Тахтаджян, Армен Леонович
Поделись знанием:
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.
Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
(перенаправлено с «А. Л. Тахтаджян»)
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Арме́н Лео́нович Тахтаджя́н (10 июня 1910, Шуша — 13 ноября 2009, Санкт-Петербург) — российский, советский, армянский ботаник, биолог-эволюционист; доктор биологических наук, академик АН СССР (1972), член Бюро Отделения общей биологии РАН. Специалист в области систематики растений и теории эволюции, создатель новой филогенетической системы классификации высших растений и новой системы ботанико-географического районирования нашей планеты, получивших всемирное научное признание. Президент Отделения ботаники Международного союза биологических наук.
Автор более двадцати монографий и более трёхсот научных статей, посвящённых систематике растений, происхождению цветковых растений, эволюционной морфологии растений, палеоботанике, флористическому районированию[1].
Содержание
Биография
Ранние годы
Армен Тахтаджян родился 10 июня (по старому стилю — 28 мая) 1910 года в городе Шуша (Нагорный Карабах) в семье потомственных армянских интеллигентов.
Дед, Меликсан Петрович Тахтаджян, родился в Трапезунде (сейчас — Трабзон, Турция), образование получил в Италии, в Академии мхитаристов, знал несколько восточных и европейских языков, работал журналистом; умер в 1930-х годах в Париже[2].
Отец, Леон Меликсанович Тахтаджян (1884—1950), уроженец Батуми, был по образованию агрономом, выпускником Сельскохозяйственного института Лейпцигского университета; окончив институт в 1906 году, он более двух лет стажировался на фермах Франции, Швейцарии и Великобритании, а также дополнительно изучал овцеводство. Он владел немецким, французским, английским, русским, грузинским и азербайджанским языками. В 1908 году Леон Меликсанович в поисках работы приехал в Шушу, которая считалась в то время центром овцеводства в Закавказье, но, не найдя работу по специальности, до 1915 года преподавал немецкий язык в реальном училище и в армянской семинарии. Мать Армена Тахтаджяна, в девичестве Газарбекян Герселия Сергеевна (1887—1974), была уроженкой Шуши; она была связана родством с одной из ветвей знаменитой фамилии Лазаревых (Лазарян).
Его родители поженились в 1909 году. В семье было трое детей: Армен и его младшие сестры — Нелли (1914—1994) и Нора (1918—1965).
В 1918 году семья, спасаясь от погромов, была вынуждена покинуть Шушу и переселиться на север Армении.
С детства Армен проявлял большой интерес к естествознанию, этому способствовало и то, что отец с сыном много путешествовали и охотились[2].
Учёба и начало работы
Армен Тахтаджян учился в Тифлисе в Единой трудовой школе № 42 (бывшем Манташевском коммерческом училище). Наибольшее влияние на него оказал преподаватель естествознания Александр Константинович Макаев (Макашвили) (1896—1962), который также преподавал в Тифлисском университете, был специалистом по культурным растениям и общему земледелию, автором ботанического словаря названий растений на грузинском, русском и латинском языках. Макаев брал Армена Тахтаджяна на экскурсии и учил определять растения по книге Сосновского и Гроссгейма «Определитель растений окрестности Тифлиса». По воспоминаниям самого Армена Леоновича, в четырнадцать лет он делал это уже легко[2].
Закончив в 1928 году среднюю школу, он приехал в Ленинград, где стал вольнослушателем биологического факультета Ленинградского университета и прослушал курс лекций Владимира Леонтьевича Комарова (1869—1945) по морфологии растений. С 1929 по 1931 год Тахтаджян учился на биологическом факультете Эриваньского университета (сейчас — Ереванский государственный университет), а в 1931 году вернулся в Тифлис, где поступил во Всесоюзный институт субтропических культур (ВИСК). Курс ботаники в институте читал Дмитрий Иванович Сосновский (1885—1952) — именно по его книге Тахтаджян учился определять растения в школьные годы. Сосновский был выдающимся систематиком, флористом, географом, знатоком флоры Кавказа; под его руководством Тахтаджян выполнил свои первые научные работы по систематике высших растений и по растительности[2].
В 1932 году, после окончания института, он работал лаборантом в Сухуми, в Сухумском субтропическом отделении Всесоюзного института прикладной ботаники и новых культур (сейчас — Всероссийский институт растениеводства им. Н. И. Вавилова)[2].
