Бабанова, Мария Ивановна
Поделись знанием:
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.
Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.
Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
 |
Стиль этой статьи неэнциклопедичен или нарушает нормы русского языка. Статью следует исправить согласно стилистическим правилам Википедии.
|
| Мария Бабанова | ||||||||||||||||
 | ||||||||||||||||
| Имя при рождении: |
Мария Ивановна Бабанова | |||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Профессия: | ||||||||||||||||
| Годы активности: | ||||||||||||||||
| Театр: | ||||||||||||||||
| Награды: |
| |||||||||||||||
| IMDb: | ||||||||||||||||
Мари́я Ива́новна Баба́нова (1900—1983) — русская советская актриса театра и кино, педагог. Лауреат Сталинской премии (1941) и Государственной премии РСФСР им. К. С. Станиславского (1972). Народная артистка СССР (1954)[1][2].
Содержание
Биография
Мария Бабанова родилась 29 октября (11 ноября) 1900 в Москве.
Своё раннее детство провела в доме своей бабушки, жившей в Офицерском переулке и владевшей несколькими домами в Замоскворечье.
В 1916 году окончила училище Московского общества распространения коммерческого образования и поступила на естественное отделение Московского коммерческого института, затем перевелась на Московские высшие женские курсы, которые в сентябре 1918 года были преобразованы во 2-й Московский государственный университет.
В 1919 году поступила в театральную студию при Театре Художественно-просветительного союза рабочих организаций (ХПСРО), руководимый Ф. Ф. Комиссаржевским и В. М. Бебутовым. Театр помещался в здании бывшего «Театра Зон», где М. Бабанова дебютировала как актриса в роли Фаншетты в спектакле «Свадьба Фигаро» Бомарше. В 1920 году здание театра было передано созданному Вс. Э. Мейерхольдом Театру РСФСР 1-му, в который перешла и большая часть труппы Театра ХПСРО во главе с В. М. Бебутовым[3]. Актриса поступила в Высшие режиссёрские мастерские Вс. Мейерхольда, позже влившиеся в Государственные высшие театральные мастерские. В сентябре 1921 года Театр РСФСР 1-й был закрыт и в 1922 году М. Бабанова стала актрисой созданного при Мастерских Театра Актёра, руководимого Вс. Мейерхольдом, позже преобразованного в Театр ГИТИСа, а в начале 1923 года переименованного в Театр имени Вс. Мейерхольда[4].
25 апреля 1922 года в Театре Актёра состоялась премьера спектакля «Великодушный рогоносец» Ф. Кроммелинка в постановке Вс. Мейерхольда[5]. После премьеры М. Бабанова «проснулась знаменитой». Театральная критика приветствовала явление «новой актрисы».
В 1923 году актриса, работая одновременно в Театре имени Вс. Мейерхольда, дебютировала на сцене Театра Революции в роли Полины в «Доходном месте» А. Н. Островского в постановке Вс. Мейерхольда. После спектакля критики стали писать о ней как о признанном мастере.
М. Бабанова стала ведущей актрисой Театра им. Вс. Мейерхольда, но сам Вс. Мейерхольд видел главной актрисой только свою жену — З. Н. Райх. Соперничество с М. Бабановой на сцене всегда было не в пользу З. Райх[6]. Поэтому в 1927 году по инициативе самого Вс. Мейерхольда[7] М. Бабанова покинула его театр. Несмотря на глубокую обиду, нанесённую ей Вс. Мейерхольдом, актриса всю свою жизнь хранила высочайший пиетет перед гением своего учителя.
В 1927 году окончательно перешла в Театр Революции (ныне Московский академический театр имени Владимира Маяковского). На его сцене создала свои выдающиеся роли — Гога («Человек с портфелем» А. М. Файко), Анка («Поэма о топоре» Н. Ф. Погодина), Джульетта («Ромео и Джульетта» У. Шекспира), Диана («Собака на сене» Л. де Вега), Таня («Таня» А. Н. Арбузова), Лариса («Бесприданница» А. Н. Островского), Мари («Сыновья трёх рек» В. М. Гусева) и другие, которые вошли в историю русского театрального искусства ХХ века и в хрестоматию актёрского мастерства. Феномен М. Бабановой на русской сцене состоял в том, что форма роли всегда была отшлифована до той степени прозрачности, когда сквозь неё был ясно виден весь ход внутренней жизни образа, созданного виртуозным мастерством актрисы.
