А теперь не смотри
| А теперь не смотри | |
| Don't Look Now | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Длительность |
110 мин |
| Бюджет |
1,8 млн долларов |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«А теперь не смотри» (англ. Don't Look Now) — мистический триллер англичанина Николаса Роуга (1973), действие которого происходит в современной Венеции. Экранизация одной из самых поздних новелл Дафны Дюморье, изданной в 1971 году.
Содержание
Сюжет
Любимая дочь британской четы Бакстеров, Джона и Лоры, утонула в пруду, играя на его берегу в ярко-красном плаще. Ошеломлённые этой трагедией, супруги отправляются в Венецию, где Джон занимается реставрацией церкви Сан-Николо деи Мендиколи. Однако аура в городе теней оказывается не совсем пригодной для того, чтобы забыть о горе. Из каналов то и дело извлекают трупы — судя по всему, в городе орудует серийный убийца.
Бакстеры знакомятся с двумя странными сёстрами[1], одна из которых, совершенно слепая, утверждает, что вступила в контакт с духом погибшей девочки. По уверениям медиума, ребёнок пытался предупредить родителей, что, пока они в Венеции, их жизням грозит опасность.
Хотя Джон и отметает предсказание сестёр как пустое суеверие, его начинают преследовать странные видения — то в водах венецианского канала он видит покойную дочку, то извлекает из воды детскую куклу, то в лабиринте сумеречных улочек ему мерещится пробегающий ребёнок в красном плаще.
Финал фильма подтверждает правоту и тех, кто верит в общение с духами умерших, и тех, кто придерживается научной картины действительности. Погнавшись за призраком в красном плаще, Джон пал от зажатого в его руке ножа. Карлица в красном плаще оказалась тем самым маньяком, которого разыскивала венецианская полиция.
В финале Лора в сопровождении ясновидящих сестёр провожает мужа в траурной гондоле в последний путь. На её губах играет слабая улыбка: она знает, что муж и дочь теперь вместе. Эта странная картина привиделась Джону за день до убийства[2].
Актёры
- Джули Кристи — Лора Бакстер
- Дональд Сазерленд — Джон Бакстер
- Хилари Мейсон — Хезер
- Клелия Матания — Уэнди
- Массимо Серато — епископ Барбариджо
- Ренато Скарпо — детектив Лонги
- Аделина Поэрио — карлица-убийца
Съёмочная группа
- Режиссёр: Николас Роуг
- Продюсер: Питер Кэтц
- Сценарист: Алан Скотт, Крис Брайант
- Композитор: Пино Донаджио
- Оператор: Энтони Раймонд
- Монтаж: Грэм Клиффорд
Жанровое своеобразие
«А теперь не смотри» наряду с «Экзорцистом» и «Оменом» принадлежит к классической обойме мистических триллеров, которые были сняты в начале 1970-х на волне успеха «Ребёнка Розмари» Романа Поланского[3]. Отличие фильма Роуга в том, что его создание не финансировали крупнейшие голливудские студии, и он не предназначался для столь широкой зрительской аудитории. Пытаясь создать нечто более утончённое и интеллектуальное, чем заурядный фильм ужасов, Роуг вплёл в ткань фильма отсылки к «Смерти в Венеции» Томаса Манна и «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста[4]. В момент премьеры художественные достоинства фильма со специфической взрывной монтажной техникой затмила шумиха вокруг необычайно откровенной по меркам того времени эротической сцены, в которой снялись звёзды первой величины — Джули Кристи и Дональд Сазерленд. Во многих британских кинотеатрах фильм демонстрировался в тандеме с лентой «Плетёный человек», так как прокатчики нашли тематические переклички между ними.