Работа в Ереване
В том же 1932 году Тахтаджян переехал в Эривань (с 1936 года — Ереван), получив приглашение занять должность научного сотрудника в Естественно-историческом музее Армении. В начале своей научной деятельности Тахтаджян занимался частными проблемами флористики и систематики, с увлечением изучая растительный мир Армении и Закавказья в целом[3]. Под руководством Софии Георгиевны Тамамшян (1901—1981), которая, как и Армен Леонович, была ученицей Д. И. Сосновского, он занимался сбором растений для гербария, много путешествовал по региону. Он вспоминал: «Мы с моим осликом обошли почти все уголки Армении. Я собирал растения для гербария, а мой ослик вёз на себе гербарные сетки». В эти годы Тахтаджян неоднократно приезжал в Ленинград, где работал в гербарии и библиотеке Ботанического института. В 1934 году была напечатана его первая статья — «К экологии Ceratocarpus arenarius L.» (в журнале «Советская ботаника»)[2].
С 1935 года Тахтаджян работал в должности старшего научного сотрудника в Гербарии Биологического института Армянского филиала АН СССР. Летом 1935 года он познакомился с Николаем Ивановичем Вавиловым (1887—1943) — для экспедиции по долине реки Аракс Сосновский порекомендовал Вавилову Тахтаджяна в качестве гида. В 1936 года Тахтаджян начал читать курс лекций по систематике и географии растений в Ереванском университете, при этом он ввёл в преподавание курс лекций по растительности Армении. На тему растительности Армении («Ксерофильная растительность скелетных гор Армении») была и кандидатская диссертация, которую Тахтаджян готовил в этот период; защита состоялась в январе 1938 года в Ленинграде. Первая книга Тахтаджяна, «Ботанико-географический очерк Армении» (опубликована в 1941 году), также была посвящена этой теме[2].
В 1941 году Тахтаджян был призван в армию, но в первые же месяцы службы заболел тропической малярией в тяжёлой форме. После демобилизации по состоянию здоровья он вернулся в Ереван. В 1943 году он защитил докторскую диссертацию «Эволюция плацентации и филогения высших растений» и стал профессором Ереванского университета. В 1944 году, в связи с созданием Академии наук Армянской ССР, из состава Ереванского ботанического сада был выделен Институт ботаники Академии наук Армянской ССР — и Тахтаджян по инициативе академика В. Л. Комарова был назначен директором нового института. В 1946 году при непосредственном участии Тахтаджяна было организовано Армянское географическое общество — и Армен Леонович стал его первым президентом (до 1948 года)[2].
В августе 1948 года прошла сессия ВАСХНИЛ, после которой Тахтаджян был обвинён в «менделизме» и «вейсманизме» и уволен со всех постов[2].
Работа в Ленинграде
С ноября 1949 года Тахтаджян занимал должность профессора кафедры морфологии и систематики растений биолого-почвенного факультета Ленинградского университета, а с 1951 по 1954 год был деканом этого факультета. Он продолжал читать лекции в университете до 1961 года. С 1954 года Тахтаджян — сотрудник Ботанического института Академии Наук СССР, заведующий отделом (с 1960 года — лабораторией) палеоботаники, а с 1963 года — руководитель отдела высших растений[2].
Тахтаджян принимал активное участие в работе ХI Международного ботанического конгресса, прошедшего в американском Сиэтле в август 1969 года, был награждён на нём медалью Medal of the XI International Botanical Congress, Seattle, USA. На конгрессе было одобрено предложение советской делегации провести следующий конгресс в Ленинграде. Реализацией этого решения занимался Тахтаджян, в 1970 году он возглавил Оргкомитет конгресса[4] и в течение пяти лет занимался координацией той огромной работы, которая была связана с подготовкой этого мероприятия[2].
Очень важным для Тахтаджяна был 1971 год — в этом году он участвовал в тихоокеанской морской экспедиции на борту корабля «Дмитрий Менделеев». Тахтаджян, как и многие другие ботаники, считал, что именно Тихоокеанский бассейн являлся родиной цветковых растений, и именно здесь можно найти многие «недостающие звенья» в филогенетических цепях цветковых. Во время этой экспедиции Тахтаджяну удалось побывать и собрать ботанические материалы на Фиджи, Самоа, в Сингапуре, Новой Гвинее, Новой Каледонии, Новой Зеландии, Австралии. Ему удалось побывать и на острове Лорд-Хау, практически вся флора которого носит реликтовый характер, а процент эндемиков чрезвычайно высок. На Фиджи Тахтаджян лично исследовал одну из «ботанических сенсаций XX века» — дегенерию фиджийскую (Degeneria vitiensis), являющуюся одним из наиболее примитивных современных цветковых растений[2].
