БА-64

Мемориальный БА-64Б в Нижегородском Кремле
БА-64 образца 1942 года
Классификация	лёгкий бронеавтомобиль
Боевая масса, т	2,36
Компоновочная схема	классическая
Экипаж, чел.	2
История
Годы производства	1942—1945
Годы эксплуатации	1942 — 1950-е
Количество выпущенных, шт.	9110
Основные операторы
Размеры
Длина корпуса, мм	3660
Ширина корпуса, мм	1530
Высота, мм	1900
База, мм	2100
Колея, мм	1240
Клиренс, мм	210
Бронирование
Тип брони	стальная катаная
Лоб корпуса (верх), мм/град.	12 / 40°
Лоб корпуса (середина), мм/град.	6 / 84°
Лоб корпуса (низ), мм/град.	9 / 30—52°
Борт корпуса (верх), мм/град.	6—9 / 30°
Борт корпуса (низ), мм/град.	6—7 / 30°
Корма корпуса (верх), мм/град.	9 / 30°
Корма корпуса (низ), мм/град.	6 / 35°
Днище, мм	4
Крыша корпуса, мм	6
Лоб башни, мм/град.	9 / 30°
Борт башни, мм/град.	9 / 30°
Корма рубки, мм/град.	9 / 30°
Крыша башни, мм	открытая
Вооружение
Углы ВН, град.	−36…+54°
Прицелы	диоптрический
Пулемёты	1 × 7,62-мм ДТ-29
Подвижность
Тип двигателя	рядный 4‑цилиндровый карбюраторный жидкостного охлаждения
Мощность двигателя, л. с.	50
Скорость по шоссе, км/ч	80
Запас хода по шоссе, км	560
Удельная мощность, л. с./т	21,2
Колёсная формула	4 × 4
Тип подвески	на листовых рессорах и гидравлических амортизаторах
Преодолеваемый подъём, град.	36
Преодолеваемая стенка, м	0,25
Преодолеваемый ров, м	0,35
Преодолеваемый брод, м	0,9
БА-64 на Викискладе?

БА-64 — советский лёгкий бронеавтомобиль периода Второй мировой войны. Был создан в июле — декабре 1941 года на шасси полноприводного легкового автомобиля ГАЗ-64 с использованием как довоенных советских наработок по полноприводным бронеавтомобилям нового поколения, так и с использованием опыта, полученного при изучении трофейных германских бронеавтомобилей. БА-64 стал первым советским серийным полноприводным бронеавтомобилем, остался единственной машиной этого класса, принятой на вооружение в СССР в годы войны, а также стал последним советским бронеавтомобилем классического типа. Всего в ходе серийного производства БА-64, с апреля 1942 по начало 1946 года, было выпущено 9110 бронеавтомобилей этого типа.

БА-64 активно использовались советскими войсками с лета 1942 года и вплоть до конца войны, преимущественно в роли разведывательных машин, но также и для непосредственной поддержки пехоты. В послевоенные годы БА-64 использовались в основном в качестве учебно-боевых машин и были сняты с вооружения Советской Армии в первой половине 1950-х годов. БА-64 также поставлялись ряду союзных СССР стран и в незначительных масштабах использовались армией КНДР в Корейской войне.

История создания

К началу Великой Отечественной войны единственным находящимся в производстве лёгким бронеавтомобилем в СССР являлся БА-20М. Созданный в середине 1930-х годов на базе легкового автомобиля ГАЗ-М-1, БА-20 к 1941 году успел устареть: его заднеприводное шасси не обеспечивало достаточной проходимости на пересечённой местности, а броня, защищавшая только от небронебойных пуль, не отвечала возросшим требованиям по защищённости. С 1941 года, в связи с сокращением производства ГАЗ-М-1 и переходом к выпуску нового полноприводного автомобиля ГАЗ-64, было решено перевести лёгкий бронеавтомобиль на базу последнего. Работы по бронеавтомобилям нового поколения, использовавшим полноприводное шасси и корпус с рациональными углами наклона брони, велись в СССР ещё в предвоенные годы, но не зашли дальше создания опытных образцов.

Идея разработки нового бронеавтомобиля была подана в инициативном порядке конструкторами ГАЗа после начала войны. После одобрения руководства, 17 июля 1941 года конструкторским бюро под руководством В. А. Грачёва были начаты работы по будущему БА-64. Предварительная проработка компоновки бронеавтомобиля осуществлялась Ф. А. Лепендиным. Поначалу планировалось ограничиться переводом на новое шасси бронекорпуса и оборудования БА-20, но уже вскоре стало очевидно, что уровень его броневой защиты недостаточен, а нерациональная форма и компоновка корпуса не позволяют её усилить без значительного утяжеления конструкции. В связи с этим было решено разрабатывать полностью новую конструкцию, ориентируясь при этом на предвоенные опытные машины, такие как ЛБ-62. При создании учитывался опыт боевого применения советских бронеавтомобилей в начальный период войны, также влияние на конструкторов оказало изучение трофейного германского бронеавтомобиля, предположительно Sd.Kfz.221 (или Sd.Kfz.222), продемонстрированного на Полигоне НИИ БТ в Кубинке 23 августа, а 7 сентября переведённого на ГАЗ для детального изучения.