Эротическая сцена
Режиссёра с самого начала смутило в сценарии то, что супруги Бакстер то и дело спорят и ссорятся. Чтобы донести до зрителя подлинную степень их близости друг к другу, он неожиданно для съёмочной группы решил включить в фильм необычайно длинную и откровенную по меркам коммерческого кино начала 1970-х эротическую сцену между главными героями. [enjoyment.independent.co.uk/film/features/article2027260.ece Считается], что Сазерлэнд и Кристи впервые встретились на съёмочной площадке, и постельная сцена была первым эпизодом, в котором они снимались. Кристи была шокирована таким началом съемок. Впоследствии американские ревнители общественной нравственности заявили, что в таком виде фильм не сможет быть выпущен в США в широкий прокат. Вырезать крамольную сцену требовал также гражданский муж Кристи, Уоррен Битти. Пойдя навстречу критикам, Роуг перетасовал «обнажёнку» с флешфорвардами приготовления супругов к тому, чтобы выйти из дома. В таком виде эротическая сцена была признана обладающей необходимыми художественными достоинствами для того, чтобы войти в прокатную версию фильма.
Музыка
Найти композитора к фильму помог итальянский продюсер Уго Мариатти, давний приятель Роуга. В то время малоизвестный, но подающий надежды 32-летний композитор из Венеции Пино Донаджио охотно согласился помочь в создании триллера. Музыка, по замыслу режиссёра, должна была стать одним из ключевых художественных средств этой картины. После выхода в свет «А теперь не смотри» на венецианца обратил внимание другой мастер триллеров — Брайан Де Пальма, пригласив того для совместной работы над фильмом «Кэрри».
Признание
- Операторская работа Энтони Раймонда была удостоена премии BAFTA за 1973 год.
- Писательница Дафна Дюморье, редко признававшая удачи экранизаций своих произведений, одобрила фильм, высказав, впрочем, досаду, что не во всех картинах по её книгам смогла сыграть Джули Кристи.
- Сцены из фильма цитируются в некоторых популярных лентах XXI века, включая "Казино «Рояль»[5] и «Залечь на дно в Брюгге»[6], причём в последнем один из персонажей прямо упоминает венецианский фильм Роуга.
- В списке 100 лучших британских фильмов за 100 лет по версии Британского киноинститута фильм Н. Роуга попал в первую десятку[7].
- Во время опроса читателей, проведённого в 2011 году лондонским изданием Time Out с целью выявить лучший фильм в истории британского кино, лента «А теперь не смотри» набрала наибольшее число баллов[8].
Интересные факты
Биографы Дюморье утверждают, что свои любовные отношения с другими женщинами писательница кодировала эпитетом «венецианский». Таким образом, «поехать в Венецию» для неё означало «закрутить роман с женщиной»[4]. После потери своей возлюбленной, Гертруды Лоуренс, Дюморье на какое-то время уехала в реальную Венецию[4].
Напишите отзыв о статье "А теперь не смотри"
Примечания
- ↑ В оригинальном рассказе писательницы Дюморье супруги Бакстер знакомятся с сёстрами-близнецами, но найти актрис-близнецов в таком возрасте не удалось.
- ↑ Как и герой «Взлётной полосы», он не понял, что это образ не настоящего, а будущего (флэшфорвард).
- ↑ [kommersant.ru/doc/757604 Ъ-Weekend — Нечистый восторг]
- ↑ 1 2 3 [www.guardian.co.uk/film/2011/jan/18/dont-look-now-red-coat Don’t Look Now and Roeg’s red coat | Film | The Guardian]
- ↑ www.sonypictures.com/movies/casinoroyale/site/pdf/news/CASINOROYALE_PROD_NOTES.pdf
- ↑ [www.timeout.com/film/features/show-feature/4632/ Martin McDonagh On 'In Bruges' — Time Out Film — Time Out London]
- ↑ [www.bfi.org.uk/features/bfi100/1-10.html BFI | Features | The BFI 100 | 1-10]
- ↑ [www.timeout.com/london/feature/886/100-best-british-films-the-full-list 100 Best British Films: The full list — Time Out London]
Ссылки
- «А теперь не смотри» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.allmovie.com/movie/v14330 А теперь не смотри] (англ.) на сайте allmovie
| ||||||
Отрывок, характеризующий А теперь не смотри
Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.
В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
