БДСМ в США

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

БДСМ (англ. BDSM) — психосексуальная субкультура, основанная на консенсуальном обмене властью между партнёрами, включающая в себя три основные практики (но не ограничивающаяся ими)[1]:

  1. БондажДисциплина: различные виды физических и дисциплинарных ограничений;
  2. ДоминацияСабмиссивность: соответственно получение и проявление власти и её передача и подчинение;
  3. Садизм — Мазохизм: соответственно причинение физической боли или психологических неудобств и их получение.

Поклонники этой и других альтернативных сексуальных субкультур в США часто называют себя кинкстерами (англ. kinkster), а сами практики — кинком (англ. kink)[2].

В Соединённых Штатах Америки субкультура БДСМ начала складываться в начале XX столетия, и в какой-то степени вошла в культурный мейнстрим в середине 1980-х годов[3].



История

Начало институализированной БДСМ-субкультуры в Соединённых Штатах Америки относят к началу XX столетия, причём вначале доминирующими темами были гетеросексуальные бондаж и дисциплина. К 1930-м годам сложилось первое устойчивое общество поклонников БДСМ, группировавшееся вокруг нью-йоркского бизнесмена Чарльза Гуетте (англ. Charles Guyette), производившего и торговавшего бондажными принадлежностями[4].

В 1946 году начал выпускаться первый американский чисто БДСМ- и фетиш-ориентированный журнал Bizarre. Его основателем был Джон Кауттс, известный под прозвищем Джон Вилли[en] (англ. John Coutts, John Willie). Следующей видной фигурой в БДСМ-издательском деле стал Ирвин Кло[en] (англ. Irving Klaw), который быстро затмил Кауттса и открыл первую звезду кинк-эротики, прорвавшуюся также и в эротический мейнстрим — Бетти Пейдж. Вокруг Кло сформировался своеобразный клуб кинкстеров, переросший в социальную сеть, которую исследователь истории БДСМ Бенвеню считает прямым предком современного организованного гетеросексуального БДСМ-сообщества[5].

Эти издания были ориентированы на гетеросексуальную мужскую аудиторию, моделями для связывания выступали практически исключительно женщины, хотя уже самые первые колонки писем читателей в Bizarre вскрыли популярность женского доминирования[6]. Изощрённые формы ограничений, включавшие в себя обувь на сверхвысоком каблуке и разнообразные тугие корсеты (отличавшиеся от стандартных, распространённых в то время, и тугие настолько, что фетишизм тут перекликался с садомазохизмом), сформировали до сих пор живой и считающийся классическим стиль БДСМ, тесно переплетающийся с фетишизмом[6].

Следующим оформившимся движением оказалась «кожаная» субкультура геев (англ. gay "leather" subculture), начавшая складываться в конце 1940-х годов вокруг гейских мотоциклетных клубов[6]. Именно в рамках этой субкультуры возникли первые публичные клубы БДСМ, среди которых был известный в Сан-Франциско Tool Box (1962—1971), а также клубы, которые начиная с 1966 года придали улице Фолсом-стрит её славу главного центра американской «кожаной» субкультуры[6].

Наибольшую известность и влияние приобрёл клуб «Old Guard», философия которого подразумевала очень серьёзное отношение к БДСМ, как вспоминает один из его членов Том Магистер (англ. Thom Magister) «то, что сейчас садомазохисты называют игрой, мы называли работой» (англ. "what S/M men now call play we called work")[6]. Эта философия также подразумевала строго фиксированные роли верхних и нижних, а использование кожаной атрибутики окончательно сформировало классический облик американского БДСМ[6].

Напишите отзыв о статье "БДСМ в США"

Примечания

  1. Call, 2013, p. 2.
  2. Call, 2013, p. 2—3.
  3. Call, 2013, p. 1—16.
  4. Call, 2013, p. 3.
  5. Call, 2013, p. 3—4.
  6. 1 2 3 4 5 6 Call, 2013, p. 4.

Литература

  • Call Lewis. [books.google.com/books?id=Pbx5Cm6hou4C BDSM in American Science Fiction and Fantasy]. — Palgrave Macmillan, 2013. — ISBN 9780230348042.

Отрывок, характеризующий БДСМ в США

«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.