16 сентября состоялось совещание, на котором обсуждалась концепция будущего бронеавтомобиля, получившего название «64-Б». Помимо конструкторского коллектива, участие в нём приняли главный конструктор завода А. А. Липгарт и его заместитель по танкостроению Н. А. Астров, занимавшийся разработкой малых и лёгких танков. По итогам совещания было решено создавать бронеавтомобиль с предельно минимизированным забронированным объёмом и коротким, лишь незначительно выступающим по длине за пределы рамы корпусом. Новшеством стало также введение резкой дифференциации бронезащиты. Внутренняя компоновка бронеавтомобиля также вышла максимально ужатой, для размещения топливного бака в кормовой, наименее поражаемой в бою, части машины, пришлось даже надвинуть место водителя на моторный отсек, поместив его на коробке передач. Будущий бронеавтомобиль, помимо возлагавшихся на БА-20 функций командирской разведки, связи и обслуживания разведгрупп, благодаря лучшей проходимости, планировалось применять также для преследования отступающего противника, службы управления боем, борьбы с авиадесантами противника или, благодаря малой массе, для использования в собственных авиадесантных операциях. Машину предполагалось также использовать для обеспечения ПВО танковых и кавалерийских частей, поэтому её оружие должно было быть способно вести огонь и по воздушным целям.

Разработкой бронекорпуса, обозначавшегося как ГАЗ-125, занимались кузовные специалисты завода — Б. Т. Комаревский, В. Ф. Самойлов, Ю. Н. Сорочкин и Г. А. Носов, а также конструктор танкового ОКБ А. С. Маклаков, занимавшийся проектированием башни бронеавтомобиля, и Н. А. Астров, осуществлявший консультацию работ. 13 и 15 октября были закончены первый и второй варианты компоновки машины, после чего к работе приступил коллектив под руководством ведущего конструктора по машине Г. М. Вассермана, занимавшейся переработкой шасси ГАЗ-64 под роль бронеавтомобиля. Разрабатывавшиеся для бронеавтомобиля детали получили вначале индекс «64-Е», а позднее, после модернизации — «64-Ж». Несмотря на недостаток опыта у большинства конструкторов, проектирование продвигалось быстрыми темпами. 24—27 ноября был собран броневой корпус, продемонстрированный маршалу К. Е. Ворошилову, взявшему после этого работу над бронеавтомобилем под свой контроль. Сборка прототипа бронеавтомобиля началась 5 декабря, а 9 января 1942 года в основном законченный прототип под управлением Грачёва совершил свой первый выезд, прошедший в целом успешно, за исключением выявившейся слабости подвески. Башня при этом, хотя и не полностью укомплектованная, вопреки некоторым источникам на бронеавтомобиле уже присутствовала, будучи впервые установлена на него ещё 12 декабря. Бронеавтомобиль получил заводской индекс «64-125» и на следующий день был дособран и продемонстрирован Ворошилову.

Заводские испытания «64-125» продолжались ещё в течение месяца, при этом вновь проявилась слабость подвески, неоднократно выходившей из строя. 17 февраля бронеавтомобиль был продемонстрирован уже Наркому танковой промышленности В. А. Малышеву в Москве. Тогда же было утверждено окончательное, войсковое, обозначение для новой машины — БА-64. 21—23 февраля бронеавтомобиль провёл в испытаниях вооружения на Софринском артиллерийском полигоне и полигоне завода № 8, а 3 марта, вместе с новым лёгким танком Т-70, БА-64 был продемонстрирован в Кремле перед членами правительства, в том числе И. В. Сталиным. После проведения всех необходимых доработок, БА-64 был постановлением ГКО от 14 марта принят на вооружение. Постановлением СНК СССР от 10 апреля 1942 года Грачёву была присвоена Сталинская премия третьей степени, одновременно за разработку ГАЗ-64 и БА-64 на его базе.

Серийное производство

Производство БА-64 было развёрнуто на ГАЗе в апреле 1942 года, первые серийные бронеавтомобили были собраны уже в том же месяце, однако в тот период они не были приняты военной приёмкой из-за отсутствия пулестойких шин типа «ГК». Тем не менее, первые 35 БА-64 были приняты военными уже в начале мая. Броневые корпуса для машин опытной партии и нулевой серии изготавливались на заводе № 177 в Выксе, но в дальнейшем был организован их выпуск на кузовном корпусе ГАЗа. Первое время производство БА-64 тормозилось задержками с поставкой комплектующих, прежде всего двигателей, мостов и шин, но с июля 1942 года заводу удалось добиться выполнения плана. По мере накопления опыта эксплуатации и боевого применения бронеавтомобиля в его конструкцию начали вноситься изменения. Уже в июне были ликвидированы откидные противогранатные сетки над башней, как не оправдывающие себя. В июле было введено вентиляционное отверстие в крыше отделения управления, так как летняя эксплуатация БА-64 показала, что температура в обитаемых отделениях бронеавтомобиля могла доходить до 55—60 °C, а в сентябре — регулируемый вентиляционный люк в крыше моторного отделения, так как его вентиляция тоже оказалась недостаточной.

Эксплуатация выявила также и недостаточную надёжность БА-64: при гарантированном пробеге в 10 000 км, по сообщениям из войск, многие бронеавтомобили выходили из строя уже при 1000—4000 км пробега. Основной причиной выхода бронеавтомобилей из строя являлась поломка перегруженного заднего моста, происходившая в большинстве случаев в результате неправильной эксплуатации, когда движение на низких передачах производилось без включения переднего моста и повышенный крутящий момент полностью передавался на задний мост. Для устранения этого, с 3 ноября 1942 года в качестве временной меры был введён неотключаемый передний мост; на уже выпущенных бронеавтомобилях переделка осуществлялась силами войсковых мастерских. В дальнейшем для решения этой проблемы в ноябре 1942 — феврале 1943 года в конструкцию БА-64 был внесён ряд изменений, направленных на усиление полуосей и мостов. Перегруженной оказалась также подвеска передних колёс, для устранения пробоев которой в феврале 1943 года была введена дополнительная пара гидравлических амортизаторов и усилены рессоры. Также для лучшего обзора местности водителем с марта 1943 года были введены смотровые лючки, закрывавшиеся броневыми заслонками..