«Есть в искусстве Бабановой нечто завораживающее и подчиняющее зрителя и слушателя: невозможно сопротивляться обаянию её игры или чтения. Ей и сопереживаешь и ею же любуешься; с ней не хочется расставаться. Причина лежит не только в её неповторимой индивидуальности, но и в особом мастерстве, наразрывно слившимся с её удивительной личностью» — писал П. А. Марков[8].
На сцене театра актриса появилась в последний раз в 1975 году.
В 1979 году, после долгого перерыва, в преддверии своего 80-летнего юбилея, М. Бабанова гастрольно вышла на сцену МХАТа, куда её пригласил О. Н. Ефремов на роль Жены в спектакль по пьесе Э. Олби «Всё кончено». Партнёрами актрисы в этом спектакле были «великие старики» второго поколения МХАТ: А. И. Степанова и М. И. Прудкин. Это была её последняя роль.
Принимала участие в радиоспектаклях, озвучивании мультфильмов. Преподавала в Театральном училище при Театре Революции.
Скончалась Мария Бабанова 20 марта 1983 года в Москве. Похоронена на Новодевичьем кладбище, участок № 10[9].
Узнав о её смерти, Ф. Г. Раневская написала: «Умерла Бабанова — величайшая актриса нашего времени. Всё время с тоской о ней думаю»[10].
Семья
- Второй муж — Давид Яковлевич Липман (1903—1973) — актер, режиссёр, педагог; заслуженный аритист РСФСР (1972) [11]
- Третий муж (с 1939 по 1950-е) — Фёдор Фёдорович Кнорре (1903—1987), прозаик, драматург, сценарист, режиссёр и актёр[12].
Звания и награды
- Заслуженная артистка РСФСР (1933)
- Народная артистка Узбекской ССР (1943)
- Народная артистка РСФСР (1944)
- Народная артистка СССР (1954)
- Сталинская премия второй степени (1941) — за большие достижения в области театрально-драматического искусства
- Государственная премия РСФСР имени К. С. Станиславского (1972) — за исполнение роли Лидии Самойловны в спектакле «Мария» А. Д. Салынского
- Орден Ленина (1970)
- Два ордена Трудового Красного Знамени (1967, 1980)
- Орден «Знак Почёта» (1945)
- Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» (1946)
- Медаль «В память 800-летия Москвы» (1948)
- Медаль «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина»
- Медаль «Ветеран труда»
- Памятная бронзовая медаль театра «Комеди Франсез» (Париж, начало 60-х гг.)
Творчество
Театральные работы
Государственный театр имени Вс. Мейерхольда (1922—1927)
- 1922 — «Великодушный рогоносец» Ф. Кроммелинка, режиссёр Вс. Э. Мейерхольд — Стелла
- 1924 — «Озеро Люль» А. М. Файко, режиссёр Вс. Э. Мейерхольд — Жоржетта Бьенемэ
- 1924 — «Учитель Бубус» А. М. Файко, режиссёр Вс. Э. Мейерхольд. (Джаз-банд под руководством В. Я. Парнаха) — Теа Баазе
- 1924 — «Д. Е.» («Даёшь Европу») М. Г. Подгаецкого по роману И. Г. Эренбурга «Трест Д. Е.» и произведениям Б. Келлермана, режиссёр Вс. Э. Мейерхольд. (Джаз-банд под руководством В. Я. Парнаха) — М. Бабанова была занята в танцевальных номерах: «Чонг» (партнёр — Д. Я. Липман), «Апашский танец» (партнёр — Л. Н. Свердлин), «Лесбос» (партнёрша — З. Н. Райх)
- 1926 — «Рычи, Китай!» С. М. Третьякова, режиссёр В. Ф. Фёдоров — Бой.
