Кибрик, Андрей Александрович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «А. А. Кибрик»)
Перейти к: навигация, поиск
Андрей Александрович Кибрик
Дата рождения:

18 июня 1963(1963-06-18) (60 лет)

Страна:

СССР, Россия

Научная сфера:

лингвистика

Место работы:

Институт языкознания РАН, МГУ

Учёная степень:

доктор филологических наук (2003)

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

ОСиПЛ филологического факультета МГУ (1984)

Андре́й Алекса́ндрович Ки́брик (р. 18 июня 1963) — российский лингвист, доктор филологических наук (2003), ведущий научный сотрудник Института языкознания РАН, профессор филологического факультета МГУ. Сын лингвиста А. Е. Кибрика.

Среди научных интересов А. А. Кибрика — когнитивная лингвистика, изучение дискурса, семантика, грамматика (в том числе и русского языка), функциональная лингвистика, лингвистическая типология, ареальная лингвистика, полевая лингвистика, атабаскские, западноафриканские, индейские, кавказские, тюркские языки[1].





Биография

А. А. Кибрик родился в Москве в 1963 году. В 1984 году окончил Отделение структурной и прикладной лингвистики (ОСиПЛ) филологического факультета МГУ. В 1988 году окончил аспирантуру Института языкознания АН СССР, защитил кандидатскую диссертацию по теме «Типология средств оформления анафорических связей» и стал сотрудником Института языкознания, где в настоящее время занимает должность ведущего научного сотрудника и возглавляет группу «Языки мира». С 1995 года преподаёт на ОТиПЛ филологического факультета МГУ; имеет учёное звание профессора. В 2003 году защитил докторскую диссертацию в форме научного доклада по теме «Анализ дискурса в когнитивной перспективе»[1].

Библиография

Напишите отзыв о статье "Кибрик, Андрей Александрович"

Примечания

  1. 1 2 [www.philol.msu.ru/~otipl/new/main/people/kibrik-aa/index-ru.html Страница А. А. Кибрика] на сайте филологического факультета МГУ  (рус.)  (англ.)

Ссылки


Отрывок, характеризующий Кибрик, Андрей Александрович

Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.