5—14 июня ГАЗ подвергся ряду массированных налётов германской авиации, в результате чего был полностью разрушен или серьёзно повреждён ряд цехов, в том числе изготавливавший броневые корпуса ново-кузовной комплекс и поставлявший двигатели ГАЗ-ММ моторный корпус № 1. Кроме того, было полностью выведено из строя снабжение производства сжатым воздухом и частично — электроэнергией, что временно парализовало работу завода. Сгорел и механосборочный цех МСЦ-5, осуществлявший сборку БА-64, в результате чего выпуск бронеавтомобилей с 7 июня был прекращён полностью и до перехода на модификацию БА-64Б возобновлён уже не был. Всего с апреля 1942 по июнь 1943 года был выпущен 3901 бронеавтомобиль БА-64, в том числе 1352 в ради́йном варианте.

БА-64Б

Одной из главных проблем БА-64 являлась также недостаточная боковая устойчивость, обусловленная узкой для машины такого класса колеёй базового ГАЗ-64 в сочетании со сравнительно высоким центром тяжести бронеавтомобиля. Необходимость расширения колеи БА-64 стала очевидна конструкторам ещё во время испытаний его прототипа весной 1942 года, но для скорейшего начала выпуска бронеавтомобиля было решено отложить введение более широкой колеи, так как это требовало перестройки налаженного производства агрегатов шасси, в то время как ГАЗ был итак загружен освоением выпуска новых образцов бронетехники, таких как танк Т-70. Тем не менее, с 31 августа 1942 года по инициативе конструкторского бюро всё же были начаты работы по созданию модификации БА-64 с расширенной колеёй, а 26 сентября были переданы ГАБТУ на утверждение план коренной модернизации бронеавтомобиля и программа его испытаний. Первый прототип модернизированного БА-64, получивший заводское обозначение 64-125-Б, был изготовлен в октябре 1942 года и в конце того же месяца поступил на испытания.

Улучшенная модель БА-64Б была запущена в серийное производство в 1943 году. В качестве базы для неё использовался лёгкий армейский вездеход ГАЗ-67Б с более широкой колеёй. Это улучшило боковую устойчивость по сравнению с исходным вариантом БА-64. Турельная установка пулемёта ДТ была заменена на башенную. Серийный выпуск БА-64Б продолжался до 1946 года включительно (тогда построили последние 62 машины).

БА-64Б использовались чехословацкими и польскими соединениями, сформированными на территории СССР. После окончания Второй мировой войны часть БА-64Б была передана ГДР, где они успешно выполняли функции полицейских бронемашин. БА-64Б также поставлялись в Северную Корею, Китай и Югославию.

Производство БА-64 и БА-64Б, шт.
Модификация / Год	1942	1943	1944	январь — май 1945	после мая 1945	Итого
БА-64 линейный	1770	779	—	—	—	2549
БА-64 радийный	779	636	—	—	—	1415
БА-64Б линейный	—	191	1596	448
БА-64Б радийный	—	214	1404	420
Всего	2486	1820	3000	868

Дальнейшее развитие и специализированные варианты

Модификации с усиленным вооружением

БА-64Б с пулемётом СГ-43 — принятое в литературе обозначение опытного варианта БА-64Б, оснащённого пулемётом СГ-43. Прототип такого бронеавтомобиля был изготовлен на базе БА-64Б в КБ ГАЗа в марте 1944 года и отличался от серийной машины установкой принятого на вооружение в 1943 году нового пулемёта СГ-43, превосходившего ДТ-29 в повышенной за счёт ленточного питания боевой скорострельности и большей прицельной дальности стрельбы. Испытания выявили ряд проблем с размещением пулемёта в башне и его поведением при стрельбе, что повлекло прекращение дальнейших работ в этом направлении.

БА-64Д — опытный вариант БА-64 с установкой крупнокалиберного 12,7-мм пулемёта ДШК. В отличие от штатного ДТ-29, бронепробиваемость ДШК давала бронеавтомобилю возможность бороться с лёгкой бронетехникой, а в сочетании с в разы большим весом секундного залпа — резко повышала его эффективность в обеспечении ПВО. Работы по БА-64Д были начаты уже в сентябре 1942 года, однако уже на начальном этапе выяснилось, что размеры и отдача ДШК, намного большие, чем у штатного пулемёта, а также необходимость установки коллиматорного прицела К-8Т для зенитной стрельбы, требуют создания новой, более жёсткой конструкции башни. Работы по перепроектированию начались 3 октября 1942 года, а опытный образец БА-64Д был закончен 20 марта 1943 года. От серийной машины его отличала, прежде всего, новая башня увеличенного размера, с увеличенной до 12 мм толщиной броневых листов. Башня устанавливалась на шариковой опоре на крыше боевого отделения, которую также пришлось расширить и усилить, и наводилась по горизонтали при помощи винтового механизма. Поскольку стандартную коробку с патронной лентой ДШК в тесной башне разместить не удалось, конструкторам пришлось заменить её барабанным магазином на 30 патронов.