- 1926 — «Ревизор» Н. В. Гоголя, режиссёр Вс. Э. Мейерхольд — Марья Антоновна Сквозник-Дмухановская
Театр Революции (Московский драматический театр им. Вл. Маяковского) (1923—1975)
- 1923 — «Доходное место» А. Н. Островского, режиссёр Вс. Э. Мейерхольд — Полина Кукушкина
- 1925 — «Кадриль с ангелами» по мотивам пьесы А. Франса, режиссёр А. Л. Грипич — Бушотта
- 1925 — «Воздушный пирог» Б. С. Ромашова, режиссёр А. Л. Грипич — Рита Керн
- 1928 — «Человек с портфелем» А. М. Файко, режиссёр А. Д. Дикий — Гога
- 1928 — «Когда поют петухи» Ю. Н. Юрьева, режиссёры М. А. Терешкович и К. А. Зубов — Грета
- 1929 — «Гоп-ля, мы живем» Э. Толлера, режиссёр В. Ф. Фёдоров — Лотти
- 1931 — «Поэма о топоре» Н. Ф. Погодина, режиссёр А. Д. Попов — Анка
- 1932 — «Мой друг» Н. Ф. Погодина, режиссёр А. Д. Попов — Колокольчикова
- 1934 — «После бала» Н. Ф. Погодина, режиссёр А. Д. Попов — Маша
- 1935 — «Ромео и Джульетта» У. Шекспира, режиссёр А. Д. Попов — Джульетта
- 1937 — Собака на сене Л. де Вега, ежиссёр Н. В. Петров — Диана де Бельфлер
- 1939 — «Таня» А. Н. Арбузова, режиссёр А. М. Лобанов — Таня Рябинина
- 1940 — «Бесприданница» А. Н. Островского, режиссёр Ю. А. Завадский — Лариса Дмитриевна Огудалова
- 1941 — «Питомцы славы» А. К. Гладкова, режиссёр С. А. Майоров — Шура Азарова
- 1944 — «Сыновья трёх рек» В. М. Гусева, режиссёр Н. П. Охлопков — Мари
- 1946 — «Круг» С. Моэма, режиссёр Ф. Н. Каверин — Элизабет
- 1947 — «Молодая гвардия» по А. А. Фадееву, режиссёр Н. П. Охлопков — Любовь Шевцова
- 1949 — «Сампаны Голубой реки» В. Д. Пушкова, режиссёр Н. П. Охлопков — китаянка
- 1951 — «Зыковы» А. М. Горького, режиссёр В. Ф. Дудин — Софья Зыкова
- 1954 — «Гамлет» У. Шекспира, режиссёр Н. П. Охлопков — Офелия
- 1956 — «Вишнёвый сад» А. П. Чехова, режиссёр В. Ф. Дудин — Любовь Андреевна Раневская
- 1958 — «Кресло № 16» Д. Б. Угрюмова, режиссёр В. Ф. Дудин — актриса Бережкова (театральный суфлер тетя Капа)
- 1959 — «Украденная жизнь» К. Моримото, режиссёр И. Окадо — Нунобики Кей
- 1963 — «Нас где-то ждут» А. Н. Арбузова, режиссёр В. Ф. Дудин — бывшая актриса Александра Ильина
- 1964 — «Встреча» («Мари-Октябрь») Ж. Робера, Ж. Дювилье, Э. Жеансона, режиссёр М. И. Бабанова — Мари-Октябрь, участница французского Сопротивления
- 1970 — «Мария» А. Д. Салынского, режиссёр А. А. Гончаров — Лидия Самойловна (мать главной героини)
- 1971 — «Дядюшкин сон» Ф. М. Достоевского, режиссёр М. И. Кнебель — Марья Александровна Москалёва
- 1975 — «Старомодная комедия» А. Н. Арбузова, режиссёр А. А. Гончаров — Лидия Васильевна Жербер
Ленинградский театр драмы им. В. Ф. Комиссаржевской
- 1956 — «То, что знает каждая женщина» Дж. Барри, режиссёр В. С. Андрушкевич — Мэгги
Московский художественный академический театр Союза ССР им. А. М. Горького (1979—1981)
- 1979 — «Всё кончено» Э. Олби, режиссёр Л. М. Толмачева — Жена
Фильмография и ТВ
- 1924 — «Старец Василий Грязнов» (короткометражный) — дочь раскольника
- 1925 — «Сердца и доллары» — Джен
- 1931 — «Одна» — жена председателя сельсовета
- 1934 — «Путешествие по СССР» (не закончен) — Маша[13].
- 1947 — «Алишер Навои» — дублировала возлюбленную А. Навои — Гюли
- 1980 — «Всё кончено» (телеспектакль) — Жена
- 1990 — «И этот голос небывалый…» Мария Ивановна Бабанова (документальный фильм из цикла ТВ программы «Мой серебряный шар»)
- 2000 — Мария Бабанова (документальный фильм из цикла ТВ программы «Мой серебряный шар»).
