Барулин, Александр Николаевич

Александр Николаевич Барулин
Дата рождения:	17 ноября 1944(1944-11-17) (79 лет)
Страна:	СССР СССР → Россия Россия
Научная сфера:	Лингвистика
Учёная степень:	кандидат филологических наук
Альма-матер:	филологический факультет МГУ

Алекса́ндр Никола́евич Бару́лин (род. 17 ноября 1944) — советский и российский лингвист, кандидат филологических наук (1985), доцент (1993).

Биография

С 1956 по 1963 учился в Санкт-Петербургском Нахимовском военно-морском училище, после этого один год отучился в Высшем военно-морском инженерном училище в г. Пушкине, Ленинградской области.

В 1965 поступил на филологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова, на отделение структурной и прикладной лингвистики (ОСиПЛ). Окончил факультет в 1971 и был оставлен для работы на кафедре. С 1972 по 1975 учился в аспирантуре Института востоковедения АН СССР. Барулин написал три диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук:

1. «Проблемы семантики местоимений в языках разных систем» (1975).
2. «Теоретические проблемы лингвистики» (1980);
3. «Теоретические проблемы описания турецкой именной словоформы» (1984).

Первую не приняли к защите из-за ссылок на его учителя И. А. Мельчука, в те времена персону нон-грата. Вторая была принята в виде книги издательством «Наука. Главная редакция восточной литературы», но впоследствии изъята (после редактирования) по тем же причинам. Наконец третью А. Н. Барулин защитил в январе 1985.

С января 1976 работал в Институте востоковедения в должности сначала младшего научного сотрудника, а затем научного сотрудника до мая 1988, когда стал заведующим кафедрой русского языка и прикладной лингвистики в Московском государственном историко-архивном институте, преобразованном в 1991 в Российский государственный гуманитарный университет (РГГУ).

В 1991 же совместно с В. К. Финном и Д. Г. Лахути организовал факультет информатики, и в этом же году организовал на этом факультете Отделение теоретической и прикладной лингвистики, заведующим которого и был назначен. А уже в 1992 по его проекту был организован факультет теоретической и прикладной лингвистики, и он стал деканом этого факультета, а также заведующим кафедрой теоретической и прикладной лингвистики.

В ноябре 1999 по обвинению ректора РГГУ проф. Ю. Н. Афанасьева и проректора РГГУ проф. Н. И. Басовской в развале методической работы на факультете на заседании Учёным Советом этого университета почти единогласно был снят с должности декана.

С 2000 по 2004 был на должности доцента кафедры общего языкознания филологического факультета МГУ, с сентября 2004 — н. в. сотрудник ООО «Аби Продакшн».

Экспедиции

Уже за время обучения в университете А. Н. Барулин ездил в экспедиции по описанию бесписьменных языков СССР под руководством А. Е. Кибрика: лакского (1967), шугнанского (1969), хиналугского (1970), алюторского (1971, 1972, 1978). В 1974 ездил с теми же экспедициями к агульцам и лезгинцам на Кавказ.

В 1978 году А. Н. Барулина в организации экспедиции на о. Сахалин поддержал директор Института востоковедения АН СССР акад. Е. М. Примаков. В экспедиции участвовали также В. М. Алпатов, И. И. Пейрос и С. А. Старостин. Цель этой экспедиции была найти носителей айнского языка. Однако поиски были безрезультатны. Поэтому учёные решили сосредоточиться на составлении стословного списка Сводеша по шмидтовскому диалекту нивхского языка, а также сравнительного стословного списка по корейским диалектам о. Сахалин.

В 1984 году А. Н. Барулин участвовал в сборе материала по языку бру во Вьетнаме.

В 1990 г. при поддержке ректора Историко-архивного института проф. Ю. Н. Афанасьева Барулин организовал научную экспедицию по изучению корвальского говора вепсского языка.

В 1994 г. Барулин возглавил экспедицию по изучению кетского языка.

А в 1996 г. он организовал экспедицию по изучению крымскотатарского языка на Тамани.

Литература

• Сведения об авторе // Барулин А. Н. Основания семиотики. Знаки, знаковые системы, коммуникация. М., 2002.

Отрывок, характеризующий Барулин, Александр Николаевич

В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.