6 апреля была проведена демонстрация бронеавтомобиля, которая выявила ненадёжную работу пулемёта с новым магазином и снижение точности стрельбы из-за раскачивания лёгкого и узкоколейного шасси мощной отдачей пулемёта. Несмотря на начатые работы по устранению недостатков БА-64Е, переведённые на более подходящее шасси БА-64Б, основной из них — ненадёжное магазинное питание пулемёта, устранить было невозможно, и в итоге работы в этом направлении были прекращены. Прорабатывалась также возможность установки в башне 25-мм автоматической пушки, но эта разработка не дошла даже до постройки прототипа.

БА-64 с противотанковым ружьём — различные варианты установки на БА-64 14,5-мм противотанкового ружья ПТРС-41. Бронепробиваемость ПТРС давала бронеавтомобилю возможность бороться с лёгкой и отчасти — со средней бронетехникой, хотя и за счёт низкой эффективности неавтоматического ружья в других задачах. Разработка установки ПТРС на БА-64 была начата 2 ноября 1942 года, но позже была отложена из-за более высокого приоритета БА-64Д. Работы по установке противотанкового ружья, неоднократно возобновляясь и вновь откладываясь, продолжились в 1943 году, но в конечном итоге были прекращены. Самостоятельная установка ПТРС-41 вместо пулемёта производилась в некоторых частях, но распространения не получила.

Железнодорожные модификации

БА-64В — опытная железнодорожная модификация БА-64. Был разработан летом 1942 года на Выксунском заводе. Первый прототип БА-64В был изготовлен на Выксунском заводе в июле того же года, а в 1943 году к нему добавились ещё три опытных образца, собранных на ГАЗе. От серийного БА-64 железнодорожный вариант отличался лишь наличием сменных железнодорожных колёс, взятых из оставшегося при производстве бронеавтомобиля БА-20жд задела. Испытания бронеавтомобиля показали быстрый износ ряда узлов и агрегатов, а также недостаточную скорость заднего хода, из-за чего БА-64В на вооружение принят не был, хотя производство железнодорожной модификации в дальнейшем всё же было начато, уже на базе БА-64Б.

БА-64Г — вторая опытная железнодорожная модификация БА-64. Разработка его была осуществлена КБ ГАЗа в июле — сентябре 1942 года. Первый прототип БА-64Г был закончен в начале ноября того же года, а после проведённых в том же месяце испытаний, в январе 1943 года был изготовлен второй, доработанный, прототип. Оба прототипа базировались, в свою очередь, на опытном ширококолейном прототипе БА-64-125Б. Ходовая часть БА-64Г отличалась наличием двух подъёмных, частично подрессоренных, тележек с железнодорожными колёсами малого диаметра, а движение осуществлялось за счёт контакта с полотном железной дороги сохранявших резиновые шины колёс. Помимо этого, опытные образцы отличались установкой раздаточной коробки с неотключаемым передним мостом и механизмом реверса, позволявшей движение задним ходом с полной скоростью, а также наличием железнодорожной сигнализации. Работы по БА-64Г были прекращены летом 1943 года, когда из-за снизившегося боевого применения бронепоездов организацию его производства сочли излишней.

Бронетранспортёры

БА-64Е — бронетранспортёр (обозначавшийся как «десантный бронеавтомобиль») на базе БА-64. Работы по БА-64Е начались на ГАЗе ещё в сентябре 1942 года и были вызваны нехваткой в советской армии бронетранспортёров. Хотя с самого начала было очевидно, что БА-64 с его узким и тесным корпусом мало подходит для такой роли, он был единственной колёсной бронемашиной, серийно производившейся в то время. Из-за загрузки конструкторского бюро работами по доработке бронеавтомобиля, работы по бронетранспортёру были вскоре отложены и возобновились только весной 1943 года. Первый прототип БА-64Е, всё ещё на базе узкоколейного БА-64, был собран 3 марта и имел на месте боевого отделения открытое сверху десантное, пехотинцы в котором располагались на двух скамьях спиной к бортам. Посадка и высадка десантников производились через дверь в корме, а борта десантного отделения были наращены приваркой дополнительных листов, защищавших бойцов при ведении огня поверх них. Вооружение машины составлял всё тот же пулемёт ДТ-29, но размещённый на турели над отделением управления. Испытания прототипа, как и ожидалось, показали его тесноту и затруднительность быстрого входа и выхода из неё, важных для десантников.

Работы по бронетранспортёру, тем не менее, продолжились, и 3 апреля был собран второй прототип, на этот раз уже на ширококолейном шасси БА-64Б. Помимо этого, от первого варианта его отличало отсутствие пулемёта, сочтённого ненужным и наращивания бортов, вместо которого добавили два закрывавшихся крышками оружейных порта в бортах десантного отделения. Работы по машине имели невысокий приоритет и в условиях загруженности конструкторского бюро более важными мероприятиями продвигались медленно, но, тем не менее, к концу 1943 года были построены три прототипа, направленные на войсковые испытания. Продолжавшиеся с февраля по март 1944 года испытания дали отрицательный результат и принятие БА-64Е на вооружение было не рекомендовано, хотя были даны и рекомендации для дальнейшего развития его конструкции. Доработка бронетранспортёра продолжалась до конца года, но на вооружение он принят так и не был. Всего было изготовлено, по разным данным, от восьми до одиннадцати БА-64Е. По рекомендации маршала Я. Н. Федоренко на базе БА-64Е была разработана командно-штабная машина с установкой мощной радиостанции 12-РТМ. По одним данным, машине было присвоено обозначение БАШ-64 или БАШ-64Б, по другим же — официальным оно не было и использовалось лишь в литературе. БАШ-64 получила положительную оценку командования, и рассматривался вопрос о запуске её в серийное производство, но ввиду приближавшегося конца войны и ненужности подобной компромиссной машины в условиях мирного времени, работы по ней в итоге тоже были прекращены.