Озвучивание мультфильмов
- 1943 — Сказка о царе Салтане — Царевна-Лебедь
- 1949 — Гуси-лебеди — Речка
- 1950 — Сказка о рыбаке и рыбке — Золотая рыбка
- 1951 — Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях — Царица, Зеркальце
- 1952 — Аленький цветочек — Любава
- 1954 — Оранжевое горлышко — Жаворонок
- 1957 — Снежная королева — Снежная королева
- 1957 — В некотором царстве — Щука
- 1971 — Голубой метеорит (из мультипликационного журнала «Весёлая карусель») — авторский текст
- 1972 — Фаэтон — сын Солнца — богиня Гея — Земля
- 1974 — Как козлик землю держал — Голубка. 1962 -- Королева зубная щётка -- Королева зубная щётка.
Радиопередачи и радиоспектакли
- «Айога» (нанайская народная сказка) — текст от автора
- «Оле Лукойе» (по мотивам сказок Г. Х. Андерсена) — Оле Лукойе
- «Дюймовочка» Г. Х. Андерсена — текст от автора
- «Принцесса на горошине» Г. Х. Андерсена — Королева (Мелодия, 1981)
- «Гадкий утёнок» Г. Х. Андерсена — текст от автора
- «Ель» Г. Х. Андерсена — текст от автора
- «Соловей» Г. Х. Андерсена — текст от автора
- «Мотылёк» Г. Х. Андерсена — текст от автора
- «Нехороший мальчик» Г. Х. Андерсена — текст от автора
- «Золушка» Ш. Перро — Фея
- «Том Сойер» М. Твена — Бекки Тетчер
- «Домби и сын» Ч. Диккенса — Флоренс
- «Хозяйка Медной горы» П. П. Бажова — Хозяйка Медной горы
- «Серая шейка» Д. Н. Мамина-Сибиряка — текст от автора
- «Спящая красавица» Ш. Перро — Фея Сирени (запись 1964, фирма «Мелодия»)
- «Отшельник и роза» Б. В. Заходера (запись 1982, фирма «Мелодия»)
- «Цыганы» А. С. Пушкина — Земфира
- «Дома» А. П. Чехова — текст от автора
- «Мальчики» А. П. Чехова — текст от автора
- «Гриша» А. П. Чехова — текст от автора
- «Житейская мелочь» А. П. Чехова — текст от автора
- «Анна на шее» А. П. Чехова — текст от автора
- «Слепой музыкант» В. Г. Короленко — текст от автора
- «Гнев отца» А. С. Грина — текст от автора
- «Три толстяка» Ю. К. Олеши — Суок
- «Звёздный мальчик» О. Уайльд — Звёздный мальчик
- «Портрет Дориана Грея» О. Уайльд — текст от автора
- «Волшебник Изумрудного города» А. М. Волков — Виллина
- «Маленький принц» А. де Сент-Экзюпери — Маленький принц, Роза
- «Кошка под дождем» Э. Хемингуэя — текст от автора (запись 1977, фирма «Мелодия», 1983)
- Собака на сене Л. де Вега — Диана, графиня де Бельфлёр
- «Маскарад» М. Ю. Лермонтова — Нина Арбенина (Арбенин — М. Ф. Астангов, баронесса Штраль — Ц. Л. Мансурова)
- «Коляска» Н. В. Гоголь — Жена (партнер — Р. Я. Плятт)
- «Таня» А. Н. Арбузова — Таня Рябинина
- «Зыковы» А. М. Горького — Софья Зыкова
- «Старомодная комедия» А. Н. Арбузова — Лидия Васильевна Жербер (в радиоспектакле исполняла песню на музыку В. В. Плешака, стихи Б. А. Ахмадулиной, а партнёром был В. Я. Самойлов, 1978)
- «Дядюшкин сон» Ф. М. Достоевский — Марья Александровна Москалёва
- «Всё кончено» Э. Олби — Жена
- Творческий портрет. М. И. Бабанова
Память
- С 1933 по 1983 годы М. И. Бабанова прожила в кв. 79 дома № 5 по улице Москвина (ныне Петровский переулок) в Москве, на фасаде которого в её честь установлена мемориальная доска.