В 1975 году в Ленинграде состоялся XII Международный ботанический конгресс, на котором собралось более пяти тысяч участников со всего мира. В качестве президента конгресса Тахтаджян выступил с программной речью «Ботаника в современном мире». На конгрессе он был избран президентом Отделения ботаники Международного союза биологических наук, а также президентом Международной ассоциации по таксономии растений[2].
Ещё одним направлением деятельности Тахтаджяна с начала восьмидесятых до начала девяностых было участие в подготовке многотомного энциклопедического издания «Жизнь растений» (1974—1982). Под его редакцией были выпущены пятый (в двух книгах) и шестой тома энциклопедической серии «Жизнь растений» (1980—1982), посвящённые цветковым растениям[2].
Последней работой Тахтаджяна стала подготовка нового издания его книги «Flowering Plants». Переиздание вышло в 2009 году; в нём Армен Леонович предложил новую версию своей системы цветковых растений, переработанную с учётом последних результатов молекулярной филогенетики[5].
Основные даты
- 1910. Родился в Шуше.
- 1918. Семья с детьми переехала в Армению.
- 1928. Окончил школу в Тифлисе.
- 1932. Лаборант в Сухумском субтропическом отделении Всесоюзного института прикладной ботаники и новых культур.
- 1932—1935. Научный сотрудник Естественно-исторического музея Армении.
- 1934. Опубликована первая статья Тахтаджяна.
- 1935. Знакомство с Н. И. Вавиловым, участие в экспедиции по реке Аракс.
- 1935. Старший научный сотрудник в Гербарии Биологического института Армянского филиала АН СССР.
- 1938. Защита кандидатской диссертации.
- 1938—1948. Заведующий кафедрой морфологии и систематики растений Ереванского университета.
- 1941. Опубликована первая книга Тахтаджяна, «Ботанико-географический очерк Армении».
- 1943. Защита докторской диссертации.
- 1944—1948. Директор Ботанического института Академии наук Армянской ССР.
- 1945. Член-корреспондент АН Армянской ССР.
- 1946. Член КПСС.
- 1946—1948. Президент Армянского географического общества.
- 1949—1961. Профессор кафедры морфологии и систематики растений биолого-почвенного факультета Ленинградского университета.
- 1951—1954. Декан биолого-почвенного факультета Ленинградского университета.
- 1954. Заведующий отделом (1960 — лабораторией) палеоботаники Ботанического института АН СССР.
- 1966. Член-корреспондент АН СССР.
- 1970—1975. Председатель Оргкомитета XII Международного ботанического конгресса.
- 1971. Академик АН Армянской ССР.
- 1971. Иностранный член Национальной академии наук США.
- 1972. Академик АН СССР.
- С 1973. Президент Всесоюзного ботанического общества.
- 1975. Президент XII Международного ботанического конгресса (3—10 июля 1975) в Ленинграде.
- С 1975. Президент Отделения ботаники Международного союза биологических наук.
- 1976—1986. Директор Ботанического института АН СССР.
- 1978. Публикация книги «Флористические области Земли».
- 1981. Государственная премия СССР.
- 1987. Публикация книги «Система магнолиофитов».
- 1990. Удостоен звания «Герой Социалистического труда».
- 1997. Публикация книги «Diversity and classification of flowering plants».
- 2009. Скончался в Санкт-Петербурге на сотом году жизни.
Семья
Армен Леонович женился в декабре 1947 года на Алисе Григорьевне Давтян (24.06.1924—2005)[2]. В 1950-х годах (в том числе в 1956 году, когда родились Елена и Сурен) семья Тахтаджянов жила в Ленинграде в университетском доме по адресу Каменноостровский пр., д. 25 (угол с улицей Рентгена)[3].
Дети:
- Тахтаджян Леон Арменович (р. 01.10.1950) — математик[6] и физик-теоретик. Доктор физико-математических наук, автор работ по математической физике, ученик Л. Д. Фаддеева. Работал в лаборатории математических проблем физики Ленинградского отделения Математического института имени В. А. Стеклова АН СССР, затем в университетах Франции, США. Профессор и декан факультета математики Университета в Стоуни-Брук (штат Нью-Йорк, США).
- Тахтаджян Елена Арменовна (род. 12.05.1956).
- Тахтаджян Сурен Арменович (род. 12.05.1956) — филолог, специалист в области классической филологии; одна из его статей имеет отношение к ботанике: «О правописании женских эпонимов в научной номенклатуре растений» (опубликована в 1997 году в «Ботаническом журнале»)[7](недоступная ссылка).