Помимо неосуществлённых заводских проектов, переделка БА-64 осуществлялась и в частях, в основном к концу войны. При этом с повреждённых бронеавтомобилей срезались верхние листы корпуса, и устанавливалось любое подходящее ветровое стекло, в результате чего получалась полубронированная командирская машина на 1—2 пассажиров.

Модификации

• БА-64 — первоначальная модель бронеавтомобиля с вращающейся башней с турельной установкой ДДТ на шасси ГАЗ-64.
• БА-64Б — модернизированный вариант бронеавтомобиля на шасси ГАЗ-67 и ГАЗ-67Б.
• БАШ-646 — штабной вариант бронеавтомобиля с различными вариантами бронекорпуса.
• БА-64Д (Д — обозначение для ДШК) — модификация с 12,7-миллиметровым крупнокалиберным пулемётом ДШК. Иногда обозначается как БА-64К или БА-64ДШК.
• БА-64Е — бронетранспортёр для шестерых пехотинцев.
• БА-64В и БА-64Г (иногда называемые БА-64ЖД) — два варианта бронедрезины на базе БА-64, производства, соответственно, Выксунского металлургического завода и ГАЗа.
• БА-643 (иногда называемый БА-64СХ) — экспериментальный полугусеничный снегоход на базе БА-64.

Описание конструкции

БА-64 имел компоновку с размещением моторно-трансмиссионного отделения в лобовой части машины, а отделения управления и боевого отделения — в кормовой. Экипаж бронеавтомобиля состоял из двух человек: механика-водителя и командира, выполнявшего также функции башенного стрелка.

Броневой корпус и башня

БА-64 имел дифференцированную противопульную броневую защиту. Броневой корпус БА-64 собирался при помощи сварки из катаных листов броневой стали толщиной, на машинах ранних выпусков, 4, 6, 9 и 12 мм, на всех последующих — 4, 6, 7, 9 и 15 мм. В поперечном разрезе корпус имел шестигранную форму, все его поверхности размещались под углами не менее 30° к вертикали. Лобовая часть корпуса имела ступенчатую форму и на БА-64 была образована: верхним лобовым листом отделения управления толщиной 12, на машинах поздних выпусков — 15 мм, размещавшимся под углом в 40° к вертикали; средним листом, выполнявшим роль крыши моторного отделения, толщиной 6 мм и расположенным под углом в 84°, двумя нижними лобовыми листами толщиной 9 мм, расположенными под углами 30 и 52°. На машинах поздних выпусков два нижних листа были заменены одним, расположенным под наклоном в 32°. Самый низ лобовой части корпуса служил для забора воздуха к двигателю и состоял из 6-мм взаимоперекрывающихся броневых жалюзи. Нижняя часть борта корпуса выполнялась из расположенных под наклоном в 30° бронелистов толщиной 9 мм, на машинах поздних выпусков — 7 мм. Верхние бортовые листы также располагались под наклоном в 30° и имели толщину 6 мм в районе моторного отделения и 9 мм — в районе отделения управления и боевого отделения. Корма корпуса состояла из 9-мм верхнего листа, расположенного под наклоном в 30°, и 6-мм нижнего, имевшего угол наклона в 35°. Днище и крыша корпуса имели толщину, соответственно, 4 и 6 мм.

Такой уровень бронирования обеспечивал машине защиту от винтовочных обычных 7,62-мм пуль — со всех дистанций, бронебойных — только для отделения управления и боевого отделения. От 12,7-мм обычных пуль верхний лобовой лист защищал на всех дистанциях, тогда как остальные лобовые листы — лишь на дистанциях более 500 м. От бронебойных же 12,7-мм пуль защищал только верхний лобовой лист, и лишь на дистанциях более 800 м. БА-64Б в целом имел ту же форму корпуса, но толщина нижнего лобового листа была увеличена до 11 мм, до 7 мм — толщина жалюзи воздухозаборника, до 8 мм — крышка воздухозаборника в крыше моторного отделения, до 11 мм — нижнего кормового бронелиста, тогда как толщина верхнего была напротив, уменьшена до 11 мм. Помимо этого, корпус БА-64Б выполнялся из броневой стали марки 77, отличавшейся большей пулестойкостью. Посадка и высадка экипажа на всех модификациях осуществлялась через два люка в нижних листах отделения управления, помимо этого, командир мог осуществлять её через верх башни.

Башня бронеавтомобиля имела восьмигранную в плане форму в виде усечённой пирамиды, открытой сверху. Стенки башни располагались под наклоном в 30° и имели на машинах ранних выпусков толщину в 9 мм, на последующих машинах — 10 мм. Башня размещалась на поворотной колонке, опиравшейся на пол боевого отделения, на машинах ранних выпусков связи с крышей корпуса она не имела, но на машинах поздних выпусков для увеличения устойчивости в башне были добавлены четыре ролика, опиравшихся на крышу. Поворот башни осуществлялся вручную, толканием связывавшей её с опорной колонкой дуги. Для фиксации в нужном положении, башня снабжалась ручным тормозом-зажимом. Верх башни на машинах ранних выпусков мог прикрываться откидными металлическими сетками, позднее устранёнными, а также брезентовым тентом для защиты от непогоды. Помимо этого, высота башни на машинах поздних выпусков была увеличена с 275 до 290 мм.

