Бабинский, Жозеф

Жозеф Бабинский
Joseph Jules François Félix Babinski
Дата рождения:	2 ноября 1857(1857-11-02)
Место рождения:	Париж, Франция
Дата смерти:	29 октября 1932(1932-10-29) (74 года)
Место смерти:	Париж, Франция
Страна:	Франция
Научная сфера:	Невропатология

Жозеф Бабинский (фр. Joseph Jules François Félix Babinski, польск. Józef Franciszek Feliks Babiński; 2 ноября 1857, Париж — 29 октября 1932, там же) — французский врач-невропатолог польского происхождения. Член Парижской Академии наук (1914).

Биография

Родился в семье инженера. Сын польских беженцев, покинувших Варшаву в 1848 году во время подавления царскими войсками революционных волнений. Окончил медицинский факультет в Париже. В клинике Сальпетриер стал любимым учеником Шарко. После защиты докторской диссертации (1886) заведовал клиникой Сальпетриер. Один из создателей Общества невропатологов и психиатров в Париже (1899), почётный его член и с 1907 — председатель. В 1925 году стал доктором honoris causa Университета Стефана Батория.

Научная деятельность

Автор 288 научных публикаций. Описал рефлекс (1896), названный его именем (рефлекс Бабинского), имеющий значение для диагностики органического поражения нервной системы (пирамидного пути); им выделен симптомокомплекс, характерный для поражения мозжечковой системы и других органических заболеваний нервной системы. Бабинский один из первых (1911) во Франции произвёл операцию при опухоли центральной нервной системы. В 1914 году Бабинский описал явление анозогнозии.

Сочинения

• Etude anatomique et clinique sur la sclerose en plaques. — P. 1885.
• Sur le reflexe cutane plantaire dans certaines affections organiques du systeme nerveux central. «Compte rendu de la Societe de biologic». 1896. ser. 10, t. 3, p. 207.

Литература

• Joseph Jules Babinski, в кн. Major R. Н., History of medicine, v. 2, Springfield, 1954, p. 965.

Отрывок, характеризующий Бабинский, Жозеф

– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.