Елена и Сурен — двойняшки[3].
Кончина
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[www.warheroes.ru/hero/hero.asp?id=23976 Памятник на могиле А. Л. Тахтаджяна]. Фото Алексея Пиголицына |
Армен Леонович Тахтаджян скончался 13 ноября 2009 года на сотом году жизни.
19 ноября 2009 года в зале Учёного совета Ботанического института РАН состоялась гражданская панихида. Отпевание прошло в Армянской церкви Смоленского кладбища.
Армен Леонович Тахтаджян похоронен на Смоленском армянском кладбище Санкт-Петербурга.[8]
Писать воспоминания о таком человеке, как Армен Леонович, очень трудно. Для этого нужен многолетний труд целого авторского коллектива, который бы смог охватить ту необыкновенную по широте сферу его интересов и активной деятельности, которые до сих пор потрясают тех, кто общался с ним достаточно близко, особенно в годы его расцвета.— Н. С. Снигиревская[3]
Научные достижения
Основные труды — по систематике, эволюционной морфологии и филогении высших растений, происхождению цветковых, по фитогеографии, палеоботанике.
Разработал систему высших растений и подробную систему цветковых, предложил вариант системы органического мира.
Создал научную школу морфологов и систематиков растений.
Под редакцией и при участии Тахтаджяна изданы «Флора Армении» (т. 1—10, 1954—2001) и «Ископаемые цветковые растения СССР» (т. 1, 1974), «Сравнительная анатомия семян» (т. 1—6, 1985—2000), «Конспект флоры Кавказа» (т. 1—2, 2003—2006).
Я не думаю, что постоянное стремление к совершенствованию системы нуждается в оправдании. В наш век быстрого развития ботанических исследований и возрастающего применения новых методов и новой техники система классификации любой группы растительного мира не может оставаться неизменной. Каковы бы ни были чисто практические неудобства постоянно изменяющейся системы классификации, она должна постоянно совершенствоваться. Поэтому я не могу не согласиться со словами моего друга и коллеги Robert Thorne: «…we must be very tentative and elastic in our putatively phylogenetic systems».— Тахтаджян А. Л. Введение из книги «Система магнолиофитов» (1987)[9]
Избранные труды
- [rnas.asj-oa.am/172/ Об эволюционной гетерохронии признаков.] / Доклады АН Армянской ССР, 1946, т. 5 (3). С. 79-86.
- Морфологическая эволюция покрытосеменных. — М., 1948.
- Высшие растения, 1. — М.—Л., 1956.
- Die Evolution der Angiospermen. Jena, 1959 (нем.)
- Основы эволюционной морфологии покрытосеменных. — М.—Л., 1964.
- Тахтаджян А. Л. [herba.msu.ru/shipunov/school/books/takhtajan1966_sistema_i_filogenija_cvetkovyh.djvu Система и филогения цветковых растений] / Академия наук СССР. Ботанический институт имени В. Л. Комарова. — М.—Л.: Наука, 1966. — 611 с. — 4 300 экз.
- Flowering plants: origin and dispersal. 1969 (англ.)
- Происхождение и расселение цветковых растений. — Л., 1970.
- Тахтаджян А. Л., Фёдоров Ан. А. [herba.msu.ru/shipunov/school/books/takhtajan1972_flora_erevana.djvu Флора Еревана: Определитель дикорастущих растений Араратской котловины] / Академия наук СССР. Ботанический институт им. В. Л. Комарова. Академия наук Армянской ССР. Ботанический институт. — Изд. 2-е, перераб. и доп. — Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1972. — 394 с. — 2 200 экз.
- Evolution und Ausbreitung der Blütenpflanzen. Jena. 1973 (нем.)
- Тахтаджян А. Л. [herba.msu.ru/shipunov/school/books/takhtajan1978_flor_oblasti_zemli.djvu Флористические области Земли]. — Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1978. — 247 с. — 4 000 экз.
- A. L. Takhtajan: Floristic Regions of the World. Berkeley, 1986 (англ.)
- Тахтаджян А. Л. [herba.msu.ru/shipunov/school/books/takhtajan1987_sistema_magnoliofitov.djvu Система магнолиофитов]. — Л.: Наука, 1987. — 439 с. — 3 750 экз.
- A. L. Takhtajan: Evolutionary trends in flowering plants. Columbia Univ. Press, New York 1991 (англ.)
