, 2006. — С. 116.
  6. Сократ Схоластик. «Церковная история». Кн. II, гл. 43
  7. Карташёв А. В. Вселенские соборы. — Клин, 2004. — С. 159.
  8. Карташёв А. В. Вселенские соборы. — Клин, 2004. — С. 460.
  9. 1 2 Колпакова Г.С. Искусство Византии. Ранний и средний периоды. — М.: Азбука, 2010. — С. 77. — 528 с. — (Новая история искусства). — ISBN 978-5-9985-0447-1.
  10. Joannis Malalae Clironographia. Rec. L. Dindorf. Bonnae, 1831. P. 474
  11. 1 2 3 Успенский Ф. И. История Византийской империи VI-IX веков. — М.: Мысль, 1996. — С. 331. — ISBN ISBN 5-244-00838-2.
  12. Диль Ш. Юстиниан и Византийская цивилизация в VI веке. — СПб.: Типография Альтшулера, 1908. — С. 481.
  13. Савваитов П.И. Путешествие новгородского архиепископа Антония в Царьград. — СПб, 1872. — С. 73.
  14. Диль Ш. Юстиниан и Византийская цивилизация в VI веке. — СПб.: Типография Альтшулера, 1908. — С. 482.
  15. Карев А.В., Сомов К.В. [www.byzantium.ru/religyas.php?id=6 История христианства]. Проверено 14 февраля 2010. [www.webcitation.org/685X4vnBI Архивировано из первоисточника 1 июня 2012].
  16. Прокопий Кесарийский. [www.byzantion.ru/myriobiblion/prokopij/p_aed1.htm О постройках]. Проверено 14 февраля 2010. [www.webcitation.org/685X7JuSw Архивировано из первоисточника 1 июня 2012].
  17. Robert S. Nelson. Hagia Sophia, 1850-1950: Holy Wisdom Modern Monument. — Chicago: University of Chicago Press, 2004. — С. 1. — ISBN 0226571718.
  18. Цитируется по [polotsk.nm.ru/hram3_1.htm#up Крест - хранитель всея Вселенныя : История создания и воссоздания креста преподобной Евфросинии, игумении Полоцкой] / Л.В.Алексеев. — Минск: Вестник Белорусского Экзархата, 1996. — 126 с.
  19. Карташёв А. В. Вселенские соборы. — Клин, 2004. — С. 461.
  20. Новеллы Юстиниана. 3. гл. 1.
  21. Успенский Ф. И. История Византийской империи VI-IX веков. — М.: Мысль, 1996. — С. 335. — ISBN ISBN 5-244-00838-2.
  22. Васильев А. А. Византия и крестоносцы. Падение Византии. — 2014. — С. 232.
  23. Петросян Ю. А. Древний город на берегах Босфора. Исторические очерки. — М.: Наука, 1986. — С. 132-133.
  24. Кедров П. Царьград и Святая София. — Петроград, 1915. — С. 12.
  25. Евтушенко Г. Храм Святой Софии в Константинополе. — СПб.: Сатисъ, 2008. — С. 201-202. — ISBN 978-5-7868-0029-7.
  26. Шарль Диль. Основные проблемы византийской истории. — М., 1947. — С. 53.
  27. Natalia B. Teteriatnikov. Mosaics of Hagia Sophia, Istanbul: The Fossati Restoration and the Work of the Byzantine Institute. — Washington, D.C.: Dumbarton Oaks Research Library and Collection, 1998. — С. 6. — ISBN 0–88402–264–1.
  28. Храм Святой Софии в Царьграде. — Петроград: Акционерное общество «Биохромъ», 1914. — С. 6.
  29. Храм Святой Софии в Царьграде. — Петроград: Акционерное общество «Биохромъ», 1914. — С. 5.
  30. [arsiv.sabah.com.tr/2006/07/04/gnd102.html İbadete açık Ayasofya] (тур.). Проверено 11 сентября 2010. [www.webcitation.org/685X7nX1A Архивировано из первоисточника 1 июня 2012].
  31. [www.turkishnews.ru/news/2214.html Раскрыта еще одна тайна Святой Софии]. Проверено 22 июня 2010. [www.webcitation.org/685XA3Lmf Архивировано из первоисточника 1 июня 2012].
  32. 1 2 3 Бартенев И. А., Батажкова В. Н. Очерки истории архитектурных стилей. — М.: Изобразительное искусство, 1983. — С. 55. — 264 с.
  33. Византийское искусство VI века // [www.artprojekt.ru/library/arthistory2.1/st004.html Всеобщая история искусств] / Под общ. ред. Б. В. Веймарна, Ю. Д. Колпинского. — М.: Искусство, 1961. — Т. 2, книга первая.