Вооружение

Основным вооружением БА-64 являлся 7,62-мм пулемёт ДТ-29. Начальная скорость при стрельбе лёгкой пулей составляла 840 м/с, а темп стрельбы — 600 выстрелов в минуту, при боевой скорострельности до 100 выстрелов в минуту. Масса пулемёта без магазина составляла 8,35 кг. Пулемёт устанавливался в лобовой части башни на турельной установке, позволявшей его вертикальную наводку в пределах от −36 до +54°. По наземным целям пулемёт вёл огонь через вертикальную амбразуру, горизонтальное наведение при этом, за исключением узкого сектора, обеспечиваемого амбразурой, осуществлялось поворотом башни. Для стрельбы по воздушным целям турельная установка могла при помощи маховика подниматься за верхний обрез башни, что позволяло её свободное вращение. Также пулемёт мог сниматься для использования вне машины, для чего он снабжался съёмными сошками.

Для наведения пулемёта при стрельбе по наземным целям использовался стандартный диоптрический прицел, позволявший прицельную стрельбу на фиксированные дистанции 400 м, 600 м, 800 и 1000 м. Максимальная прицельная дальность — 1500 м. При стрельбе по воздушным целям применялся кольцевой прицел, максимальная досягаемость пулемёта по высоте составляла 500 м. Боекомплект пулемёта составлял 1260 патронов в 20 дисковых магазинах по 63 патрона, на оборудованных радиостанцией машинах он сокращался до 17 магазинов или 1071 патрона. Помимо пулемёта, для ближней обороны БА-64 комплектовался 6 осколочными гранатами Ф-1, а также личным оружием экипажа, таким как пистолеты-пулемёты.

Средства наблюдения и связи

Средства наблюдения за местностью для механика-водителя на БА-64 ограничивались размещённым в верхнем лобовом бронелисте смотровым люком, в котором для наблюдения в боевых условиях был установлен перископический зеркальный смотровой прибор с триплексным защитным стеклом и внутренней броневой задвижкой, аналогичный установленному на лёгком танке Т-60 и обеспечивавший обзор лишь лобового сектора. На БА-64Б к этому добавились два расположенных в верхних бортовых листах отделения управления смотровых лючка с броневыми заслонками. Командир машины мог вести наблюдение через открытый верх башни, либо через амбразуру пулемёта; помимо этого в бортовых листах башни размещались две смотровые щели с броневыми заслонками, броневыми козырьками и защитным триплексным стеклом. На БА-64 поздних выпусков и БА-64Б они были заменены зеркальными перископическими смотровыми приборами, аналогичными прибору механика-водителя.

Большинство выпущенных БА-64 каких-либо специальных средств внешней связи не имели, лишь на меньшую часть машин устанавливались радиостанции различных моделей. На БА-64 устанавливались радиостанции модели РБ-64-142200, или близкая к ней по характеристикам 12РП. На БА-64Б устанавливалась радиостанция 12РП или 12РПБ, отличавшаяся от первой наличием короткой антенны танкового типа и шлемофона вместо телефонной трубки, что повышало эффективность связи. Оба варианта 12РП обеспечивали дальность связи с места в 8—15 км, в зависимости от условий местности, в телефонном и до 30 — в телеграфном; в движении дальность связи сокращалась до 4 км, причём работа радиостанции на ходу на практике была возможна лишь для 12РПБ.

Двигатель и трансмиссия

Силовая установка БА-64 была в целом заимствована с базового ГАЗ-64. Бронеавтомобиль оборудовался рядным 4-цилиндровым четырёхтактным карбюраторным двигателем жидкостного охлаждения, модели ГАЗ-ММ. Имея рабочий объём в 3280 см³, двигатель развивал мощность в 50 л. с. при 2800 об/мин. От базового автомобиля БА-64 отличался изменениями в конструкции систем двигателя, позволявшими ему при необходимости работать на низкосортных бензинах и маслах. Ёмкость топливного бака БА-64 составляла 90 литров. БА-64Б отличался установкой форсированного до 54 л. с. двигателя и доработанной конструкцией карбюратора.

В состав трансмиссии БА-64 входили:

• однодисковое сцепление сухого трения;
• механическая четырёхступенчатая (4+1) коробка передач;
• механическая одноступенчатая раздаточная коробка, позволявшая отключать передний мост;
• два карданных вала, соединявших раздаточную коробку с мостами;
• два моста.

Трансмиссия всех серийных БА-64 была идентична, за исключением введения в феврале 1943 года механизма блокировки коробки передач, препятствовавшего одновременному включению первой передачи и заднего хода.

Ходовая часть

БА-64 имел колёсную формулу 4 × 4. Подвеска передних колёс состояла из двух четвертьэллиптических рессор и гидравлического амортизатора на каждое. Подвеска же каждого из задних колёс состояла из полуэллиптической рессоры, двух гидравлических амортизаторов одностороннего действия и снабжалась торсионным стабилизатором боковой устойчивости. С февраля 1943 года в подвеску были добавлены дополнительные два амортизатора на передних колёсах, а также усилены рессоры. БА-64Б отличался расширенной колеёй, что увеличило устойчивость машины и позволило отказаться от стабилизатора боковой устойчивости. Помимо этого, с октября—ноября 1944 года его ходовая часть была дополнительно усилена.