- A. L. Takhtajan: Diversity and Classification of Flowering Plants. Columbia Univ. Press, New York 1997 (англ.)
- Тахтаджян А. Л. [herba.msu.ru/shipunov/school/books/takhtajan2001_principia_tectologica.djvu Principia tectologica. Принципы организации и трансформации сложных систем: эволюционный подход]. — Изд. 2-е, перераб. и доп. — СПб.: Издательство СПФХА, 2001. — 121 с. — 500 экз. — ISBN 5-8085-0119-9.
- Грани эволюции: Статьи по теории эволюции. 1943—2006 гг. / Науч. совет Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Издание трудов выдающихся учёных». — СПб.: Наука, 2007. — 326 с. — (Памятники отечественной науки. XX век). — 1000 экз. — ISBN 978-5-02-026273-7. — УДК 575 + 58
- Armen Takhtajan. Flowering Plants. Springer Verlag. 2009. 918 P. (англ.)
Полный список научных публикаций А. Л. Тахтаджяна приведён во втором номере журнала «Тахтаджяния» (2013)[10].
Много лет назад я указывал на то, что произвол в филогенетических построениях постепенно уступает место исследованиям, основанным на определённых принципах и методах… За прошедшие годы совместными усилиями сравнительно небольшого числа ботаников разных стран достигнут значительный прогресс в построении макросистемы покрытосеменных… Тем не менее есть ещё много спорного и в вопросах теории нашей науки, и в решении многих её частных задач. Остаётся также немало таксонов incertae sedis — неопределённого таксономического положения, причём даже среди семейств и порядков. Но работа ведётся интенсивная, фронт исследований расширяется и углубляется, и впереди открывается широкая перспектива нового расцвета этой увлекательной и волнующей области эволюционной ботаники.— Тахтаджян А. Л. Введение из книги «Система магнолиофитов» (1987)[9]
Признание
Основные звания и награды:[2]
- Доктор биологических наук (1944)
- Профессор (1944)
- Член-корреспондент Академии наук Армянской ССР (1945)
- Член-корреспондент Академии наук СССР (1966)
- Академик Академии наук Армянской ССР (1971)
- Академик Академии наук СССР, позже — Российской академии наук (1972)
- Заслуженный деятель науки Армянской ССР (1967)
- Лауреат Государственной премии СССР (1981)
- Заслуженный деятель науки РСФСР (1990)
- В 1969 году Тахтаджян стал лауреатом Премии имени В. Л. Комарова Академии наук СССР за монографию «Система и филогения цветковых растений» (1966).
- Государственная премия СССР за 1981 год — за монографию «Флористические области Земли» (1978).
- Премия «The Henry Allan Gleason Award» за выдающуюся публикацию года в области систематики растений, экологии и фитогеографии — за книгу «Diversity and classification of flowering plants» (1997).
- Премия имени Аллертона (США, 1990)
- Премия имени Генри Шоу (США, 1997)
- Герой Социалистического Труда. Звание присвоено 16 октября 1990 года за особый вклад в сохранение и развитие генетики и селекции, подготовку высококвалифицированных научных кадров[11]
- Награждён орденом Ленина, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом «Дружбы Народов», армянским орденом Святого Месропа Маштоца, медалями, а также благодарностью Президента РФ (2000).
Членство в иностранных академиях и обществах
Тахтаджян являлся членом следующих академий и обществ:
- Национальной академии наук США (1971)
- Финской академии наук и словесности (1971)
- Германской академии естествоиспытателей «Леопольдина» (1972)
- Линнеевского общества в Лондоне (1967)
- Польской академии наук (1977)
- Норвежской академии наук (1978)
- Член Американского, Бенгальского, Болгарского, Польского, Эдинбургского ботанических обществ, Палеоботанического общества Индии (1967)
Названы в честь Тахтаджяна
С 2011 года Армянским ботаническим обществом вместо сборника «Флора, растительность и растительные ресурсы Армении» начал выпускаться журнал Takhtajania[12], названный в память Армена Леоновича Тахтаджяна.
С 2010 года в Ботаническом институте РАН проводятся «Тахтаджяновские чтения», посвященные памяти академика. Вторые Тахтаджяновские чтения состоялись в 2012 году[13], третьи — в 2015 году[14].
В честь Армена Леоновича Тахтаджяна названы многие биологические таксоны как ископаемых, так и современных организмов. Некоторые из них[2]:
Род ископаемых растений
- Takhtajanodoxa Snigirevskaya — Тахтаджянодокса. Ископаемые плауновидные.