Напишите отзыв о статье "Бабанова, Мария Ивановна"
Литература
- Гвоздев А. А. Иль—Ба—Зай / Этика нового театра // Жизнь искусства. — 1924. — № 9. То же: Гвоздев А. А. [teatr-lib.ru/Library/Gvozdev/critic/#_Toc134087062 «Иль-ба-зай»] // Гвоздев А. А. Театральная критика. Л.: Искусство, 1987. C. 36-38; Гвоздев А. А. [teatr-lib.ru/Library/Gvozdev/critic/#_Toc134087060 «Этика нового театра»] // Гвоздев А. А. Театральная критика. — Л.: Искусство, 1987. C. 30-32.
- Юренева В. Л. Бабанова / Актрисы // Огонёк. — 1925. — С. 46 — 49.
- Пиотровский А. И. Человек с портфелем // Красная газета, 18 сентября 1928.
- Марголин С. А. Бабанова // Советский театр. — 1931. — С. 5 — 6.
- Аксёнов И. А. Мария Ивановна Бабанова // Театр и драматургия, 1933. — № 8.
- Погодин Н. Ф. М. Бабанова // Советское искусство, 14 февраля 1933.
- Юзовский Ю. «Ромео и Джульетта» Шекспир. Театр Революции / Спектакли и пьесы. — М.: ГИХЛ, 1935. — С. 374—438.
- Иофьев М. И. Бабанова / Профили искусства. — М.: Искусство, 1955. — С. 16—24.
- Новицкий П. И. Бабанова / Образы актёров. 1941. — С. 261—302.
- Грачевский Ю. М. Мария Ивановна Бабанова. — М., 1952.
- Львов-Анохин Б. А. Бабанова — Софья // Советское искусство. — 1952. — № 10. (О Бабановой в роли Софьи Зыковой).
- Львов-Анохин Б. А. Право мастеров // Советская культура, 1 сентября 1955. (О Бабановой в роли Офелии).
- Львов-Анохин Б. А. История человеческой жизни // Вечерняя Москва, 1959. 29 июня. (О Бабановой в роли Кей в спектакле «Украденная жизнь»).
- Головашенко Ю. А. Её видеть радость // Театральная жизнь. — 1959. — № 19. — С. 14-15.
- Петров Н. В. [teatr-lib.ru/Library/Petrov/50_and_500 50 и 500]. — М.: ВТО, 1960.
- Попов А. Д. Воспоминания и размышления. — М.: ВТО, 1963.
- Алперс Б. В. Бабанова и её театральное время // Театр. — 1971. — № 1. — С. 27—50. То же: Алперс Б. В. [teatr-lib.ru/Library/Alpers/Ocherk1/#_Toc377638933 Бабанова и её театральное время] // Алперс Б. В. Театральные очерки: В 2 т. М.: Искусство, 1977. Т. 1. Театральные монографии. С. 263—310.
- Велехова Н. А. «Прозрачна, как хрусталь…» (Мария Ивановна Бабанова) // Огонёк. — 1973. — № 4. — С. 24 — 26.
- Марков П. А. [teatr-lib.ru/Library/Markov/Theatr_4#_Toc226011223 О Бабановой] / О театре. — В 4-х т. — Т. 4. — М.: Искусство, 1977. — С. 500—501.
- Файко А. М. [teatr-lib.ru/Library/Fayko/Zapiski Записки старого театральщика]. — М.: Искусство, 1978. — С. 183; 199—200.
- Гладков А. К. Воспоминания и размышления. — М.: Искусство, 1980. — 464 с.
- Туровская М. И. Мария Ивановна Бабанова и Таня Рябинина // Театр. — 1980. — № 11. — С. 58—72.
- Туровская М. И. [teatr-lib.ru/Library/Turovskaya/Babanova Бабанова. Легенда и биография]. — М.: Искусство, 1981. — 351 с.
- Кнебель М. О. «Трудная актриса» (Мария Ивановна Бабанова) // Театр. — 1983. — № 10.
- Розов В. С. Голубая звезда // Театр. — 1984. — № 10. — С. 73 — 75.
- Берновская Н. М. Бабанова: «Примите… просьбу о помиловании…» — М.: Артист. Режиссёр. Театр, 1996. — 366 с.
- Гаевская М. Ю. Мария Бабанова // Русские богини. — М.: АСТ-Пресс, 2005. — С. 195—207. — (Знак судьбы).
