А цыган идёт

«А цыган идёт» — романс Андрея Петрова на слова Редьярда Киплинга в переводе Григория Кружкова, который впервые прозвучал в фильме Эльдара Рязанова «Жестокий романс» (1984). Также известен по первым двум словам текста — «Мохнатый шмель».

Слова песни представляют собой сильно сокращённую версию перевода Кружкова, который называется «За цыганской звездой». Исходное стихотворение Р. Киплинга The Gipsy Trail («Цыганская тропа») было опубликовано в номере журнала The Century за декабрь 1892 года. В 1919 году Киплинг включил его в полное собрание своих стихотворений (Inclusive Edition of Rudyard Kipling’s Verse).

Вместо «цыганской звезды кочевой» в оригинале стихотворения упоминается «цыганский паттеран» (Romany patteran) — путеводный знак из двух перекрещённых растений разных пород. Стихотворение Киплинга вместе с пояснением о паттеране упоминается в романе Д. Лондона «Маленькая хозяйка большого дома». Сочетание двух разнородных начал (шмель и хмель, цапля и камыши, и т.д.) постоянно подчёркивается в стихотворении.

В фильме песню исполняет под гитару купец Паратов, которого сыграл Никита Михалков. Романс исполняется им на пароходе «Ласточка» для Ларисы Огудаловой, причём дважды в разных тональностях — минорной (в 1 серии) и мажорной, в сопровождении цыганского хора (во 2 серии). Съёмки этих сцен проходили в октябре 1983 года в Костроме.

По сюжету двусмысленный текст песни и сама мелодия становятся «музыкальным символом того соблазна, который позвал Ларису в безоглядное счастье» и который «обернулся холодным, трезвым и безнадёжным утром».

После успеха «Жестокого романса» в союзном прокате песня стала шлягером и была выпущена на гибкой пластинке фирмой «Мелодия». Впоследствии Михалков периодически исполнял её на концертных выступлениях и в телепередачах. Песню также включили в свой репертуар Э. А. Хиль и хор Турецкого.

После того, как по телевидению прозвучали воспоминания одного из однокурсников Дмитрия Медведева о том, как однажды на свадьбе друга тот переоделся цыганом и спел песню «Мохнатый шмель», к третьему президенту России на длительное время приклеилось прозвище «Шмель».

Отрывок, характеризующий А цыган идёт

Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.