Управляемые колёса БА-64 — передние, рулевой механизм состоял из глобоидального червячного привода и двойного ролика с продольной и поперечной тягами. Тормоза БА-64 — колодочные на всех колёсах, с механическим приводом. Колёса бронеавтомобиля оснащались в боевых условиях пулестойкими шинами размера 7.00-16″ типа «ГК» с наполнителем из губчатой резины, однако они ограничивали максимальную скорость 40 км/ч, поэтому в небоевой обстановке на БА-64 устанавливались обычные пневматические шины соответствующего размера.

Использовался

• СССР СССР
• ГДР ГДР
• КНР КНР
• КНДР КНДР
• Польша Польша — 81 БА-64, переданные в годы войны
• Третий рейх Третий рейх
• Чехословакия Чехословакия — 10 БА-64, переданных в годы войны
• Югославия Югославия — три БА-64, полученные в сентябре 1944 года

Эксплуатация и боевое применение

СССР

Первые БА-64 начали поступать в войска в мае 1942 года и уже летом того же года они приняли участие в боевых действиях на Брянском и Воронежском фронтах. Основными недостатками БА-64 в бою являлись его недостаточная огневая мощь, а также затруднительность эвакуации из подбитой и загоревшейся машины, что могло стоить жизни экипажу. Вместе с тем, подвижный, маневренный и обладавший сравнительно высокой проходимостью бронеавтомобиль хорошо проявил себя в разведывательных рейдах, десантных операциях и даже при сопровождении и огневой поддержке пехоты. Особенно эффективными БА-64 оказались при штурме городов, благодаря большому углу возвышения оружия, позволявшему вести огонь по верхним этажам зданий в уличных боях, что для большинства других образцов бронетехники было недоступно. В этой роли они широко использовались в наступательных операциях завершающего периода войны, вплоть до взятия Берлина.

Благодаря тем же достоинствам БА-64 также использовался для отражения атак вражеской авиации на марше. Хотя вероятность сбить вражеский самолёт огнём из ДТ была очень невелика, но его защитное действие не подлежало сомнению — враг лишался свободы манёвра на малых высотах, где атака с воздуха наземных целей путём обстрела из бортовых пушек и пулемётов наиболее смертоносна. Поэтому зенитный огонь из БА-64 по вражеским самолётам способствовал значительному уменьшению потерь среди охраняемых им войск.

К концу Великой Отечественной войны в войсках оставалось 3314 бронеавтомобилей всех типов, в подавляющем большинстве — БА-64 обеих модификаций. После окончания войны уцелевшие БА-64 были вскоре списаны, служба БА-64Б в Советской Армии также оказалась сравнительно недолгой. В основном они использовались как учебно-боевые, по меньшей мере до 1953 года. Порой БА-64 использовались также для оперативной связи или, после установки мощной радиостанции, в роли передвижных командных пунктов. В роли учебных машин, использовавшихся для подготовки экипажей колёсных бронетранспортёров БТР-40 и БТР-152, БА-64 применялись ещё до середины 1950-х годов.

Другие страны

Польским войскам за годы войны был передан 81 БА-64, из которых к 16 июня 1945 года в строю оставалось 53 машины, все — модификации БА-64Б. В послевоенной польской армии БА-64 входили в состав танковых полков штата 5/25, имевших по одному бронеавтомобилю в составе штабного взвода. Также, часть БА-64 была сведена во взводы из трёх машин, приданные 1-й, 3-й, 8-й, 9-й и 14-й пехотным дивизиям, ведшим борьбу с силами УПА в южной и восточной Польше, но в феврале 1948 года эти взводы были расформированы. После реорганизации вооружённых сил в начале 1950-х годов, БА-64 использовались, прежде всего, в составе разведывательных батальонов дивизий, включавших по 5 бронеавтомобилей этого типа. В конце 1940-х годов, после сокращения численности вооружённых сил, большая часть польских БА-64 была снята с вооружения, но в 1951—1952 годах у СССР были приобретены ещё 55 БА-64Б, и на 31 декабря 1954 года в Народной армии Польши числилось 97 бронеавтомобилей этого типа.

Чехословацкий армейский корпус в 1943 году получил 10 БА-64Б, из которых была сформирована одна рота бронеавтомобилей. В незначительных количествах БА-64 применялись в годы войны и германскими войсками, как вермахтом, так и СС, в основном в полицейских и охранных частях. После войны некоторое количество БА-64 было передано ГДР, где они использовались в основном как полицейские машины.

Оценка проекта

Сравнение с аналогами

В ходе Второй мировой войны, лёгкие, как правило полноприводные бронеавтомобили, предназначенные прежде всего для ведения разведки и выполнения задач связи и охранения, выпускались почти всеми основными странами-производителями бронетехники.