- Вульф В. Я. Серебряный шар. Преодоление себя. Драмы за сценой. Бабанова. — М.: Акт Пресс, 2007. — 461 с.
- Попов А. В. Стиль сценической речи (на материалах аудиозаписей: М. И. Бабанова, А. Г. Коонен, Ю. М. Юрьев): дисс. … канд. … наук. Спец. 17.00.01 — Театральное искусство. — СПб., 2009. —- 149 c.
Примечания
- ↑ Большая Российская энциклопедия: В 30 т. / Председатель науч.-ред. совета Ю. С. Осипов. Отв. ред С. Л. Кравец. Т. 2. Анкилоз — Банка. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2005. — 766 с.: ил.: карт.
- ↑ Русский драматический театр: Энциклопедия / Под общ. ред. М. И. Андреева, Н. Э. Звенигородской, А. В. Мартыновой и др. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2001. — 568 с.: ил. — ISBN 5-85270-167-X
- ↑ К. С. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Teatr/_229.php Театр ХПСРО] // Театральная энциклопедия (под ред. П. А. Маркова). — М.: Советская энциклопедия, 1967. — Т. 5.
- ↑ Ростоцкий Б. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Teatr/_164.php Мейерхольда имени театр] // Театральная энциклопедия (под ред. П. А. Маркова). — М.: Советская энциклопедия, 1961—1965. — Т. 3.
- ↑ [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Teatr/_228.php Театр РСФСР 1-й] // Театральная энциклопедия (под ред. П. А. Маркова). — М.: Советская энциклопедия, 1967. — Т. 5.
- ↑ Тальников Д. Великодушный рогоносец // Современный театр. — 1928. — № 9. — С. 183.
- ↑ Туровская М. И. Бабанова. Легенда и биография. — М.: Искусство, 1981. — С. 106.
- ↑ Марков П. А. О Бабановой. — М.: Искусство, 1977. — Т. 4.
- ↑ [narnecropol.narod.ru/babanova.htm Бабанова Мария Ивановна (1900—1983)]
- ↑ Сухоцкая Н. С. О Раневской. — М.: Искусство, 1988. — 184 с.
- ↑ Борис Голдовский. «Режиссерское искусство театра кукол России XX века. Очерки истории». Москва, «ВАЙН ГРАФ», 2013
- ↑ [m.smart.kyivstar.ua/books/16011/read/10 Магазин розумного контенту від «Київстар»]
- ↑ [www.screenwriter.ru/cinema/31/ Сценарист. РУ: Путешествие по СССР (Журнал «Советский экран» № 11, 1974 год)]
Ссылки
- [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/teatr_i_kino/BABANOVA_MARIYA_IVANOVNA.html Бабанова, Мария Ивановна] // Энциклопедия «Кругосвет».
- Валерий Бондаренко. [www.library.ru/2/liki/sections.php?a_uid=96 Лики истории и культуры. Бабанова Мария Ивановна]
- Туровская М. И.: [teatr-lib.ru/Library/Turovskaya/Babanova/ «Бабанова. Легенда и биография». — М.: Искусство, 1981] (интернет-ресурс [www.teatr-lib.ru/ «Театральная библиотека»])
- Туровская М. [www.krugozor-kolobok.ru/72/08/72_08_16.html Обеспечено личностью] // Кругозор. — М., 1972. — № 8.
- [shevkunenko.ru/krfilm/persons/online/sshar121_online.htm Программа Виталия Вульфа о Марии Бабановой]
Отрывок, характеризующий Бабанова, Мария Ивановна
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.
Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.
Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Актрисы по алфавиту
- Актрисы СССР
- Актрисы России
- Актрисы XX века
- Педагоги по алфавиту
- Театральные педагоги СССР
- Театральные педагоги России
- Театральные педагоги XX века
- Кавалеры ордена Ленина
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Кавалеры ордена «Знак Почёта»
- Награждённые медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Награждённые медалью «Ветеран труда»
- Народные артисты СССР
- Народные артисты РСФСР
- Заслуженные артисты РСФСР
- Народные артисты Узбекской ССР
- Лауреаты Сталинской премии
- Лауреаты Государственной премии РСФСР имени К. С. Станиславского
- Персоналии:Московский академический театр им. Вл. Маяковского
- Персоналии:Театр имени Вс. Мейерхольда
- Актёры озвучивания в СССР
- Актёры озвучивания в России
- Похороненные на Новодевичьем кладбище