Виды ископаемых растений
- Cinnamomum takhtajanii Guryev — Коричник Тахтаджяна
- Epimedium takhtajanii Kutuzkina — Эпимедиум Тахтаджяна
- Lepidostrobus takhtajanii Snigirevskaya — Лепидостробус Тахтаджяна [syn. Achlamydocarpon takhtajanii (Snigirevskaya) Schumacker-Lambry — Ахламидокарпон Тахтаджяна]
- Magnolia takhtajanii Pneva — Магнолия Тахтаджяна
- Marsdenia takhtajanii Stephyrtza — Марсдения Тахтаджяна
- Populus takhtajanii I. Gabrielyan & Zhilin — Тополь Тахтаджяна
- Protodrynaria takhtajanii Vikulin et A.Bobrov — Протодринария Тахтаджяна
- Pseudoctenis takhtajanii Gomolitzky — Псевдоктенис Тахтаджяна
Роды современных растений
- Takhtajania Baranova & J.-F.Leroy (1978) — Тахтаджяния. Деревья и кустарники из дождевых горных лесов северной части Мадагаскара. Семейство Винтеровые.
- Takhtajaniantha Nazarova (1990) — Тахтаджянианта. Многолетние невысокие травы; встречаются на Кавказе, в Иране, на Ближнем Востоке.
- Takhtajanianthus A.B.De (1988)[~ 1] — Тахтаджяниантус. Травы, растущие в Иране, Сирии и Ливане. Семейство Астровые.
- Takhtajaniella V.E.Avet. (1980) — Тахтаджяниелла. Род, выделенный из рода Бурачок (Alyssum). Низкорослые травы, растущие на Кавказе, с мелкими жёлтыми цветками.
Виды современных растений
- Allochrusa takhtajanii Gabrieljan et Dittrich — Аллохруза Тахтаджяна
- Altingia takhtajanii T.V.Thai — Альтингия Тахтаджяна
- Astragalus takhtadzhjanii Grossh. — Астрагал Тахтаджяна
- Bufonia takhtajanii Nersesian — Буфония Тахтаджяна
- Campanula takhtadzhianii Fed. — Колокольчик Тахтаджяна[~ 2]
- Centaurea takhtajanii Gabrieljan et Ts.R.Tonyan — Василёк Тахтаджяна
- Chamaecrista takhtajanii A.Barreto et Yakovlev — Хамекриста Тахтаджяна
- Cousinia takhtajanii K.G.Tamanyan
- Erucastrum takhtajanii V.I.Dorofeev — Рогачка Тахтаджяна
- Gagea takhtajanii Levichev — Гусиный лук Тахтаджяна
- Goniothalamus takhtajanii Bân
- Gypsophila takhtadzhanii Schischkin ex Ikonnikov — Качим Тахтаджяна
- Isatis takhtadjanii E.Avetissjan — Вайда Тахтаджяна
- Lactuca takhtadzhianii Sosn. — Латук Тахтаджяна [syn. Cephalorrhynchus takhtadzhianii (Sosn.) Kirp., syn. Zollikoferiastrum takhtadzhianii (Sosn.) Kamelin]
- Microsorum takhtajanii V.N.Tu
- Onobrychys takhtajanii Sytin — Эспарцет Тахтаджяна
- Pyrus takhtadzhianii Fed. — Груша Тахтаджяна
- Rubus takhtadjanii Mulkidjanian — Рубус Тахтаджяна, или Ежевика Тахтаджяна
- Salsola takhtadshjanii Iljin — Солянка Тахтаджяна
- Saussurea takhtadjanii Lipschitz — Горькуша Тахтаджяна
- Scrophularia takhtajanii Gabrieljan — Норичник Тахтаджяна
- Sorbus takhtajanii Gabrieljan — Рябина Тахтаджяна
Виды животных
- Haptoncus takhtajani G.Medvedev et Tet-Minassian — Гаптонкус Тахтаджяна. Жуки из семейства блестянок (Nitidulidae), обитающие на островах Фиджи. Армен Тахтаджян обнаружил этих насекомых в цветках дегенерии на острове Вити-Леву во время экспедиции на Фиджи в 1971 году[16].
- Throscogenius takhtajani Iablokoff-Khnzorian, 1962 — ископаемые жуки подотряда Scarabaeina[17].
См. также
Напишите отзыв о статье "Тахтаджян, Армен Леонович"
Комментарии
- ↑ Название Takhtajanianthus A.B.De (1988) обычно рассматривается как синоним правильного названия Rhanteriopsis Rauschert (1982).