  34. 1 2 3 4 5 Византийское искусство 9 - середины XI века // [www.artprojekt.ru/library/arthistory2.1/st006.html Всеобщая история искусств] / Под общ. ред. Б.В. Веймарна, Ю.Д. Колпинского. — М.: Искусство, 1961. — Т. 2, книга первая.
  35. 1 2 Лихачёва В. Д. Искусство Византии IV-XV веков. — Л: Искусство, 1981. — С. 106.
  36. 1 2 3 4 5 6 7 Лазарев В. Н. Мозаики собора Св. Софии в Константинополе // [www.icon-art.info/book_contents.php?lng=ru&book_id=29&chap=7&ch_l2=4 История византийской живописи]. — М.: Искусство, 1986.
  37. Грабар А. Н. Император в византийском искусстве. — М.: Ладомир, 2000. — С. 116.
  38. Отто Демус. Классическая система декора средневизантийского храма // [www.krotov.info/history/08/demus/demus01.html Мозаики византийских храмов. Принципы монументального искусства Византии] / Пер. с англ. Э. С. Смирновой, ред. и сост. А. С. Преображенский. — М.: Индрик, 2001. — 160 с.
  39. 1 2 P. A. Underwood, E. J. W. Hawkins The Mosaics of Hagia Sophia at Istanbul. The Portrait of the Emperor Alexander // DOP. — 1961. — Т. 15. — С. 189–217.
  40. Георгий Кодин. De Officiis. VI
  41. Известны монеты Смирны, Лесбоса и Филиппополя с изображением римских императоров стоящих с макетом храма перед изображением богини-покровительницы (Лазарев В. Н. Мозаики собора Св. Софии в Константинополе // [www.icon-art.info/book_contents.php?lng=ru&book_id=29&chap=7&ch_l2=4 История византийской живописи]. — М.: Искусство, 1986.)
  42. Лихачёва В. Д. Искусство Византии IV-XV веков. — Л: Искусство, 1981. — С. 112.
  43. Грабар А. Н. Император в византийском искусстве. — М.: Ладомир, 2000. — С. 125.
  44. Svärdström, Elisabeth [fornvannen.se/pdf/1970talet/1970_247.pdf Runorna i Hagia Sofia] // Fornvännen. — 1970. — № 65. — С. 247—249.
  45. Knirk, James E. [ariadne.uio.no/runenews/nor_1999/hagsof-1.htm Runer i Hagia Sofia i Istanbul] // Nytt om runer. — 1999. — № 14. — С. 26—27.
  46. [www.pravoslavie.ru/news/23296.htm Международная группа активистов продолжает возвращения Церкви константинопольского собора Святой Софии] Православие.Ru 26 июля 2007.
  47. [www.freeagiasophia.org/ Free Agia Sophia Council of America] сайт «Совета по освобождению Святой Софии».
  48. [www.freeagiasophia.org/news-press.php?a=2007-06-22b Remarks of Raymond Buckley] (англ.) Текст выступления Р. Бакли на слушаниях.
  49. [www.pravoslavie.ru/guest/4770.htm Константинопольская София — мать всех церквей (см. справку в примечании)] Православие.Ru 29 октября 2007.
  50. [zavtra.ru/cgi//veil//data/zavtra/09/805/51.html Крис Спиру. Возвращение Святой Софии] «Завтра» 22 апреля 2009, № 17, стр. 5.

Литература

  • [maps.yandex.ru/-/CVfSRK~H Собор Святой Софии в Константинополе] на сервисе Яндекс.Панорамы
  • [www.artprojekt.ru/library/arthistory2.1/index.html Всеобщая история искусств] / Под общ. ред. Б.В. Веймарна, Ю.Д. Колпинского. — М.: Искусство, 1961. — Т. 2, книга первая.
  • Евтушенко Г. Храм Святой Софии в Константинополе. — СПб.: Сатисъ, 2008. — 272 с. — ISBN 978-5-7868-0029-7.
  • Лихачёва В. Д. Искусство Византии IV-XV веков. — Л: Искусство, 1981.
  • Лазарев В. Н. Мозаики собора Св. Софии в Константинополе // [www.icon-art.info/book_contents.php?lng=ru&book_id=29&chap=7&ch_l2=4 История византийской живописи]. — М.: Искусство, 1986.
  • Колпакова Г.С. Искусство Византии. Ранний и средний периоды. — М.: Азбука, 2005. — 528 с. — (Новая история искусства). — ISBN 5-352-00485-6.

Отрывок, характеризующий Собор Святой Софии (Константинополь)

Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.