Сравнение основных характеристик лёгких бронеавтомобилей периода Второй мировой войны
	БА-64 / БА-64Б	Sd.Kfz.221 / Sd.Kfz.222	Daimler Scout Car	Humber Scout Car Mk.I	Humber Light Reconnaissance Car Mk.II	Morris Light Reconnaissance Car Mk.II	39M Csaba	Scout Car M3A1
Общие данные
Экипаж	2	2 / 3	2	3	3	3	4	6—8
Боевая масса, т	2,36 / 2,43	4,00 / 4,80	3,05	3,54	3,30	3,71	5,95	5,62
Ширина, м	1,53 / 1,70	1,95	1,71	1,89	1,88	2,01	2,10	2,03
Высота, м	1,90	1,70 / 2,00	1,50	2,11	2,16	1,83	2,27	1,99
Вооружение
Марка пушки	—	— / 1 × 20-мм KwK.30	—	—	1 × 13,9-мм ручное ПТР «Бойз»	1 × 13,9-мм ручное ПТР «Бойз»	1 × 20-мм ПТР 36.M.	—
Боекомплект пушки	—	— / 180	—	—	—	—	—	—
Пулемёты	1 × 7,62-мм ДТ-29 в башенной установке	1 × 7,92-мм MG-34 в башенной установке	1 × 7,7-мм ручной «Брен»	1 × 7,7-мм «Брен» в шкворневой установке	1 × 7,7-мм «Брен» в башенной установке	1 × 7,7-мм «Брен» в башенной установке	1 × 8-мм 34/37.M. в башенной установке	1 × 12,7-мм M2HB, 1 × 7,62-мм M1919A4, в шкворневых установках
Бронирование, мм
Лоб корпуса	10—20	10	до 30	14	14	14	13—26	7—15
Лоб башни	10 / 12	8—10	—	—	н/д	8	10	—
Борт корпуса	10 / 8—10	10	н/д	н/д	н/д	8	7—9	6
Борт башни	10 / 12	10	—	—	н/д	8	11	—
Подвижность
Тип двигателя	карбюраторный, жидкостного охлаждения, 50 л. с.	карбюраторный, жидкостного охлаждения, 75 / 90 л. с.	карбюраторный, жидкостного охлаждения, 55 л. с.	карбюраторный, жидкостного охлаждения, 87 л. с.	карбюраторный, жидкостного охлаждения, 87 л. с.	карбюраторный, жидкостного охлаждения, 71 л. с.	карбюраторный, жидкостного охлаждения, 90 л. с.	карбюраторный, жидкостного охлаждения, 87 л. с.
Удельная мощность, л. с./т	21,2 / 20,6	18,8	18,0	24,6	26,4	19,1	15,1	15,5
Тип подвески	индивидуальная, на листовых рессорах, с гидравлическими амортизаторами	индивидуальная, на вертикальных пружинах	индивидуальная, на вертикальных пружинах	индивидуальная, на листовых рессорах	на листовых рессорах	на вертикальных пружинах и листовых рессорах	зависимая, на листовых рессорах	индивидуальная, на листовых рессорах
Максимальная скорость по шоссе	80	90 / 85	90	100	97	80	65	81
Запас хода по шоссе	600 / 500	320 / 300	320	320	180	230	150	400
Удельное давление на грунт, кг/см²	2,7	н/д	н/д	н/д	н/д	н/д	н/д	н/д

Сохранившиеся экземпляры

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• БА-64 во Владивостокском музее автомотостарины.
• Энтузиастами Московского региона построена действующая реплика БА-64 из современных деталей и материалов, используется для реконструкции событий Великой Отечественной войны. Получившийся «броневик» внешне не полностью соответствует оригиналу, но вполне близок к нему.
• Бронеавтомобиль БА-64Б в выставочном зале Музея отечественной военной истории в деревне Падиково Московской области. Машина была восстановлена сотрудниками музея, сейчас она на ходу, в полной исправности. 99% деталей, использованные для реставрации этого экземпляра БА-64Б, являются подлинными.

БА-64 в массовой культуре

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Масштабная модель БА-64 выпускалась фирмой Аэр молдова в масштабе 1:35 и перепаковывалась Восточным Экспресом, MSD Макет, и более качественый вариант производит украинская фирма Miniart, в масштабе 1:48 выпускается фирмой Тамия

В декабре 2011 г. фирма РСТ выпустила для журнальной серии Автолегенды СССР (№ 75) издательского дома ДеАгостини модель БА-64 в масштабе 1:43.

---

Литература

• М. Барятинский. Бронетанковая техника СССР 1939—1945. — Москва: Моделист-конструктор, 1998. — 32 с. — (Бронеколлекция № 1 (16) / 1998).
• Коломиец М. В. Броня на колёсах. История советского бронеавтомобиля 1925—1945 гг. — М.: Яуза, Стратегия КМ, Эксмо, 2007. — 384 с. — (Советские танки). — 6000 экз. — ISBN 978-5-699-21870-7.
• Е. Прочко. Бронеавтомобиль БА-64 / Амфибия ГАЗ-011. — Москва: Цейхгауз, 2006. — 56 с. — (Бронетанковый фонд). — 2000 экз. — ISBN 5-97710-015-9.
• А. Г. Солянкин, М. В. Павлов, И. В. Павлов, И. Г. Желтов. Отечественные бронированные машины. XX век. 1941—1945. — Москва: Экспринт, 2005. — Т. 2. — 448 с. — 2000 экз. — ISBN 5-94038-074-3.
• В. Д. Никонов, А. В. Протасов. Бронированные колёсные машины 1914—1990. — Москва: Major, 2007. — 79 с. — 700 экз.
• В. В. Пак. Танки Севера. БТТ КНДР и Китая 1950—1953 // Танкомастер. — Москва: Техника — молодёжи, 2004. — № 6. — С. 12—21.

Ссылки

• [www.battlefield.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=21&Itemid=50&lang=ru БА-64]. The Russian Battlefield. [www.webcitation.org/65JZws3ap Архивировано из первоисточника 9 февраля 2012].
• Максим Кадаков. [www.autoreview.ru/new_site/year2005/n08/ba64/1.htm Оружие победы. Броневик БА-64]. Авторевю, № 8, 2005. [www.webcitation.org/65JZyRsaR Архивировано из первоисточника 9 февраля 2012].
• [armor.kiev.ua/Tanks/WWII/BA64/ Бронеавтомобиль БА-64]. Броне-сайт Чобитка Василия. [www.webcitation.org/65Ja0YCUF Архивировано из первоисточника 9 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий БА-64

Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.