- ↑ По информации The Plant List, название Campanula takhtadzhianii Fed. (1953) входит в синонимику вида Campanula bayerniana Rupr. (1867)[15].
Примечания
- ↑ Тахтаджян А. Л. Грани эволюции: Статьи по теории эволюции. — С.286—305.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 Вельгорская Т. В. Армен Леонович Тахтаджян. Биографический очерк. (см. раздел Литература)
- ↑ 1 2 3 4 Снигиревская, 2011.
- ↑ Вельгорская, 2011.
- ↑ [www.ecolife.ru/infos/news/991/ 13 ноября умер крупнейший российский ботаник Армен Леонович Тахтаджян. // Статья на сайте журнала «Экология и жизнь»] (Проверено 26 января 2009)
- ↑ [www.math.sunysb.edu/~leontak/ Тахтаджян Леон Арменович на сайте Stony Brook University] (англ.) (Проверено 26 января 2009)
- ↑ [www.bibliotheca-classica.org/drupal/?q=takhtajan Тахтаджян Сурен Арменович на сайте «Античного кабинета» (Общества содействия развитию классической филологии и изучения античной истории и культуры в Санкт-Петербурге)] (Проверено 26 января 2009)
- ↑ [www.binran.ru/alt/index.htm Прощание с Арменом Леоновичем Тахтаджяном]
- ↑ 1 2 Цитируется по изданию: Тахтаджян А. Л. Грани эволюции: Статьи по теории эволюции. — С.163—176.
- ↑ [takhtajania.asj-oa.am/415/1/2013-2(9).pdf Список научных публикаций А. Л. Тахтаджяна] // Takhtajania, № 2. — С. 9—17.
- ↑ [base.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc;base=ESU;n=13101 Указ Президента СССР от 16.10.1990 N УП-871 «О присвоении звания Героя Социалистического Труда учёным, внесшим особый вклад в сохранение и развитие генетики и селекции»]
- ↑ [takhtajania.asj-oa.am/43/1/2011-1(4).pdf <Обращение редколлегии к читетелям>] // Takhtajania, 2011.
- ↑ [www.binran.ru/science/konferentsii-i-shkoly/ Конференции и школы. II Тахтаджяновские чтения (14 июня, Санкт-Петербург, БИН РАН)]. БИН РАН (2012). Проверено 9 августа 2015. [archive.is/cJ3DH Архивировано из первоисточника 9 августа 2015].
- ↑ [rossbot.ru/konferents/takhtadjan_2015.pdf III Тахтаджяновские чтения. 10 июня 2015 г. Санкт-Петербург] // Русское ботаническое общество
- ↑ [www.theplantlist.org/tpl1.1/record/kew-366489 Campanula takhtadzhianii]: сведения о названии таксона на сайте The Plant List (version 1.1, 2013). (англ.) (Проверено 9 августа 2015)
- ↑ Тахтаджян А. Л. Семейство дегенериевые (Degeneriaceae) // Жизнь растений. В 6 т. / под ред. А. Л. Тахтаджяна. — М.: Просвещение, 1980. — Т. 5. Ч. 1. Цветковые растения. — С. 121—125. — 430 с. — 300 000 экз.
- ↑ [www.zin.ru/ANIMALIA/COLEOPTERA/RUS/PALEOSY1.HTM Систематический список ископаемых жуков подотряда Scarabaeina (2-я часть)]
Литература
| Внешние изображения
| |
|---|---|
|
|
[trv-science.ru/uploads/43N-3.jpg А. Л. Тахтаджян во время экспедиции в Армению в 1974 году] |
|
|
[www.plantbiology.siu.edu/PLB304/Lecture03HistTax/images/TakhtajanPortrait.jpg Фотография 1980-х гг.] |
|
|
[trv-science.ru/uploads/43N-4.jpg Фотография конца 1980-х гг.] |
- Тахтаджян Армен Леонович / Жилин С. Г. // Струнино — Тихорецк. — М. : Советская энциклопедия, 1976. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 25).</span>
- Вельгорская Т. В. Армен Леонович Тахтаджян. Биографический очерк // В кн.: Тахтаджян А. Л. Грани эволюции: Статьи по теории эволюции. 1943—2006 гг.
