Баба-ах-иддин

Баба-ах-иддин или Бау-ах-иддин (Baba-aha-iddina; букв. «Баба (Бау) даровал брата») — царь Вавилонии, правил приблизительно в 813 — 802 годах до н. э.

Продолжил войну с ассирийцами. В 812 году до н. э. ассирийский царь Шамши-Адад V нанёс поражение халдейским племенам Вавилонии, а в 811 году до н. э. совершил поход против Вавилона. Эти походы показали военное превосходство Ассирии. Была установлена выгодная для ассирийцев линия границы. Шамши-Адад обложил данью царей халдейских государств Вавилонии, а также подчинил себе племена, кочевавшие по нижнему течению Тигра.

В 802 году до н. э. новый ассирийский царь Адад-нирари III одержал решительную победу над войсками Вавилонии и халдейских государств Приморья. Он взял в плен Бау-ах-иддина и заключил с Вавилонией договор, на основании которого ассирийский царь становился «покровителем» этой страны. Этот договор утверждал выгодную для Ассирии линию границы, установленную ещё Шамши-Ададом V. Богатые дары были посланы в главные вавилонские святилища. Ассирийцы стали всячески подчеркивать культурное и религиозное единство двух народов.

Литература

• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.

VIII Вавилонская династия (Династия «Э»)
Предшественник: Мардук-балашу-икби	царь Вавилона ок. 813 — 802 до н. э.	Преемник: правление 5-ти неизвестных царей

Отрывок, характеризующий Баба-ах-иддин

22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.