- Вельгорская Т. В. [ihst.nw.ru/images/IBI/2010/3/velgorskaya%203%202010.pdf Он неизменно служил идеалам науки. К столетию со дня рождения А.Л. Тахтаджяна (1910—2009)] // Историко-биологические исследования : журнал. — М., 2010. — Т. 2, № 3. — С. 8—31. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=2076-8176&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 2076-8176].</span>
- Вельгорская Т. В. [takhtajania.asj-oa.am/6/1/25.pdf Армен Леонович Тахтаджян (1910—2009)] // Тахтаджяния : журнал. — Ереван, 2011. — № 1. — С. 25—34. — [www.webcitation.org/6Dp6XJXna Архивировано] из первоисточника 20 января 2013. (Проверено 12 февраля 2013)
- Карапетян Ю. [www.golosarmenii.am/ru/19996/culture/4060/ Весенние цветы Армена Тахтаджяна] // «Голос Армении». — 2010, № 63 (19996) (12.06.2010).
- Лавренко Е. М., Яценко-Хмелевский А. А. Армен Леонович Тахтаджян (к 60-летию со дня рождения) // Ботанический журнал : журнал. — 1970. — Т. 55, № 12.
- Оскольский. А. [trv-science.ru/2009/12/08/grazhdanin-mira-rastenij-armen-leonovich-taxtadzhyan/ Гражданин мира растений (Армен Леонович Тахтаджян)] // «Троицкий вариант». — 2009, № 43 (08.12.2009). — С. 8.
- Снигиревская Н. С. [takhtajania.asj-oa.am/5/1/18.pdf Армен Леонович Тахтаджян, кратко о нем, об эволюции его научных интересов и трактовке тектологии как универсальной эволюционной науки] // Тахтаджяния : журнал. — Ереван, 2011. — № 1. — С. 18—24. — [www.webcitation.org/6ENcfQR3h Архивировано] из первоисточника 12 февраля 2013. (Проверено 12 февраля 2013)
- Ярмишко В. Т. [takhtajania.asj-oa.am/7/1/34.pdf Армен Леонович Тахтаджян] // Тахтаджяния : журнал. — Ереван, 2011. — № 1. — С. 34. — [www.webcitation.org/6Dp6a5fnX Архивировано] из первоисточника 20 января 2013. (Проверено 12 февраля 2013)
Ссылки
[www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10803 Тахтаджян, Армен Леонович]. Сайт «Герои Страны».
- [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-1672.ln-ru Профиль Армена Львовича Тахтаджяна] на официальном сайте РАН
- William K. Stevens. [www.nytimes.com/1993/04/06/science/scientist-at-work-armen-takhtajan-botanist-plans-survey-of-world-s-flowers.html?pagewanted=1 Scientist at Work: Armen Takhtajan; Botanist Plans Survey of World's Flowers] // The New York Times. — 1993. — № от 6 апреля. (англ.) (Проверено 8 июня 2009)
- [www.ras.ru/news/shownews.aspx?id=97d187e2-a55d-4042-a398-cd7c8ee75da1&_Language=ru Сообщение о кончине А. Л. Тахтаджяна на сайте РАН] (Проверено 19 ноября 2009)
- Корень жизни. [www.newarmenia.net/index.php?name=Pages&op=view&id=324 Эссе об Армене Тахтаджяне]
Отрывок, характеризующий Тахтаджян, Армен Леонович
– Где? где? – спросил Пьер.– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.
Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Шуше
- Доктора биологических наук
- Действительные члены АН СССР
- Академики АН Армянской ССР
- Академики НАН Армении
- Герои Социалистического Труда
- Кавалеры ордена Ленина
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Кавалеры ордена Дружбы народов
- Кавалеры Ордена Святого Месропа Маштоца
- Награждённые медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Заслуженные деятели науки Армянской ССР
- Заслуженные деятели науки РСФСР
- Лауреаты Государственной премии СССР
- Учёные по алфавиту
- Авторы ботанических таксонов
- Персоналии XX века
- Действительные члены РАН
- Деканы Санкт-Петербургского государственного университета
- Учёные XX века
- Учёные СССР
- Учёные Армении
- Биологи XX века
- Биологи СССР
- Биологи Армении
- Ботаники по алфавиту
- Ботаники СССР
- Ботаники Армении
- Ботаники России
- Палеоботаники
- Эволюционисты
- Лауреаты премии имени В. Л. Комарова
- Президенты Русского ботанического общества
- Члены и члены-корреспонденты Национальной академии наук США
- Члены Лондонского Линнеевского общества
- Сотрудники Ботанического института им. В. Л. Комарова РАН
- Члены Леопольдины
- Учёные в области науки о системах
- Члены КПСС
- Похороненные на Смоленском армянском кладбище
